«Прости, прости…»

Во сне Таня билась под ним на земле, пачкаясь в грязи, но почему-то страха не было, даже наоборот – как-то спокойно было, на смену неопределенности и раздраю пришла завершенность и успокоение.

Та весна выдалась необычно поздней. В провинции все было тихо и новостей не предвиделось. Проталины уже сошли, сквозь серую пыль пробилась трава, а на Первомай так разжарило, что за неделю трава вымахала по колено. Солнце было еще весенним, не беспощадно-летним, но свои плюс 25 градусов днем обеспечивало. В частном секторе цвели сады, яблони стояли белыми от цветов, воздух был по-весеннему вкусным, и все шло своим чередом: посадка картошки, пикирование рассады, теплицы – Среднее Поволжье в своем типичном начале мая.

Волга вздулась, паводок принес рыбу в озера, и мальчишки при каждом удобном и не очень случае сбегали с уроков, чтобы порыбачить. Собственно, конец учебного года будоражил мечтами о лете так, что учеба была тягостно-нудной и мало кто мог сидеть в классах. Через открытые окна которых свежий ветер нес запах приключений, цветущих садов, надувал паруса тюлевых занавесок и всячески будоражил кровь.

Пожалуй, во всей поселковой школе был всего один ученик, успеваемость которого никак не зависела от сезона. Он всегда был отличником и потому периодически получал тумаки на заднем дворе от однокашников – ну как можно терпеть, когда учительница ставит тебе в пример долговязого тощего ботана, который лучше тебя только потому, что помнит наизусть все атомарные массы элементов в таблице Менделеева? Кому оно надо вообще, есть же напечатанная таблица – взял и посмотрел, если сильно приспичило. Наизусть учить эту галиматью никто и не пытался, но вот этот самый ботан – другое дело.

Его звали Александр – отец увлекался историей древнего мира и назвал сына в честь Македонского. Матери он не знал – умерла в родах. Беременность была патологической – близнецы, причем один из них был больше другого. Второй родился мертвым, а вот Саша выжил, но после у роженицы началось кровотечение. В общем, мать не удалось спасти, и единственной женщиной в его жизни была бабушка.

Отец работал на заводе – градообразующее предприятие, там весь поселок работал, делая двигатели для самолетов. Сашин отец был человеком известным в поселке, один из лучших токарей, такой везде на вес золота, так что в материальном смысле жили они неплохо. Даже в девяностые, на которые пришлось Сашино детство, они именно жили, а не выживали, как большинство. Конечно, это имело свои побочные эффекты – кто сможет спокойно терпеть, что ботаник первым в школе получил приставку «Денди» на день рождения? Поколачивали его с детства, короче.

Отец на все это дело смотрел с неодобрением и даже некоторой долей презрения, выговаривал по вечерам за каждый синяк, говорил: «Ну что ты как тряпка, ты же мой сын, дай сдачи, пойди в секцию бокса, ты должен быть лучшим!» А потом, когда думал, что Саша спит, на кухне они с бабушкой недоумевали, как у такого отца получился такой бесхребетный сынок…

Эта линия в воспитании сопровождала Сашу всю жизнь, он должен быть лучшим, должен учиться лучше, должен заниматься спортом, должен, должен… До определенного возраста он даже не задавался вопросом, кому он это все должен и почему. А когда начал спрашивать, было уже поздно – он был не в состоянии не учиться на одни пятерки, запоминая наизусть целые учебники. Чувствовал тревогу, доходящую до паники, от того, что не успел ночью решить задачу по геометрии, которую должны были задать послезавтра – он все делал наперед и сильно обгонял программу.

Учеба не была ему особенно интересна – просто он не мог иначе, тревога гнала его вперед, и, чтобы избавиться от нее, он учил, учил и учил. Только это помогало ему как-то успокоить навязчивые мысли о том, что будет, если он внезапно недоучит и получит четыре. Он даже во сне иногда видел страницу дневника с четверкой и просыпался в холодном поту, это был кошмар. В такие ночи он предпочитал сну выполнение домашнего задания за следующую неделю – слишком уж страшно было получить что-то, кроме пятерки с плюсом, это было бы для него концом всего.

В остальном же развивался Саша неплохо. Высокий, хоть и худой, он не страдал обычными для школьников заболеваниями. Когда все ходили со сколиозом и справками от офтальмологов с требованием сидеть не дальше второй парты, а учителя ломали головы, как рассадить учеников, которых было больше, чем вторых парт, Александр спокойно сидел на шестом ряду с прямой спиной и отлично все видел без очков. Да, мышцы у него не росли – но он и не пытался заниматься спортом, в этом отец так и не смог его переломить.

Пару раз в первом классе они приходили на пробные тренировки по боксу и карате, но тренеры в один голос говорили – толку не будет, не так сложен, не скоординирован, ну нет задатков у ребенка. Отдайте в шахматы.

Кстати, в шахматы он и правда играл, но недолго – выяснилась интересная штука: даже выучив наизусть все дебюты и эндшпили из шахматной методички, он проигрывал всем. Тренер объяснил отцу, что вызубрить мало – нужно еще и понимать, уметь применить в игре, а без этого ребенок будет просто ходячей энциклопедией.

В общем, как-то не заладилось с хобби, зато в школе от него учителя млели и посылали на все школьные олимпиады, какие только были. Это, кстати, отдельная история – перед олимпиадами он не мог спать, есть, не мог думать ни о чем другом вообще. Ходил по дому кругами, считая швы между плитками на полу, и повторял про себя тексты учебников. Редко выигрывал, надо сказать, – опять сказывалось то, что объем знаний и их использование – это не одно и то же. Но стресс был тяжелым, каждый раз до старших классов после олимпиад он плакал навзрыд дома – просто от того, что все уже позади и давление наконец спало.

К 15 годам проблемы в школе все-таки появились – учителя заметили, что как-то он медленно думает и странно себя ведет. Каждый раз перед выходом к доске стучал быстро по парте пять раз, шел необычно, как будто стараясь попасть каждым шагом на определенный элемент рисунка на линолеуме. Перед самим ответом три раза прокашливался. Короче, вроде бы ничего прямо уж сверхъестественного, но как-то странно. Вызывали отца, говорили с ним, он значения не придал. Учится хорошо? Ну и все, пусть стучит по чему хочет, кому это мешает.

А парень-то в это время потихоньку закрывался в себе. Исподволь, незаметно погружался в книги. Одноклассники видели, что он странный, и помаленьку выталкивали его из своего круга.

Но вот пришел тот самый май.

Саша был уже в 11 классе, через месяц с хвостиком поступать в институт, отец настаивал на политехе в райцентре, хотел сына-инженера, чтобы не за станком стоял, а у чертежной доски. Хотел гордиться сыном. А тот в это время обливался холодным потом от мысли о том, что впереди экзамены. Как всегда – самые важные в его жизни, и если он их не сдаст – останется только умереть.

Голова была забита все теми же привычно тревожными мыслями, как сдавать сначала заключительные экзамены в школе, а потом – вступительные в институт. Он никак не мог отделаться от необходимости пережевывать эту мысленную жвачку, увяз в ней и не знал, как вылезти. Плохо спал, плохо ел, все время учил что-то. Май был не в радость, даже рыбачить не хотелось, хотя рыбалку он любил.

Обычные его приемы, которые помогали снизить тревогу, вроде тех самых покашливаний и постукиваний по парте, не помогали. Постоянно лезли в голову мысли о приметах, что надо положить на экзамене монетку в ботинок – на удачу, по дереву постучать – а то ничего не выйдет.

– Саш, пошли гулять сегодня, девчонки будут, – Серега шептал тихо, пока учительница рассказывала что-то про луч света в темном царстве. – Погуляем, тепло вечером, погодка же шепчет.

Серега был пусть не другом, но хорошим приятелем. Его как-то не бесило, что с ним в классе учится ботан, который умнее всей школы вместе взятой. Его интересовал только спорт, учился он плохо, и на успехи в математике ему было плевать.

– Мне учить надо, я ж не сдам!

– Да-да, слыхали уже, каждый год одно и то же. Танюха тоже пойдет, кстати.

Таня была тайной (а на самом деле вполне явной) мечтой многих мальчишек. Возраст гормонального взрыва давал о себе знать, только-только начавшийся интернет был еще юн и не обуздан и предлагал на половине сайтов увеличить… гм… свою самооценку. А на второй половине – ознакомиться с видеоматериалами по правильному использованию этой самой, увеличенной. Короче, порно смотрели все.

– Ну давай на часок, не больше.

– И то хлеб.

Серега был красавцем по местным меркам. В свои 17 лет уже кандидат в мастера спорта по плаванию, разлет плеч, кубики пресса – все девчонки по нему сохли… кроме той самой Тани. Она считала его недалеким и малоинтересным. Осознавая собственную привлекательность и возможности выбора среди всех парней школы, она пока еще не вышла на охоту за перспективным мужем и порхала от одного к другому, не заплывая, впрочем, за буйки.

Вечер прошел довольно весело, у всех было весеннее настроение, приближалось лето, окончание школы, новая жизнь – ребята делились планами и мечтали, сидя на холме с видом на широкую плавную Волгу и догорающий фиолетово-красный закат. Саша сидел со всеми вместе, пытался шутить, но шутки выходили какие-то натянутые, он, не отрываясь, украдкой смотрел на Таню. И внезапно мысли об экзаменах сменились картинками из порно.

Нет-нет, никакой юношеской любви со стихами и страданиями по своему идеалу! Он думал исключительно о насилии, и это было настолько чуждо и непривычно, что в первый момент Саша даже испугался. Он уже привык к тому, что у него масса навязчивых мыслей. Привык к тому, что он должен как-то себя успокаивать, выполняя разные ритуалы на ходу: наступать на трещинки, трогать языком зубы в определенном порядке. Но сейчас он понимал, что такие мысли – нечто новое, с чем он еще не сталкивался и не знает, что делать.

Страх причинить вред однокласснице вынудил его уйти домой раньше всех под каким-то благовидным предлогом. Посмотрел порно – не помогло. Несмотря на разрядку, мысли были теми же и так же вызывали страх и отвращение. Лег спать, долго не мог уснуть, через несколько часов задремал. Во сне Таня билась под ним на земле, пачкаясь в грязи, но почему-то страха не было, даже наоборот – как-то спокойно было, на смену неопределенности и раздраю пришла завершенность и успокоение.

Утром он взял себя в руки и пошел в школу. Увидев предмет своих фантазий, постарался отвести глаза и поменьше на нее смотреть, но понимание собственного бессилия перед этими картинками в голове уже начало созревать. Как заевшая граммофонная пластинка, одна и та же мысль билась в мозге круглого отличника – а что будет, если я ее и правда?

Он ждал ее в перелеске, между поселковой площадью и частным сектором. Теплые сумерки мая навевали дремоту, но у Саши все внутри кипело от предчувствия и вожделения. Мысли о Тане роились в голове уже две недели, он не мог учиться, не мог спать, не мог выбросить их из головы. Неспособность сосредоточиться на учебе повергала в ужас – он же не должен так себя вести, надо зубрить. Он приготовил мешок – накинуть ей на голову, чтобы не успела увидеть его и опознать.

Не смог. Не решился, руки дрожали, он потел, боялся и желал – в результате отсиделся за кустом и дал ей пройти домой; она так и не узнала, что с ней могло бы произойти. И не узнала, что уготованное ей произойдет с кем-то другим. Он не тронул ее, запретил себе, но навязчивые мысли никуда не делись, и через месяц он все же изнасиловал в том самом перелеске другую девушку, незнакомую. Накинув ей на голову мешок, чтобы не узнала его.

После первого раза чуть не покончил с собой из-за чувства вины. Он понимал, что совершает преступление. Отец и бабушка дома видели: что-то не так, но не понимали что. На расспросы он отвечал общими фразами, ссылался на волнение перед экзаменами.

Сдал, все как всегда. В августе было поспокойнее – поступив в политех, он мог отдохнуть месяц перед началом учебы. Мысли немного отступили. Но в самом начале первого курса стало понятно, что институт – это не школа. Зачеты и экзамены постоянно наступали на пятки, жизнь в общежитии, большой город. Он снова не выдержал стресса, и в голову опять полезли мысли о Тане, потом – о той девушке: как она кричала, как ей было страшно и больно. Опять чувство вины, опять мысли о суициде. Он даже взял нож, чтобы вскрыть себе вены, но смог только поцарапать руку – слишком больно и страшно было резануть глубже. А через месяц он взял мешок и пошел в парк.

За следующие пять лет своей учебы он изнасиловал пятнадцать девушек. В разных районах города, иногда даже выезжал в соседние поселки. Всегда надевал им на голову мешок, всегда просил прощения – все жертвы в один голос говорили, что он повторял «прости, прости» до самого конца. Несколько раз пытался убить себя – не смог.

Однажды, когда мысли о женщинах сменились картинками оргий с мужчинами и детьми, он попытался напасть на девочку 11 лет – но она была еще ребенком и, уже с мешком на голове, перестала сопротивляться. Не понимала, что происходит, и просто поскуливала от ужаса, не кричала и не отбивалась, сдавшись ему полностью. Ее он отпустил – точнее, сам убежал. Оказалось, когда не отбиваются – неинтересно.

Его поймали, когда очередная жертва смогла его поцарапать и у милиции появились образцы его кожи, а потом другая (последняя) – смогла скинуть мешок и двинуть его камнем по голове. Закричала громко, кто-то подбежал, он плохо помнил тот момент – удар был сильным, сознание плыло.

Я думаю, он до сих пор сидит в одной из российских тюрем, если жив еще, конечно. Помню его рассказы, которые мы на экспертной комиссии слушали и мучительно пытались соединить истории об изнасилованиях с этим образом – худой высокий парень с красивой интеллигентной речью, явно начитанный и прекрасно осознающий вину. Он говорил, что много раз хотел сдаться, но боялся. Хотел покончить с собой – и опять боялся.

– А насиловать женщин ты не боялся? – спросил тогда председатель комиссии.

– Боялся. Но я не мог ничего поделать. Вам не понять, каково это – не иметь возможности думать о чем-то, кроме… Вам можно запретить писать или говорить под страхом тюрьмы или смерти – но нельзя запретить думать, свобода мысли есть у всех. У всех, кроме меня.

Отправить