Книга: Травма. Невидимая эпидемия
Назад: Глава 4 Разговор со Стефани цу Гуттенберг
Дальше: Часть II Общий план – социология травмы

Глава 5
Сочувствие, общность, человечность

Сочувствие, общность и человечность взаимосвязаны. Вместе они наиболее полно выражают нашу подлинную природу. Хотя травма заставляет нас чувствовать себя одинокими и оторванными, на самом деле это не так. Мы все в одной лодке. Сочувствие позволяет нам заботиться о других людях, проявлять к ним доброту, понимать их точку зрения. Общность отражает признание нашей взаимозависимости с другими людьми, показывает, как поведение одного человека влияет на жизнь другого. Наконец, человечность – это понимание того, что все мы страдаем. И что невозможно быть безразличным к этому страданию других людей.
Никто не может лишить нас сочувствия, общности и человечности. На них стоит весь человеческий мир. И они же оказываются под ударом в первую очередь, когда травма заявляется на порог нашего дома.
Человек может говорить о доме во многих смыслах, буквально и образно. Дом как место жительства (если тебе повезло и оно у тебя есть), как наше тело, как умы и сердца любящих нас и любимых нами людей. Сообщество, район, город, страна. Вся планета. И травма прячется везде, притворяясь нормальным и естественным явлением. Мы вроде понимаем, что зря постоянно чего-то стыдимся, но со временем привыкаем. Постоянное чувство, что с нами что-то не так, становится нормой. И в моменты, когда нам больше всего нужна уверенность в своих силах, мы начинаем сомневаться в себе и в других.
Любая травма может стать причиной стыда и сомнений, основа которых – искаженные эмоции и даже воспоминания (подробнее об этом в третьей части книги). Сомнения и стыд, в свою очередь, незаметно усугубляют травму, раскручивая этот ужасный круг. Я подробно писал в третьей главе, что часто стыд – это ложное чувство ответственности за произошедшую трагедию. К сожалению, такое ошибочное возложение ответственности может приводить к самоуничижению и самонаказанию. И это в лучшем случае.
Дорогой, ты первый, кто заметил
В начале своей карьеры я поработал психиатром в нескольких домах престарелых. По большей части я занимался проблемами с памятью – замедлял развитие амнезии и помогал решать сопутствующие проблемы. Однажды меня попросили посмотреть пожилую женщину, которая успешно вылечилась от рака. Мне нужно было проверить, не появилась ли у нее депрессия или что-то еще, пока ее лечили. Просто она никак не набирала вес. Она принимала таблетки от потери веса, но они не помогали.
Я удивился тому, насколько хорошие у нее анализы. Не было ни симптомов рецидива рака, ни побочных эффектов лечения. Я поспрашивал медсестер. Они рассказывали, как она добра и какая отличная у нее память. Я удивился и захотел встретиться с ней лично.
При встрече у меня по спине пробежали мурашки. Она была жутко худой. Ночная рубашка висела на ней как на вешалке. В голове не укладывалось, как вообще настолько крохотный человек до сих пор не умер. Тем не менее ее глаза сияли. А осанка, чувство юмора и интеллект показывали, что она определенно не была в депрессии. И я знал, что в ее теле не было и следа рака. Так что я никак не мог понять, почему она теряет вес и слабеет. Бессмыслица какая-то.
Я обратил внимание на то, насколько свободно она рассказывает о своей семье и занятиях, а еще насколько ей любопытен я и моя профессия психиатра. Она знала, что теряет вес, и ей как будто бы самой было интересно узнать, что происходит. Однако со временем все прояснилось. Не то чтобы она что-то скрывала. Просто она ждала, пока я сам догадаюсь. Мы сидели на диване, когда я сказал: «Я понял, вы намеренно голодаете». Она улыбнулась, взяла мою руку в свою тонкую, хрупкую ладонь и ответила очаровательным тоном заговорщика: «Дорогой, ты первый, кто заметил».
Она была такой милой, что никто и мысли допустить не мог, что она намеренно голодает. Так что она легко избавлялась от еды и таблеток для аппетита. Изначально она рассчитывала на рак. Но он не справился, так что она взяла дело в свои руки. Я спросил почему.
Она рассказала, что стала жертвой мошенников и все потеряла. И ей казалось, что она должна ответить за свою ошибку. Она была убеждена, что подвела детей и внуков и обязана понести наказание. А еще считала себя обузой для родных. Именно это невыносимое чувство заставляло ее голодать и искать смерти. Она дала понять, что уже ничего не изменить – и что мое обследование ничего не значит. Она уже приняла решение и чувствовала себя спокойно. Перед уходом она поблагодарила меня за разговор и пригласила снова навестить. Если она еще будет жива.
Это ужасное ощущение – верить, что не выполнил священный долг. И муки стыда становятся невыносимы. Именно в такие моменты нам как никогда нужно сочувствие. Но стыд сковывает нас, не дает позвать на помощь (хотя если бы в такой ситуации оказался другой человек, мы помогли бы немедленно). Обстоятельства заставляют нас отчаянно искать опору и контроль над ситуацией – и иногда такой контроль принимает форму саморазрушения.
Мне кажется, именно это случилось с той женщиной. Ее внутренняя борьба со стыдом закончилась принятием страшного решения. Она держала его в тайне, но где-то глубоко в ней оставалась любовь к жизни, и эта любовь не позволила ей остаться совсем одной. Под конец жизни она разделила со мной свой секрет и показала, что все равно нуждается в общении с другими.
ЗАДАНИЕ ДЛЯ РАЗМЫШЛЕНИЯ. Вспомни момент, когда ты была убеждена, что подвела близкого человека – человека, который на тебя рассчитывал. Ты испытывала стыд? Как этот стыд повлиял на твое поведение и отношение к себе и близким? Как стыд изменил твое переживание сочувствия, общности и человечности?
ТРАВМА МЕНЯЕТ КАРТУ НАШЕЙ ЖИЗНИ
Нам от рождения присущи сочувствие, общность и человечность. И тем не менее их почти не встретишь вокруг. Ведь травма подавляет их и мешает им проявиться. Представим, что нам при рождении давали бы карту жизни. Мы бы видели, куда можно пойти и какие есть направления. Перед нами открыты множество разных путей, на которых иногда встречаются сложные ландшафты – крутые горы, ущелья, пустыни и океаны, которые мы не пересечем в одиночку.
И несмотря на трудные и травматичные происшествия, мы движемся вперед, заботимся о себе и других.
Но, к сожалению, все еще сложнее. Травма не просто встречается нам как препятствие. Она подменяет саму карту, стирает приятные места, рисует болота и дебри в местах, которые раньше были безопасны. Жизнь начинает выглядеть так, как будто у нас нет ни единого шанса добраться до побережья и переплыть на другую сторону. Травма заставляет нас забыть настоящую карту. Мы пользуемся только испорченной и полностью ей доверяем. До травмы мы воспринимали сложности ландшафта как естественную часть пути, как всего лишь один из элементов маршрута. А сейчас мы ничего не видим, кроме них (хотя многие из этих препятствий даже не реальны).
В такой ситуации нам становится намного сложнее выражать сочувствие, общность и человечность. Мы растеряны, напуганы и одиноки. Именно поэтому забота о себе – важнее всего. Нам нужно заботиться о себе, несмотря на травмы. Это придаст нам сил, чтобы мы могли заботиться и о других.
Дядя Ранго, герой войны
Мой дядя Ранго вырос в итальянском районе Трентон в Нью-Джерси. Это было в 1920–1930-е годы, когда его многочисленное семейство старалось пережить трудные времена. Поэтому он быстро научился себя обеспечивать. Он был не самым прилежным учеником – вылетел из средней школы после драки с учителем. И этим закончил свое официальное образование. Он устроился на изнуряющую работу в пекарню, а потом был призван в американскую армию во время Второй мировой войны. Его увезли в Европу и отправили на передовую.
Сначала дядя служил помощником механика, но быстро продвинулся по службе. Он отметился как храбрый и умелый солдат, способный принимать верные решения в хаосе битвы. Но однажды его отряд попал в западню за линией фронта. В стычке с превосходящими силами все офицеры отряда были убиты, так что моего дядю по радиосвязи назначили командиром небольшого отряда оставшихся бойцов. Никто не верил, что они выживут.
Дядя Ранго вывел весь отряд без потерь.
Каждый раз, когда дядя рассказывал эту историю, ему становилось очень грустно – иногда он даже выглядел пристыженным. Я не понимал почему. Это было на него непохоже. За его добродушием всегда была видна внутренняя сила (да и физическая тоже). После войны он клал плитку. Работа шла хорошо и держала его в тонусе. Мы все понимали, что война его изменила, но его все равно мало что могло выбить из колеи. Так что видеть его расстроенным и пристыженным было более чем необычно. Однако, чем больше я его слушал, тем больше деталей указывало на то, что было что-то такое, за что дядя Ранго испытывал одновременно гордость и стыд. Все было очень запутанно.
Сейчас я расскажу, в чем же было дело. Дядя Ранго вывел, конечно, свой отряд, но им нужно было двигаться ночью, тихо и незаметно. С ними было трое немецких военнопленных. Мой дядя понимал, что они не могут взять их с собой, но и оставлять их было нельзя. Их окружали враги, так что в любом случае их отряд был бы раскрыт, и они не прожили бы и часа. Дядя Ранго понимал, что любой командир на его месте приказал бы убить немецких солдат, но совесть не позволяла ему заставить других людей выполнить такой приказ. Поэтому он сам застрелил военнопленных.
Этот поступок не давал ему покоя всю оставшуюся жизнь. Они были совсем юными, просто детьми – такими же, как его собственные солдаты. Но выбора не было. Ему нужно было спасти свой отряд.
Дядя Ранго до конца жизни получал письма от своих бойцов. Они рассказывали ему о важных событиях. У одного из них была большая семья, и после рождения каждого ребенка он писал дяде Ранго. Как и потом, через много лет, после рождения внуков и правнуков. В каждом из этих писем он напоминал дяде Ранго, что никого из них не было бы на свете, если бы не он.
Дядя Ранго сказал мне, что лучшее и худшее иногда идут рука об руку. Что иногда приходится совершать нечто ужасное, чтобы поступить правильно. Он сказал, что уверен в правильности своего решения несмотря на то, насколько тяжелым грузом оно для него остается до сих пор. Мой дядя был представлен к награде за героизм за спасениие своих солдат. И еще к одной – за свое решение во время другой битвы выйти из окопа под пули и вытащить раненого товарища из-под огня. Вторую из этих наград он ценил намного больше, потому что с ней все было просто. Его ничего не тревожило после спасения того парня.
После этой военной травмы дядя Ранго всю жизнь испытывал не только стыд, но и ощущение гордости за достижение, которое далось ему так нелегко.
Да, ему пришлось сделать нечто ужасное. Никто никогда не должен оказываться в ситуации, когда приходится делать что-то подобное. Но дядя продолжил жить. Он двинулся дальше, и они прожили с тетей Роуз насыщенную и счастливую жизнь. Они любили друг друга все это долгое время, и мне кажется, что во многом именно благодаря ее любви он не поддался разрушительному воздействию травмы. Роуз всегда видела в нем героя войны, который перенес невообразимые испытания ради ее безопасности и защиты своей страны. После смерти дяди тетя Роуз сожгла все письма. Она сказала, что это его письма и только он имел право их читать. А когда умерла тетя Роуз, с ней похоронили армейский жетон дяди Ранго.
ЗАДАНИЕ ДЛЯ РАЗМЫШЛЕНИЯ. Подумай о случае, когда тебе было по-настоящему трудно принять правильное решение. Не обязательно думать о случае, после которого тебе стыдно. Просто подумай о моменте, когда – как сказал дядя Ранго – лучшее и худшее идут рука об руку. Каково тебе сейчас думать об этом? Что помогло тебе осмыслить этот опыт? Кто поддерживал тебя, пока ты распутывала клубок противоречивых эмоций?

 

Испытания и травмы не могут отнять у нас сочувствие, общность и человечность. Конечно, редко кому приходится поступать так же, как дяде Ранго. Но в жизни большинства из нас все равно можно найти следы той или иной травмы. И очень важно, как мы поступим с этим наследством. Причем это важно не только для нас, но и для окружающих, на которых наши действия оказывают большое влияние.
Травма – это не конец.
Мне очень нравится слово плодотворный. Быть плодотворным – значит создать что-то ценное, привнести в мир что-то хорошее. Плодотворным может быть спасение солдат на войне, строительство моста, изобретение вакцины от ужасного вируса. В жизни каждого из нас тоже есть плодотворные вещи: улыбнуться незнакомцу, поддержать друга в трудной ситуации, помочь пожилым соседям. Сочувствие, общность и человечность требуют от нас такой плодотворности.
Травма мешает нам быть плодотворными. Страдания искажают очки, которыми мы смотрим на мир. Так что травма в итоге меняет нас, лишая нас и других людей ощущения благополучия. С одной стороны, эта книга – некий сигнал тревоги, попытка показать людям, насколько колоссальной проблемой является травма и насколько опасен этот враг. С другой стороны, мы обязаны помнить, что травма – это не конец. Она не всесильна, и мы можем ее победить.
Мы можем выяснить, как укореняется травма, как она скрывается и как переходит к действию. Мы можем научиться разоблачать травму и оказывать ей сопротивление, не давая ей наносить нам и нашим близким дальнейший вред. Наша конечная цель – научиться вообще предотвращать травму. Хотя сначала нужно проработать то, что с нами уже произошло. Поэтому мы должны излечиться сами. И помочь нашим близким, которым нужны сочувствие, общность и человечность. Ведь эти задачи не мешают друг другу. Напротив, они взаимосвязаны, и, решая одну, мы продвигаемся в решении второй.
Назад: Глава 4 Разговор со Стефани цу Гуттенберг
Дальше: Часть II Общий план – социология травмы