Девять

Завтра я буду мертва.

С чего мне начать рассказ о последнем дне моей жизни? О чем вам рассказать? Я встаю, и все еще сонная завариваю себе кофе. Вода с шипением льется на раскаленную кофеварку и плюется в меня. В душе я не могу правильно настроить температуру воды. Иногда мне кажется, что каждый день кто-то меняет краны местами, просто чтобы сбить меня с толку. Я ем банан, который мне с трудом удается проглотить, и, обходя игрушки для собак, отбрасываю их в угол гостиной, чтобы открыть окно и впустить утренний свет в комнату. Улица представляет собой обычную смесь раздутых мешков для мусора и металлических каркасов. По ним даже можно было бы спуститься, не выгляди они так, словно вот-вот рухнут. Небо голубое, но позже снова пойдет дождь. Собачья шерсть зацепилась за большой палец на моей ноге. Светлый, яркий, самый обычный день.

Я встаю, но все еще хочу спать. Варю себе кофе, шипит вода. Неправильная температура в душе. Скользкая банановая мякоть на языке и скрип резиновой косточки. Мешки для мусора, металл и синее-пресинее небо. Надвигается дождь. Собачья шерсть, что щекочет палец на ноге. Светлый, яркий и совсем не обычный день.

Утро проходит. Ни медленно, ни быстро. Просто проходит.

Почти целый месяц мое утро проходило подобным образом, так что я успела к этому привыкнуть. Я делаю бутерброд с сыром, оставляю тарелку и нож в раковине, рядом с моей кружкой для кофе. В голову приходит идея, что мне следует больше стараться, чтобы содержать это место в чистоте. Я должна показать свою благодарность. Я прижимаю еще одну заметку и пишу слово «Помогать», прежде чем сильный хлопок снаружи пугает меня. Буква «ь» виляет, отскакивает от желтой бумаги, когда я роняю ручку. Я хотела написать: «Помогать по дому», но ручка закатилась под стол. Я не утруждаю себя тем, чтобы наклониться и найти ее.

«“Помогать” подойдет», – думаю я, улыбаясь, когда вывешиваю свой последний трепещущий долг на дверцу холодильника. Это последнее светлое и яркое утро в моей жизни.

В последнее яркое утро моей жизни Руби Джонс смотрит в окно и морщит нос при виде черных, выстроившихся вдоль улицы и наваленных один на другой мусорных мешков. Она воображает запах гниющих овощей и грязных подгузников, хотя единственный запах, который можно уловить в ее комнате – легкий мускусный аромат ее дизайнерской свечи. Между ее домом и квартирой напротив она видит синюю полоску неба. Дождя нет, но, как утверждает прогноз погоды, сегодня днем он все равно пойдет. Также они обещают теплое лето, как только удастся пережить эту своенравную весну.

(Кстати, они правы.)

В это мое последнее утро у Руби тоже есть пара уже ставших привычными дел: спуститься вниз выпить кофе, вернуться в свою комнату, чтобы принять душ. Натянуть обувь для пробежки, размяться и вниз, в Риверсайд-парк, чтобы сменить обстановку. Под ее ногами асфальтированная улица меняется на тенистую тропинку, а потом она выбегает на причал. Руби слушает громкую музыку в наушниках, пытаясь обогнать собственные мысли.

Эш больше не упоминал о своем визите.

С тех пор, как сказал ей, что, возможно, приедет в Нью-Йорк. Тогда она выждала несколько часов, прежде чем ответить: «Было бы замечательно!». Довольно скоро они заговорили о других вещах, и Руби не могла, да и не хотела спрашивать Эша о его планах, пока не прошла неделя, а затем еще одна. Пока ее первый месяц в Нью-Йорке не подошел к концу. Прошел целый месяц, а Эш так и остался комком в ее горле, болью в ее костях. Этого не должно было случиться.

Руби пыталась что-то сделать, искала какое-то лекарство. Например, загрузила приложение для знакомств и вела шаблонные беседы с несколькими мужчинами, которым понравился ее профиль. Один, финансовый менеджер из Челси, казался достаточно приятным, пока посреди дня не прислал ей свои обнаженные фото, сопроводив их вопросом: «Ну как тебе?». Как будто они только что не говорили о том, чтобы купить билеты на бейсбольный матч. Руби немедленно заблокировала его, а после – удалила и свой профиль. Ее щеки пылали от смущения и ужаса: она была так близка к тому, чтобы пригласить его выпить. Непрошеные голые фотографии казались агрессивными, даже зловещими. Вел бы этот финансовый менеджер себя так же при личной встрече? Как новичок в онлайн-знакомствах, Руби понятия не имела, является ли такое поведение нормой в наши дни. Возможно, она должна была посмеяться над этим или восхититься наигранной уверенностью парня. Однако желания смеяться у нее не появилось, наоборот – случившееся вызвало у нее тошноту, а потом и грусть.

Руби хотелось отдохнуть от Эша, получить шанс заменить их недоотношения чем-то настоящим, реальным. Вместо этого она обнаружила, что тоскует по нему, по уже знакомой близости больше, чем когда-либо.

Вычеркнув незнакомцев и свидания с ними из своего списка, Руби продолжает бежать. Она завела дневник, но ее пугали вырывавшиеся из нее слова, смущало, что каждое утро ее душевная боль обнажается на страницах. И Руби выбросила дневник пять дней спустя. Она записалась на лекцию о самореализации в 92Y и на еще одну – по медитации с гидом в «ABC ковры и все для дома», а после обеда читала или наблюдала за людьми, сидя на сырых деревянных скамейках Хай-Лайн. Уже не совсем туристка, Руби провела последние дни моей жизни, примеряя другой Нью-Йорк и другую версию себя. Конечно, ничего не получалось; все, что она пробовала, казалось ей ошибкой, как будто она все еще бежала не в ту сторону. Одиночество так дезориентирует; с Эшем в качестве ее единственной путеводной звезды Руби продолжала чувствовать себя совершенно потерянной.

(Она до сих пор понятия не имеет, куда направляется, какая история ее ждет. Но она уже так близко. Мы почти на месте.)

Этим утром, этим самым последним утром, Руби безуспешно пытается не думать ни о своих неудачах, ни об Эше. Тяжелым шагом она пробегает мимо покачивающихся на воде лодок, следуя вдоль реки Гудзон на юг, прежде чем повернуть и направиться вверх, прочь от Риверсайд-парка. Она наслаждается жжением в икрах, пока поднимается по бетонным ступенькам на верхний уровень, перепрыгивая две за раз. Руби полюбила этот парк с его статуями, лодками и широкой водной полосой. Здесь достаточно места, чтобы избавиться от необходимости сравнивать свою скорость с человеком, бегущим впереди. Руби решает, что отныне будет тренироваться здесь.

(Пока она бежит, на пути ей попадается выгуливающий собак Ной. Он тоже любит этот парк.)

Вернувшись в свою комнату, разгоряченная после пробежки Руби хватает телефон и посылает импульсивный сигнал SOS. Она печатает предложение, которое крутилось у нее в голове вот уже несколько дней.

Ответ приходит почти мгновенно.

Пять минут спустя:

Что-то внутри Руби напрягается. Возможно, из-за эндорфинов после пробежки ее болевой порог увеличился. Пассивное, отстраненное поведение Эша, обычно ранившее ее, теперь превращает ее кроткую улыбку в оскал. Несмотря на все попытки отвлечься, она не могла перестать мечтать о том, как Эш приедет в гости летом. Она представляла темные бары и джаз-клубы, в которые хотела бы его отвести, и поездку на поезде в Рокуэй, чтобы провести день на пляже. Простые радости, которые она бы могла разделить с ним. Она позволила своим мыслям блуждать по сплетенным рукам, поцелуям в шею и, что уж там, по ночам, проведенным в одной постели. Пальцы на губах, заглушающие тихие вздохи за этими тонкими стенами. Руки, скользящие по изголовью кровати, царапающие его ногти, когда Эш удовлетворяет ее своим ртом. Возможно, они так и не добрались бы до баров, клубов или пляжа.

Неужели она так глупа? Одно сообщение, которое открыло ей глаза. Теперь Руби перечитывает все, что ей отправил Эш. Она мерит шагами свою маленькую комнату, мечется там, словно львица в клетке, а ее разочарование растет. Почти нет возможности отвечать. Нет! Насколько жалкой она может быть? Питаясь каждым «может быть» и «конечно же нет», питаясь объедками. Он не слишком занят, чтобы ответить. Без сомнения, Эш изворачивается так и эдак, лишь бы дать другим людям все, что нужно. Но только не ей. Никогда. Во внезапной вспышке ярости Руби хочет что-нибудь пнуть. Крупная капля дождя разбивается о стекло, а она ненавидит своего любовника всем сердцем. Удар по стеклу, удар по реальности. Голубое небо может почернеть так быстро.

Возможно, Эш тоже ненавидит Руби – пусть и совсем немного. Он презирает ее за то, что побудила его ступить на путь, с которого он никак не может сойти. Не может сделать все правильно. Конечно, Эш забывает об этом в объятьях Руби или в широкой, чистой гостиничной кровати, куда прилег после конференции и слишком большого количества выпитого вина. В такие моменты она – все, о чем он может думать. Его любовница, женщина, чье тело он накрывал своим, в чьем теле он тонул и из которого пил снова и снова. Иногда тоска по ней ничем не отличается от жажды или голода. Первобытная потребность дотронуться до ее кожи, почувствовать ее запах. В такие моменты, как сейчас, когда она показывает, что нуждается в нем, когда посылает свой сигнал через океан, Эш мечтает, чтобы она оставила его в покое, думает о жизни до и после нее, если бы только он мог сказать все прямо. Почему она не понимает? Почему продолжает возвращаться? Она не может потерять его, когда он никогда ей и не принадлежал. Она сама предложила себя, согласилась на его условия. В этом нет его вины. Что же ему теперь делать? Разорвать помолвку с лучшей женщиной, которую он когда-либо знал, отказаться от блестящего будущего, которое его ждет? Будь он честен, такого никогда не случилось бы.

Что толку пытаться залезть к нему в голову, думает Руби и все больше злится. Когда вдалеке слышится раскат грома, она уверена, – в жизни Эша не было и дня, когда он был честен.

Я кое-что упустила из виду. Через несколько дней после вечеринки по случаю моего дня рождения я совсем расслабляюсь, начинаю доверять этому миру. Я делаю больше фотографий, провожу время с Франклином на его любимой площадке в Риверсайд-парке. Пишу в фотошколу, забочусь о чужих собаках и влезаю в очередные долги. Скоро исполнится месяц с тех пор, как я уехала из Висконсина. У меня было целых два дня рождения, а еще – появились планы. Я пытаюсь позвонить Тэмми, что, конечно, следовало бы сделать гораздо раньше, но она не отвечает. Я звоню еще раз, сердце уходит в пятки. Школа отвечает на мое сообщение и просит прислать портфолио моих работ, которое должно включать, как сказано в форме: «Автопортрет, призванный показать нам, каким художником вы собираетесь стать». Я делала фотографии по всему городу, и осталось еще четыре экспозиции. У меня есть планы.

А потом, одним ранним утром, все заканчивается. Я стою в центре своего мира, только выглядывая наружу. А потом кто-то врывается в мой мир, мир, что я создала для себя, и отнимает его.

Мы полагаем, что все преодолеем, если будем достаточно смелыми и стойкими, когда что-то пытается сбить нас с пути. Но потом кто-то чужой врывается в ваш мирок, загораживает обзор, и вот ваше тело вам больше не принадлежит, вашего мира больше нет.

Теперь его очередь наслаждаться.

Сначала была «я» и «мое», а теперь – «он» и «его».

Ярко-красный кончик его сигареты гаснет. Осыпается пепел. Маленькие сгоревшие пылинки цвета снега плавают в воздухе, пока трепеща не приземляются мне на плечо. Я хочу смахнуть их. Его рука опускается на мою, и я…

Нет, сейчас я не готова говорить об этом.