Если бы хотелки были лошадками
Дэвид Митчелл
– И без вида на море? За девятьсот-то фунтов в неделю? Турагент непременно об этом узнает.
Она фырчит.
– Зато, ваше величество, пентхаус полностью в вашем распоряжении. Джакузи. Сауна. Мини-бар.
Она набирает код, проводит картой, загорается зеленый огонек. «Дом вдали от дома». Звякают засовы, и дверь открывается. Обычная, средней паршивости камера восемь на четырнадцать футов. Толчок. Письменный стол. Стул. Шкафчик. Грязные окна. Видали и получше. Видали и похуже.
За мной закрывается дверь, и я вижу двухъярусную кровать, сверху лежит какой-то мерзавец. Араб, индус, азиат – что-то такое. Он рад мне не больше, чем я ему. Колочу в дверь.
– Эй, дежурная! Камера занята!
Что толку?
– Дежурная!
Чертова тетка ушла.
Прогноз на сегодня: весь день тяжелые облака.
Бросаю сумку на кровать.
– Великолепно.
Смотрю на азиата. Вроде на ротвейлера не тянет, но разве можно быть в чем-то уверенным? По ходу мусульманин.
– Я напрямки из Уондсворта, – говорю ему. – Типа перевели на карантин. В одиночку. Сокамерник цепанул вирус.
– У меня положительный тест, – отвечает азиат. – Делали в Белмарше.
Белмарш – тюрьма категории А. Поди, терроризм?
– Нет, – говорит азиат, – я не сочувствую террористам. Нет, я не молюсь в сторону Мекки. Нет, у меня нет ни четырех жен, ни десяти детей.
Не могу отрицать, именно это я и подумал.
– А видок у тебя не аховый.
– Я бессимптомно. – Он видит, что я его не понимаю. – Выработались антитела, поэтому я не заболел, но вирус у меня есть, и я могу его передать. Тебя в самом деле не стоило здесь селить.
Вот тебе раз. Типичный косяк минюста. Тут есть кнопка аварийного вызова, и я ее нажимаю.
– Я слышал, дежурные перерезали провода, – говорит азиат. – Исключительно в целях спокойствия.
Верю.
– В любом случае, может, уже и поздно. Я про вирус.
Он закуривает самокрутку.
– Наверно, ты прав. С днем рождения, блин, меня.
В трубе булькает вода.
– У тебя сегодня день рождения? – спрашивает он.
– Просто такое выражение.
* * *
День второй. Пого Хоггинс, с которым я сидел в Уондсворте, храпел, как реактивный самолет «Харриер». Азиат, Зэм, спит тихо, и я высыпаюсь. Когда нижний люк открывается для подноса с завтраком, я уже готов, стою на коленях, чтобы привлечь внимание разносчика.
– Эй, друг.
Усталое, как черт: «Ну что еще?»
– Для начала, нас тут законопатили двоих.
Вижу кроссовку «Найк», голень и колесо тележки.
– У меня по разблюдовке иначе.
Судя по голосу, большой черный чудила на букву «м».
Зэм тоже подходит к окошку.
– Как ты слышишь, твоя разблюдовка врет. Нас надо изолировать. В одиночных.
Большой черный чудила пытается захлопнуть люк ногой, но мне хватило времени попытаться урвать еще одну упаковку с завтраком.
– Да, попытка не пытка.
Люк с грохотом захлопывается.
– Ешь, – говорит Зэм. – Я не голодный.
На упаковке изображен поросенок с выноской «Две сочные свиные сосиски!».
– Что, свинина не кошерно?
– Я очень мало ем. Это одна из моих главных суперспособностей.
Я глотаю сосиску. Она ни разу не сочная и ни разу не свиная. Предлагаю Зэму крекеры и просроченный йогурт. Он опять говорит «нет». Ну, меня-то дважды просить не надо.
Прогноз на сегодня: облачно, с прояснениями.
Ящик у нас – раздолбанная коробка с дерьмом, но сегодня малость ловит 5-й канал. Шоу Рикки Пикетта. Должно быть, повтор: все набились в студию и дышат микробами друг друга. Сегодняшняя передача называется «Мама увела у меня парня». Я обычно смотрел Рикки Пикетта с Кили, когда она была беременна Джем. Раньше похрюкивающие, повизгивающие, вырывающие друг у друга куски рохли казались мне забавными. Теперь нет. У самых убогих, у самых жалких есть то, чего у меня нет. И они даже этого не знают.
* * *
День третий. Мне погано. Мерзкий кашель. Попросил большого черного чудилу позвать врача. Тот сказал, что занес меня в список, и опять выдал нам один завтрак и одну упаковку с обедом. Зэм уступил мне. Сказал, нужно поддерживать силы. Я ни разу не выходил из камеры. Ни тебе прогулок, ни душа. Я-то думал оттопыриться на карантине, а тут так же хреново, как в одиночке. Ящик порадовал нас получасовыми новостями по Ай-ти-ви. Премьер-министр Дрочила кричит: «Будьте бдительны!» Президент Живучий Гений кричит: «Пейте антисептик!» Половина Америки все еще считает его даром божьим. Ну и страна! Немножко про то, как в локдаун выживают звезды. Я не знал, плакать или смеяться. Потом ящик вырубился. Я пару раз отжался, но у меня опять начался кашель. Мне до зарезу нужен не только воздух. Попрошу большого черного чудилу прибарахлиться для меня спайсом. В кредит, по двойной цене, должно прокатить. На обед принесли порошковый суп из бычьего хвоста. Скорее уж из сучьего. Я его выпил и тут увидел на краю раковины эту крысу. Огромная коричневая сволочь. Отгрызет тебе палец на ноге и не поперхнется.
– Видишь миссис Крысу? Рассекает, как будто она тут хозяйка.
– Она и есть тут хозяйка, – откликнулся Зэм. – В некотором смысле.
Я бросил в нее кроссовкой. Не попал.
Только когда я встал, миссис Крыса рванула в дыру под парашей. Я заткнул дыру несколькими страницами «Дейли мейл».
Возня меня вымотала.
Я закрыл глаза и поплыл куда-то вниз.
Прогноз на сегодня: пасмурно, к вечеру дождь.
Вспоминал Джемму, последний раз, когда Кили привела ее в Уондсворт. Тогда ей было пять. Сейчас семь. Снаружи время может идти быстро или медленно. Здесь только медленно. Смертельно. Джем принесла в Уондсворт новенького Маленького пони, который Кили подарила ей на день рождения, сказав, что от меня. На самом деле дешевая подделка, но Джем не возражала. Она назвала его Черничным чертиком. Сказала, вообще-то он хороший, только немножко непослушный, так как писает в ванну.
– Вот дети чудны́е, да? – сказал Зэм.
* * *
День четвертый.
– Мистер Уилкокс, я доктор Ни, – представился лепила.
Поверх маски китайские глаза. И хоть у меня болело горло, ворота были открыты:
– Я бы предпочел доктора Да.
– Если бы я получал десять фунтов всякий раз, как мне приходится это слышать, я бы уже жил на собственной вилле где-нибудь на Каймановых островах.
Вроде он в адеквате. Засунув что-то в ухо, померил мне температуру. Проверил пульс. Взял из ноздри мазок.
– Тестирование еще прискорбно неточное, но я бы сказал, он у вас есть.
– Значит, меня ждет больничка, где тусуются симпатичные сестрички?
– Не меньше половины симпатичных сестричек больны, а больница переполнена. И камеры битком. До тех пор, пока вы просто неважно себя чувствуете, вам лучше выболеть его здесь. Поверьте.
Прогноз: до конца дня переменно.
Что-то со слухом. Когда Зэм спросил про специальную ковидную больницу в Восточном Лондоне, голос прозвучал откуда-то издалека.
– Они не берут заключенных, – сказал мне доктор Ни.
Это меня выбесило.
– Они боятся, что я подрежу свой ИВЛ и загоню его на e-Bay? Или те, кто пользуется гостеприимством Ее Величества, не заслуживают того, чтобы жить столько же, сколько и все?
Доктор Ни пожал плечами. Мы оба знали ответ. Дал мне шесть таблеток парацетамола, шесть вентолина и крошечный флакончик кодеина.
Зэм сказал, он проследит за тем, чтобы я все принимал, как надо.
– Удачи, – попрощался доктор Ни. – Скоро к вам загляну.
И мы с Зэмом снова остались одни.
В трубе булькает вода. Будьте бдительны. Пейте антисептик.
* * *
Шесть жирных сосисок, скворчащих на сковородке. Я рассказываю Кили о своих штопаных ночных кошмарах в тюрьме. Квартира Лэверти, каталажка, Зэм, она, Джемма, Стивен. Господи, все казалось таким реальным. Кили смеется.
– Бедный Люки… Я не знаю никаких Стивенов.
Потом я веду Джем в школу в Джилбертс-энд. Светлая, сочная зелень. Солнечный свет у меня на лице. Лошадки бегут по опушке, как в игре Red Dead Redemption. Я рассказываю Джем, что когда-то тоже ходил в школу, Святого Гавриила. В тот год, когда жил у дяди Росса и тети Дон, именно здесь, в Поляне Черного Лебедя. Мистер Прэтли все еще директор. Ничуть не постарел. Благодарит меня за то, что я принял его приглашение. Я говорю ему, Святой Гавриил – единственная известная мне школа, где ни я ни над кем не издевался, ни надо мной никто не издевался. Потом я оказываюсь в моем старом классе. Вот мои двоюродные – Робби и Эм. Еще Джой Дринкуотер. Тисовые кусты.
– Прошло тридцать лет, как коронавирус изменил мир, – говорит мистер Прэтли. – Но Люк помнит, как будто все было вчера. Правда, Люк?
Все глаза обращаются на меня. Значит, тема урока истории – нынешний вирус. Значит, мне пятьдесят пять. Снаружи время летит. Потом я вижу его. Сзади. Руки скрестил на груди. Он это он, а я это я. Никаких имен, только мы двое. Рана от ружейного выстрела в шею открывается и закрывается, как рот у какого-то морского животного из документалок Дэвида Эттенборо. Я знаю его лицо лучше, чем свое собственное. Сосредоточенное. Понимающее. Печальное. Тихое. С таким лицом он истекал кровью на диване у Лэверти. Половину глотки у него снесло его собственным ружьем, с которым мы возились. А потом бах! До смерти хочу, чтобы этого не произошло. Но если бы хотелки были лошадками, нищие ездили бы верхом. Просыпаюсь. Чувствую себя отвратительно. Грустно до черта. Еще три года, прежде чем комиссия по УДО бросит хоть взгляд на мои бумаги. Пятый день карантина. Приближается гроза. Гром. Зачем я проснулся? Зачем? День за днем, день за днем. Я больше не могу. Черт подери, просто не могу.
* * *
День шестой. Я в раздумьях. Штормовой ветер. Разрывы молний. Мое тело превратилось в мешок для трупов. Набито болью, раскаленным гравием и мной. Три шага до параши, и мне кирдык. Все болит. Больно дышать. Не дышать тоже больно. Все, черт его дери за ногу, болит. Не день и не ночь. Седьмая ночь. Или восьмая? Зэм говорит, у меня обезвоживание. Заставляет пить воду. Зэму приходится пользоваться толчком, пока я сплю. Из соображений тактичности. Пого Хоггинс срал утром, днем и вечером. Миссис Крыса добралась до упаковки с завтраком прежде меня. Прогрызла дырку и стырила сосиску. Есть я не хочу, но все-таки. Могу тут подохнуть, и никто не узнает, пока не закончится пандемия. Миссис Крыса, конечно, узнает. Она и ее голодные друзья. Если я тут помру, что запомнит обо мне Джем? Костлявый бритый череп, тюремные ланцы – рыдает над фотографией, где она, мама, папа и Черничный чертик. А еще лет через пять забудет и это. Я стану именем. Лицом в телефоне, которое когда-нибудь удалят. Скелетом в шкафу. Позором семьи. Наркотики и убийства. Мило. На будущих фотографиях семьи Джем будет она, ее мать, Стивен и маленький братик. Не «единоутробный брат», а просто «брат». А знаешь что?
– Что? – Зэм наливает мне кодеин. – Выпей.
Я глотаю.
– Для Джем лучше всего меня забыть.
– Как ты себе это представляешь?
– Кто ее кормит? Одевает? Согревает зимой? Покупает волшебный замок для ее пони? Образцовый гражданин Стивен. Проект-менеджер Стивен. Представитель экономических наук Стивен.
– Вот как, представитель саможалетельных наук Люк?
– Я бы тебе вмазал, если бы мог поднять руку.
– Считай, вмазал. А у Джеммы нет права слова?
– В следующий раз, когда она меня увидит, мне будет за тридцать.
– Старик.
Возраст Зэма. Я затрудняюсь определить его возраст.
– Если повезет, буду рабом на шахте где-нибудь на Амазонке. А вероятнее, стану попрошайкой у входа в «Теско», пока опять не окажусь здесь. Почему же Джемме – или любой другой дочери – захочется сказать: «Это мой отец»? Как я могу соревноваться со Стивеном?
– Не соревнуйся. Сосредоточься на том, что ты Люк.
– Люк – наркоман, бомж, неудачник, лузер.
– Люк – это много всего. Выбери получше из множества.
– Ты говоришь, как судья в шоу талантов.
– Это хорошо или плохо?
– Это легко. Ты говоришь правильные вещи, Зэм. У тебя есть банковский счет. Образование. Люди. Подушки безопасности. Когда ты выйдешь, у тебя будут возможности. Когда выйду я, мне всучат двадцать восемь фунтов подъемных и…
Я закрываю глаза. Квартира Лэверти. Парень, который всегда будет мертвым. Мертвым. Из-за меня.
– То, что мы сделали, Люк, это не мы.
Мой мозг как перышко, запертое в клетке вместе с Халком. Еле трепыхается.
– А ты – это что, Зэм? Чертов викарий?
До сих пор ни разу не слышал, как он смеется.
* * *
– Доброе утро, мистер Уилкокс.
Китайские глаза. Маска.
Температура упала.
– Доктор Да.
– Каймановы острова, ну вот и я. А вы все еще здесь?
Прогноз на сегодня: с прояснениями, без осадков.
– Пока не помер. Чувствую себя нормально. Благодаря сиделке Зэму.
– Хорошо. А кто это Сэм?
– Зэм. Через «з». – Я показываю на верхнюю кровать.
– Мы говорим о… высшей силе? Или о начальнике тюрьмы?
Я смущен, он смущен.
– Нет. Зэм. Мой сокамерник.
– Сокамерник? Здесь? На карантине?
– Поздновато приходить в ужас, док. Вы его видели в тот раз. Азиат. – Я кричу: – Зэм, покажись!
Зэм как воды в рот набрал. Доктор Ни озадачен.
– Я бы не потерпел двух заключенных в одной камере в карантинном крыле.
– Боюсь, док, вы-таки, черт подери, их потерпели.
– Я бы заметил здесь третьего человека. Тут не очень много возможностей спрятаться.
В трубе булькает вода.
Я опять зову Зэма:
– Зэм, да скажи же ему наконец!
Сокамерник не отвечает. Спит? Боится?
У доктора Ни встревоженный вид.
– Люк, у вас был доступ к препаратам более сильного действия, чем те, что я вам прописывал? Я не скажу охране. Но как ваш врач я должен знать.
– Зэм, это уже не смешно…
Я встаю, тянусь наверх и вижу пустую кровать Зэма – ни простыней, ничего.
