Двадцать четыре

Руби совершает долгую прогулку по центру города. Когда она бежала на север вдоль реки, в голове ее появилась мысль продолжить идти до самого моста Джорджа Вашингтона. Только, чем больше Руби продвигалась, тем дальше казалось огромное сооружение. Когда она развернулась и, уставшая, отправилась в путь обратно в свой район на Западной улице, уже почти стемнело. Сегодня она начинает с Бродвея и просто продолжает идти. Проходя мимо кварталов, которые похожи на ее собственный, Руби отмечает кафе, в которые может заглянуть на следующей неделе, и комиссионные магазины с дизайнерскими куртками из коллекции прошлой зимы на витрине. Добравшись до безошибочно узнаваемых просторов Колумбийского университета, Руби толкает металлические ворота и ступает на его территорию. Это место кажется знакомым так, как могут показаться знакомыми многие другие места в Нью-Йорке: широкие ступени и внушительные здания появлялись во многих фильмах и телешоу, которые она видела. Руби пересекает главный двор, направляясь на восток. Она улыбается студентам, сидящим поодиночке или небольшими группами. Ей интересно, что они изучают сегодня, она даже подумывает тоже начать заниматься здесь осенью. Если все же решит остаться. Выйдя из университета, Руби поворачивает к дому, следуя по западной границе Морнингсайд-парка, восхищаясь пространством, которое этот город создает для своих людей. Руби понимает, – ей еще так много предстоит узнать о Нью-Йорке.

Когда она направляется в Амстердам, среди малоэтажных зданий современного жилого Нью-Йорка перед ней возвышается невероятно богато украшенный Кафедральный собор Иоанна Богослова. Руби не верит в Бога, но сама церковь так прекрасна, так притягательна, что любопытство ведет ее вверх по широкой лестнице, через широкие двойные двери. Внутри похожего на пещеру собора отражается солнечный свет. Калейдоскопом он манит ее, и Руби ошеломляет открывшийся вид. Она нащупывает пятидолларовую купюру, чтобы положить в ящик для пожертвований у входа в неф, и переносит вес тела на носки, не желая стучать каблуками по полу. Возможно, все было бы по-другому, будь церковь заполнена молящимися, но в этот полдень в середине недели Руби одна из двадцати человек, что медленно передвигаются между толстых колонн и арок. Она ощущает безмятежность и умиротворение, которых не ожидала почувствовать в этой громадине.

И она не забывает посмотреть вверх.

Спокойно исследуя собор, Руби чувствует, как в ее горле появляется комок, который разрастается до тех пор, пока не становится больно глотать. Стена с именами, датами и прочерками, – слишком много, чтобы произносить каждое вслух, – вызывает в Руби слабость. Чтобы успокоиться, она подумывает присесть и попробовать произнести молитву, но перед этой стеной, перед этими именами, стоит другая женщина. Склонив голову, со слезами, что текут по ее лицу, эта женщина уже молится. Руби смаргивает собственные слезы и идет дальше.

Когда она добирается до Уголка поэтов Собора, комок в горле Руби, наконец, отступает, и горячие слезы проливаются, заставляя расплываться слова, выгравированные на каменных плитах пола и стен. Она стоит перед памятником в честь мастеров слова этой страны, тех, кто кропотливо перевел человеческий опыт в крошечные, совершенные предложения. Писатели, которые своими словами изобразили мир и его печали.

Оставшись одна, Руби читает вслух цитаты тех поэтов, имена которых знает лучше всего.

Есть Миллей с ее песнями и эпитафиями. Дикинсон, описывающая плен и сознание. Эмерсон и Хемингуэй, просящие только правды, и Хьюз с его душой, глубокой, как река. А также Болдуин, говорящий о нарушении общественного порядка.

И это.

Уолт Уитмен. Мужчина, поэт, который так любил Нью-Йорк и был любим этим городом в ответ.

Я где-нибудь остановлюсь, ожидая тебя.

Другие посетители уходят, оставляя рыдающую женщину наедине с поэтами и горем. Целые поколения писателей тянутся вниз, чтобы обнять ее, оставляя свои представления о жизни и выживании на ее коже.

Руби приглашает Джоша к себе, как только возвращается домой. Она говорит, что хочет что-то ему сказать, но, когда он входит в крошечную студию, заполняет ее, у Руби нет слов. Она бросается к нему, прижимается к его коже, прежде чем он успевает поздороваться.

Занимаясь любовью в первый раз, они неуклюжи и осторожны. Они учатся ориентироваться в новом теле, что лежит перед ними, в этом новом клубке нервов. Они смеются друг другу в губы и закрывают глаза, когда их следует держать открытыми, но в этом многочасовом исследовании нет ни смущения, ни колебаний. Они учат друг друга, приветствуют полученные уроки, и когда Руби приходит к кульминации на руке Джоша, ей кажется, что ее тело словно расправляется, пустые уголки ее тела наконец-то заполняются.

– Я где-нибудь остановлюсь, ожидая тебя, – шепчет она, но Джош наэлектризован, синий свет гудит внутри него, заглушая ее признание. Неважно. Они будут делать это снова и снова, с каждым разом все лучше понимая друг друга.

Ной оплачивает мои похороны. Саму службу он не посещает, оставаясь верным своему заявлению о том, что никогда не посетит Висконсин. Тем не менее, он платит за цветы, гроб и бутерброды, которые подают после. И за кремацию моего тела тоже. Ной только просит сделать что-то особенное с моим прахом. Он говорит о туманностях, о ярких ночных небесах и об умирающих звездах, но никто его не понимает.

– Руби, – заявляет он. – Нам придется сделать что-то самим. Для нее.

В день похорон СМИ сообщают, что маленькая часовня на углу Пирсон и Флашинг заполнена скорбящими. Люди высыпают на гравийную подъездную дорожку, вытягивая шеи, чтобы услышать службу, идущую внутри. Здесь дети из моей средней школы и зеваки из других городов, а Тэмми и ее мать сидят в первом ряду, рядом с Глорией. Мать, дочь и опекун объединились, наслаждаясь кратким мгновением, когда и они находятся в центре внимания. У них уже запланированы встречи с продюсерами криминальных шоу, а на прошлой неделе они дали интервью одному из еженедельных бульварных журналов. Я не возражаю. Я бы хотела показать им что-то за пределами этого города, за пределами этих людей. Тэмми всегда была добра ко мне. Возможно, сложившаяся ситуация – шанс и для ее матери, и для Глории на лучшую жизнь.

В том интервью Глория говорила о моей матери. Она рассказала вещи, которые я уже знала: насилие в детстве, распад дома и семьи, пока в восемнадцать лет она не сбежала, и никто не потрудился ее искать. То, как она воспитывала меня сама, желая, по словам Глории, для своей Алисы только самого лучшего. Но были и вещи, которые я слышала впервые. Например, что этот травмированный ребенок так никогда и не вырос по-настоящему, что моя мать страдала психозом и иногда отключалась от реальности. Подобные моменты я, должно быть, в то время принимала за игры. Оказывается, она делала все, что могла, чтобы обеспечить мою безопасность, от торговли наркотиками до того, чтобы спать с дряхлыми стариками за деньги. При этом она забывала защитить себя, все глубже и глубже увязая в проблемах с собственным разумом и законом. Даже Глория не могла сказать, что заставило мою маму нажать на курок в тот день, но она заметила:

– Я знаю, что эта женщина любила свою дочь всем сердцем. По крайней мере, теперь они могут быть вместе.

Мистер Джексон тоже не приходит на похороны; он уже давно уехал из города. Дом заколочен, а художественная студия закрыта. Он не вернется в школу этой осенью. Учитывая все слухи, что ходят о нем, это просто невозможно. Большинство молодых девушек, которых он учил, отнеслись с презрением к тому, как этот мужчина воспользовался Алисой Ли. «Скорее все было наоборот», – говорят другие, которым преподаватель искусств нравился больше. Эти девушки не подозревают о дрожи, что пронеслась под моей кожей, когда мистер Джексон впервые попросил меня раздеться. Они не знают, что иногда приходится сказать «да», чтобы выжить. Они не поймут, пока однажды не придет их очередь согласиться.

В любом случае, мой учитель ушел в подполье. В конце концов он появится со своей собственной историей, раной, которая привлечет к нему других молодых женщин. Он скажет им, что когда-то любил девушку, но она умерла. Он будет искажать правду до тех пор, пока сам не поверит в собственную ложь. Не убедит себя, что ищет утешения, а не власти, когда затаскивает очередную семнадцатилетнюю девушку в свою постель.

Одна из этих девушек позже поделится своей историей. На этот раз найдутся люди, заметившие ее исчезновение. Тогда в дверь мистера Джексона снова постучат. Этот стук раздастся только через некоторое время, но вы уже можете его слышать, верно?

Теперь, когда знаете, к чему прислушиваться.

Мои друзья спускаются к реке. На дворе первый день лета. Время года сменилось, а небо голубое и яркое.

Ной несет розы на длинных стеблях, своим цветом они напоминают радугу. Руби прижимает к груди маленький серебряный замок. Они тепло приветствуют друг друга и обнимаются. На пушистой шее Франклина аккуратно повязан фиолетовый шарф.

В этот ясный день на улице много людей, так что Ной и Руби окружены детьми, собаками и пятыми или шестыми подачами бейсбольных матчей на траве. В очередной раз Руби поражается, что в этом месте люди продолжают спокойно жить своей жизнью. Кварталы, полные детей, семей, спортивных команд и домашних животных, часы, проведенные вместе на общем заднем дворе.

Они проходят мимо одной из собачьих площадок. Сорвавшись с поводков, толпа щенков и старых дворняг носится вокруг, гоняясь за мячами, собственными хвостами и друг за другом. Руби на мгновение останавливается у забора. Она думает обо мне, размышляет, что вполне могла однажды пробежать мимо меня на этом самом месте. Она представляет себе эффектную девушку-блондинку, подзывающую своенравного бигля или мопса, ныряющую за дизайнерским поводком, когда вокруг нее кружат собаки. Ной тоже видит это, возможность подобной встречи, и легонько подталкивает Руби плечом.

Они продолжают идти к воде.

И Руби, и Ной замолкают, приближаясь к маленькому пляжу. Река сегодня спокойна, так что открывается прекрасный вид на Нью-Джерси. Для Руби эти деревянные столбы, торчащие из воды, все еще выглядят жутко, напоминая о скрытых за ними глубинах. Тем не менее, Руби признает, что, если отбросить воспоминания, в этом месте нет ничего необычного, ничего хорошего, плохого или таинственного. Оно так и осталось бы маленькой, безобидной частью огромного городского парка, если бы не злой мужчина и апрельское утро, в которое одновременно началась и закончилась чья-то жизнь.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Ной, яркие, красивые цветы обрамляют его лицо.

Руби кивает.

– Я просто подумала, что в этом месте на самом деле нет ничего особенного. – Она смотрит вниз на выброшенную коробку от сока, что трепещет на камнях. – Я могла бы пробежать мимо тысячу раз и даже не вспомнить его.

– И все же, – она поворачивается к Ною, крепко сжимая пальцами замок, – в то же время это и самое невероятное место. Здесь я нашла Алису. Тогда я не могла избавиться от чувства вины. Думала, что должна была сделать больше. Но что, если бы я продолжила бежать в тот день? Что, если бы я не остановилась? Можешь себе представить, что бы я тогда упустила?

– А ты можешь себе представить? – повторяет Ной, прежде чем взять одну из своих роз и бросить ее в реку.

Они наблюдают, как покачивается цветок, ярко-желтая звезда, танцующая на мутной воде. Молча они перебрасывают оставшиеся розы через перила, один за другим яркие, красивые цвета заливают темную поверхность Гудзона. Когда последний бутон падает на воду, Руби присаживается на корточки и закрепляет висячий замок у основания металлических перил. Почувствовав щелчок, когда он закрывается, Руби проводит указательным пальцем по букве А, выгравированной на блестящей поверхности.

На тропинке позади них визжит и хихикает ребенок. Руби встает, делает глубокий вдох, Нью-Йорк наполняет ее легкие.

– Спасибо, Алиса Ли, – тихо говорит она, а затем отворачивается от камней, от реки и уходит.

Если бы я была жива.

Женщина садится на скамейку в парке рядом со мной и пытается отдышаться. Она бежала на юг вдоль реки, почти до самого Круизного терминала, совсем забыв, что после придется возвращаться назад. Теперь она зажала голову между ног, желая, чтобы все вокруг замедлилось. Возможно, она даже не заметила бы меня, если бы Франклин не уткнулся своим мокрым носом в ее щеку. Его способ поздороваться.

Удивленная прикосновением, она вздрагивает, но затем ее лицо смягчается в улыбке.

– Ну здравствуй, молодой человек, – говорит она, почесывая ухмыляющегося пса за ухом.

– У тебя, – смеется она, поворачиваясь ко мне, – довольно дерзкий пес.

– О, он не мой, – начинаю я, но слова, которые я хочу сказать, больше не кажутся мне правдой. Поэтому я просто улыбаюсь ей в ответ.

– Да, Франклин – настоящий житель Нью-Йорка. Знает, чего хочет.

– Этому мне следует у него поучиться, – отвечает женщина.

– Откуда вы родом? – спрашиваю я, замечая ее акцент.

– Иногда сложно сказать, – отвечает она, и мы впервые смотрим друг на друга по-настоящему. Небо и земля встретились.

– Я Алиса, – говорю я, протягивая руку.

– Руби, – отвечает она, и наше прикосновение вызывает маленькую искру.

– Я переехала сюда всего месяц назад, – продолжает она, и вскоре мы обнаруживаем, что приехали в ту же темную ночь, на пороге той же дождливой весны.

– Я убежала, – признаюсь я, и Руби сообщает, что приехала сюда, чтобы убежать от мужчины.

– Я тоже! – восклицаю я, наконец-то разыгрывая карты правильно.

– Серьезно? Сколько тебе лет, Алиса? – спрашивает Руби, приподнимая брови.

– Восемнадцать. А вам?

– Мне тридцать шесть. Значит, ты ровно вдвое моложе меня.

– Или вы вдвое старше меня, – парирую я, и по тому, как она смеется, понимаю, – мы будем друзьями. Мы разговариваем, сидя на скамейке в парке, по меньшей мере час. Франклин у наших ног, переводит свой влажный взгляд с одной женщины на другую. Мы обсуждаем наш странный новый город и места, которые оставили позади, но обходим стороной мужчин, от которых сбежали.

– Все довольно сложно, – вздыхает она.

– Это уж точно, – отвечаю я, зная, что все равно расскажу ей всю историю.

Когда-нибудь.

Мы болтаем так долго, что, когда дождевая капля бесцеремонно падает на голову Франклина, мы обе удивляемся, заметив, как потемнело небо. Снова надвигается ливень.

– Недавно я застряла здесь, в парке, утром, когда начался настоящий шторм, – говорит Руби, вытягивая ладонь перед собой, чтобы почувствовать воздух. – Должна признать, было немного страшно находиться здесь одной.

– В прошлый вторник? С этим ужасным громом и молниями? – взволнованно спрашиваю я. Щелчок! – Я тоже была здесь, фотографировала грозу. Может, это не самая хорошая идея, но фотографии получились великолепными! Что не убивает, делает тебя сильнее, и все такое.

– Тебе следует быть осторож… – начинает Руби, а затем пожимает плечами. – Вообще-то, ты кажешься девушкой, которая может сама о себе позаботиться. Я бы с удовольствием посмотрела на твои фотографии. – Теперь она выглядит задумчивой. – Приятно знать, что я все-таки была здесь не одна, Алиса.

Если бы я была жива. Если бы в то утро кто-то другой не решил все за меня, мы могли бы обнаружить, что все время искали друг друга.

Мы могли бы встретиться и поделиться своими историями совсем иначе.

То, что Руби была той, кто нашел мое тело, одна из двух самых замечательных вещей. То, что она осталась со мной, забрала меня к себе домой. То, как она страдала от кошмаров и смятения, жила не только со своими собственными, но и с моими вопросами тоже. Еще до того, как она узнала мое имя, Руби пробивалась сквозь свои собственные дикие волны и в то же время держала меня на плаву, рядом с собой.

Незнакомые люди могут изменить вашу жизнь. Разве это не так? Я изменила жизнь Руби Джонс – надеюсь, к лучшему. Хотя, думаю, были времена, когда все выглядело совсем наоборот. Когда она, возможно, предпочла бы томить свою печаль на медленном огне, вместо того, чтобы позволить ей закипеть так, как это случилось после.

И Ной, что разместил это объявление, прекрасно зная, что на пороге появится кто-то вроде меня. Ной со своими долговыми расписками, улыбками и уроками о Нью-Йорке, рассказывающий мне все, что я хотела знать. И кое-что из того, чего я знать не хотела.

Я изменила и его жизнь тоже. Я знаю это. Я вытащила его обратно в мир, прямо перед тем, как меня саму выбросили из этого мира. Я только жалею, что мы не провели больше времени вместе до того, как это случилось. Вдобавок, мне следовало было знать с самого начала – Ной никогда не переставал ждать, когда я вернусь домой.

Руби и Ной. Моя опора в Нью-Йорке. Подумайте обо всех рисках, на которые они пошли, когда впустили меня в свою жизнь, как далеко им пришлось зайти, чтобы встретиться со мной. Так что, когда они наконец встретились, все маленькие кусочки меня тоже сошлись воедино.

Впитай в себя целый мир – и он весь и всегда будет у тебя под рукой.

– Тебе нужно вступить в Клуб Смерти, Ной.

Руби повторяет приглашение, которое сама получила, кажется, целую вечность назад. До того, как узнала мое имя. До того, как они узнали друг друга. Ной принимает это предложение, потому что он так же одинок, как и Руби когда-то, и потому что иногда вы перестаете быть самим собой и вам необходимо найти путь к себе.

Другие члены Клуба Смерти рады встрече с Ноем и соглашаются на спонтанное собрание в дайв-баре недалеко от Риверсайда.

– Бар недалеко от моего дома, – объясняет Руби, отправляя сообщение с адресом. – Приходите принять участие в вечере памяти Алисы. Только одно правило. – Она будет соблюдать его до тех пор, пока они с Ноем не будут готовы, пока суд и последовавший за ним приговор не сделают это табу бессмысленным. – Никаких разговоров об этом мужчине, пожалуйста.

Я наблюдаю, как прибывает каждый член Клуба Смерти. Ленни, вваливается в дверной проем, окруженная мелкой пылью от каждого мертвеца, с которым она когда-либо работала. Этот ореол напоминает туманность так сильно, как ничто другое, что я видела на земле. Следующей прибывает Сью – в дымке материнской любви и заботы, что скрываются в ней. Затем Джош, спешащий к бару и думающий о губах Руби, прижатых к его губам, о том, как она обвивается вокруг него, отчего все его тело будто бы покрыто светлячками, пока он тянется к ней этой теплой июньской ночью.

Они приветствуют Ноя, как хорошего друга, с которым давно не виделись. Никто не обращает внимания на липкий пол, неровные стулья и рассеянного бармена, наблюдающего за игрой по телевизору. Эти пять членов Клуба Смерти – шесть, если считать Франклина, лежащего у ног Ноя, – просто рады, что нашли друг друга. Сидящие за столом, они выглядят как созвездие, и я прослеживаю образованный ими узор, запоминаю его. Я знаю, что по мере того, как проходят часы, а собравшиеся светятся все ярче, что-то меняется этой ночью. Они говорят обо мне по-разному, таинственно и настойчиво, с грустью и мукой. Если бы я выжила… но я умерла. Меня убили у реки, когда я только начала понимать, где мое место, когда я любила небо с дождем, Ноя и это новообретенное чувство, что, в конце концов, у меня может быть счастливая жизнь.

(Если бы я только могла добраться до этого момента. Я была так близка.)

Мне кажется, я понимаю, что они больше не задаются вопросом, кто я. Вместо этого сегодня вечером они вспоминают меня.

Итак, что же будет дальше? Как я и предполагала, именно Ной все-таки задает этот вопрос.

– Может ли и то, и другое быть правдой? – спрашивает Сью в ответ, думая о Лизе и тех редких, прекрасных моментах, когда она возвращается к своей матери во сне. Похоже, я не единственная, кто появляется таким образом. Размышляя об этом, я мельком вижу саму Лизу. Где-то недалеко отсюда. Она тоненькая, гибкая, красивая, и, хотя я не могу сказать наверняка, кажется, она протягивает мне руку.

Что-то меняется этой ночью.

– Ну, основы физики говорят, что энергия постоянна, – отвечает Ной в своей привычной, непринужденной манере. – Ее нельзя ни создать, ни уничтожить; она просто меняет состояние, находит свое выражение в другом месте. Думая об этом таким образом, каждый атом Алисы будет существовать вечно. В той или иной форме. Возможно, это означает, что теперь она повсюду, а не только в одном месте, как мы.

От мысли, что мне не нужно выбирать, что я могу уйти и в то же время оставаться здесь, я чувствую, как силы, поддерживающие мое существование, начинают ослабевать.

Я смотрю на Руби, соленые слезы текут по ее щекам, пока она обдумывает слова Ноя. Я знаю, она должна сделать свой собственный выбор: уехать из Нью-Йорка или остаться и пустить здесь корни. Мы прибыли сюда в одну и ту же ночь, оставив позади одно и то же, и мы обе переросли свое прошлое. Возможно, я хочу сказать ей, что решения, которые мы примем, на самом деле не имеют значения. Если не забыть посмотреть вверх, можно заметить, что небо меняется, даже когда вам кажется, что вы стоите на месте.

Мир продолжает вращаться. Уходи или оставайся, Руби, – мы обе уже где-то в другом месте.

Я не должна удивляться тому, что происходит дальше. Ощущению маминых рук в моих волосах. Члены Клуба Смерти обсуждают науку, небеса и времена, когда были уверены, что слышали, как мы – мертвые – шептали им что-то.

– Я так часто чувствовала, что она здесь, со мной, просто я не могу ее увидеть, – говорит Руби, и я чувствую, что растворяюсь. Только на этот раз я не сопротивляюсь. Это все равно что засыпать после самого долгого и прекрасного дня.

Уже поздно. Стол заставлен пустыми стаканами, а в баре теперь играет классика соула, и музыка не громкая и не тихая – в самый раз. Сэм Кук. Эл Грин. Марвин. Арета. Отис. Внизу, у реки, вода плещется в радуге ярких роз, а нежные волны подхватывают их и уносят в открытое море.

Джош тянется к руке Руби, и небо снова меняется.