Со смертью встречаешься не в одиночку и не сразу. Со смертью знакомишься постепенно, на протяжении долгих лет, когда теряешь родных, друзей, домашних питомцев. Смерть всех Скорбящих.

Ты и прежде много раз тут бывал, просто не знал об этом, поскольку заходил недостаточно далеко.

Не настолько.

Задерживаешь дыхание на две минуты, плаваешь и получаешь удовольствие. Задерживаешь на четыре, погружаешься под воду и вот-вот умрешь. Продержаться шесть минут невозможно. Если будешь синеть так долго, то хорошенько оглядись и увидишь святых, мучеников, всех прочих бирюзовых призраков, слоняющихся вокруг. Толстяков в коротких пеленках и с крошечными крылышками, играющих на арфах за твоей спиной.

Шэд, пошатываясь, брел дальше. Дробовик он потерял и чувствовал себя немного одиноко без оружия. Он был в шоке и осознавал это, но отстраненно, безразлично. Если Мег придет, то это случится совсем скоро – сначала покажется одна рука, потом другая, и наконец сестра появится целиком и потянется к нему.

Шэд пытался оставаться в сознании, но продолжал проваливаться, отключался на ходу, а через миг снова очухивался. Временами осознавал, что ползет или прислоняется к дереву, а по коре размазана кровь. Дела были плохи.

– Ох, мама, – сказал он, потому что именно такое и говоришь, когда умираешь и знаешь об этом. Перед концом всегда хочется увидеть маму, даже если никогда с ней не встречался.

Ниже пояса Шэд был весь в крови. Дождь ничего не смывал, как было бы – происходи все в моралите шестнадцатого века. Там Шэд приближался бы к Богу, очищая свою душу от мирских грехов. Оказался бы на смертном одре, но получил бы искупление и в итоге наполнился прозрением.

Но поскольку он по-прежнему оставался жутко тупым, то надеялся, что время у него еще есть.

Пуля попала выше левой ягодицы и прошла насквозь. С правой стороны живота, над бедром, зияла дыра размером с детский кулак. Шэд попытался припомнить, какие там органы. Ему казалось, что большая часть важной хрени слева. Но точно вспомнить он не мог.

Шэд вовремя нырнул, поэтому рана получилась почти прямой. Промедли хоть миг, и пуля попала бы, пока он стоял прямо. Выстрел под таким углом снес бы ему пах, перерезал бедренную артерию, и игра закончилась бы гораздо быстрее.

Умирать довольно погано, конечно, но, по-честному, готов ли ты обходиться без своих яиц?

Ближе к концу тюремного срока Шэд прочитал руководство по оказанию первой помощи. Ничего другого в библиотеке уже не осталось. Теперь он мысленно представлял страницы книги, гораздо более близкие, чем его собственная боль.

У него шок. Это примерно так: стоишь в пижаме у двери черного хода, выглядываешь в сумрак снаружи, а оттуда неожиданно выскакивает кошка. Ох!

Похоже, должно быть, чувствовал себя отец, когда узнал, что его третья жена, Тэнди Мэй Ласк, сбежала из города со своим кузеном. Ох!

Шок связан с серьезным нарушением кровообращения. В числе симптомов – беспокойство и страх, а следом апатия. Так и есть. Дыхание стало быстрым и затрудненным. Глаза, вероятно, были остекленевшими и тусклыми, зрачки – расширенными. Человек в состоянии шока обычно очень бледен, но кожа также может иметь оливковый или красноватый оттенок. Шэд взглянул на тыльную сторону ладони и увидел только сумрак.

Лечение включает несколько пунктов. Поддерживайте дыхательные пути открытыми. Предотвращайте потерю тепла. Контролируйте кровотечение прямым нажатием.

Ох, это кровотечение. Ох, мама.

Шэда неудержимо трясло от холода. Нужно было остановить кровотечение. Хорошо. Посмотрев по сторонам, он проверил, нет ли рядом Меган. Или неуловимого и противоречивого явления с гор. Или Харта Вегга. Пока никого.

Шэд начал говорить с самим собой, надеясь, что это поможет сосредоточиться, но его голос превратился в пронзительный безумный шепот. Кажется, ты совсем спятил, так что заткнись к черту. В блоке «С» парням с такими взволнованными, нервными голосами долго не продержаться.

Кроме того, чем дольше звучит твой голос, тем больше власти над тобой получает противник.

Шэд оторвал от рубашки рукава, связал их вместе и обернул вокруг живота. Сунул палец в новую дырку на заднице, но не смог пропихнуть его дальше первого сустава. Больно не было. Мышцы, сухожилия, жировая прослойка и все остальное, что там имелось, сдвинулись и как бы заткнули брешь. Кровь из раны почти не текла, и Шэд не знал, что это значит. Пользуйся тем, что тебе повезло, и будь благодарен. Иногда достаточно и кивка.

Живот по-прежнему сильно болел. Повязка едва прикрывала выходное отверстие, но, возможно, этого хватит. Шэд туго затянул узел и, словно откуда-то издалека, услышал собственный крик. Его удивило то, какую высокую ноту он взял, почти как девчонка. Но затем Шэд захрипел. Это звучало мужественнее – так умирали крутые парни в старых вестернах.

Что же дальше?

Поднять нижние конечности. Транспортировать в медцентр как можно скорее.

Убираться из гребаного леса. Хороший охотник не позволит раненой добыче долго бродить вокруг, а быстро добьет ее. Харт Вегг скоро появится.

Шэд сделал два шага и привалился к сосне. Заставил себя сдвинуться с места, прошел еще несколько футов до следующего дерева.

На это потребовалось время.

Его ноги онемели, по коже бежали мурашки. Боль отступала и наконец утихла. Он покачнулся и заковылял через лес. Его охватил очередной приступ паники, и Шэд сопротивлялся ему, стиснув зубы.

Поднялась буря. Ветер усилился, обрушил на Шэда дождь, тяжелый, как кусочки каменной соли. Ветви вздымались и резко опускались, рев становился все громче. Что наверху, то и внизу. Шэд представлял Таши Клайна, читающего «Лучшую мировую поэзию столетия». Книга лежит у него на коленях, а он разбирает символику так, словно отрывает лапки паукам.

Шэд снова заговорил. Тихо, но вполне разумно, будто опять был с Таши в тюремной библиотеке и рассказывал ему о величии литературы. Шэд прислушался к себе, подумал, что ему следует заткнуться, но понял, что не может остановиться.

– Моралите – это, по сути, аллегория в драматической форме. Она обладает ключевыми чертами и аллегорической прозы, и стихотворных повествований. Предполагается, что ее нужно понимать более чем на одном уровне.

Шэд не был до конца уверен, согласен ли с тем, что говорит, но решил не спорить.

– Ее основной замысел педантичен и догматичен, а персонажи – персонифицированные абстракции с аптронимами.

Он не помнил этого слова и переспросил:

– Что это?

– Ярлыки, – ответил сам себе. – Недраматических предшественников моралите можно найти в средневековой литературе для проповедей.

– Так и есть.

– Это наставления, басни, притчи и другие назидательные произведения.

– Разумеется, – сказал он.

Им снова овладела нестерпимая боль, Шэд закричал. Затем боль отступила, и его разум прояснился.

Он обернулся и увидел на земле свое бесчувственное тело с перекошенным лицом, дышавшее тяжело и отрывисто. Струи дождя затекали в открытый рот и вытекали обратно.

Над ним стояли мать и Иисус Адского Пламени.

– Ох, мама, – произнес Шэд, гадая: она ли это?

Иисус был вовсе не Христом с картины по номерам миссис Райерсон. Или с картины старушки Хестер. Такого Христа трудно представить рядом с Конвеем Твитти или с Элвисом на облаке.

Кулаки Иисуса Адского Пламени были гораздо крупнее, а запястья толще, чем у изможденных фигур на распятиях, которые видишь на стенах обеденных комнат. Этот Иисус был каменщиком, он прошел три мили от своей деревни до космополитичного города Сефер, где римляне вели строительство вдоль Галилейского моря. Он работал до изнеможения, поскольку налоги забирали четвертую часть его доходов. Если неделя выдавалась неудачной, римляне приезжали в Назарет и заставляли двести жителей деревни платить дань продуктами и животными. Этот Иисус многое знал о Платоне и Аристотеле от греческих ремесленников, которые выкладывали напольные мозаики.

Лицо у него простое, угрюмое, опаленное солнцем пустыни и покрытое глубокими морщинами. В уголках глаз корка из грязи и пыли. Среднего роста, чуть лысоватый. У него не было возможности принимать ванну каждый день, и он источал отвратительный запах, которого на Ближнем Востоке никто и никогда не заметил бы. Но даже мать Шэда, принюхавшись, скорчила гримасу.

Иисус, чей голос то ли был, то ли не был голосом отца Шэда, что-то пробормотал. Слишком тихо, чтобы можно было расслышать.

Проделываешь такой путь, чтобы встретиться с Богом, а тот мямлит.

– Шэд?

– Да, мама.

– Ты… ты ранен?

– Да.

– Ты идешь ко мне? Мы снова будем вместе? – Ее лицо просияло.

– Нет, мама. Не сейчас. Ты должна мне помочь.

– Должна?

– Да, ты должна показать мне выход.

Шэд видел себя лежавшего на земле. Губы от кашля покрылись зернистой черной мокротой. Он где-то читал, что это означает повреждение печени. Какое-то время еще проживешь, но, скорее всего, это конец. Возможно, печень была не слева, как он думал. Ужас вновь охватил Шэда, и он посмотрел на Христа.

Ни малейшего шанса на милосердие. У Иисуса Адского Пламени было много забот, он крадучись, точно зверь, расхаживал по лесу, а взгляд его горящих глаз метался из стороны в сторону. Сочувствия этот Иисус не хотел и сам его проявлять не собирался.

Такая же сволочь, как Варавва, который, желая убивать тиранов, резал глотки солдатам. Иисус Адского Пламени уставился на тело Шэда и нахмурился. Он не улыбался и выглядел так, будто вообще забыл, как это делается.

– Шэд?

– Мама, ты должна мне помочь!

Шэд не знал, что хуже: страх смерти или унижение, которое он почувствовал, услышав собственный визг. Он стиснул зубы. Разочарование скрутило живот и превратилось в нечто гораздо более ужасное. Он не хотел умереть здесь, не получив ответов, которые были ему нужны. Он не хотел умирать.

– Ты должен был взять с собой Нытика, – сказала мама. – Пес помог бы.

Когда есть возможность, даже призраки наскакивают с критикой, твердят: «Мы же тебе говорили».

– Сын?

– Я здесь, мама.

– Сын?

– Я все еще рядом с тобой.

Слезы потекли по ее щекам. Шэд прежде не видел, чтобы его мать плакала. Она протянула руку, но он не мог к ней прикоснуться.

– Я говорила, что ты должен послушать меня, сынок.

– Знаю. Ты была права.

Ее взгляд скользнул мимо, затем снова упал на него.

– Блудница. Он возлежал с блудницей. Моя кожа еще не истлела, земля не остыла, а он отшлифовал надгробие и прилепился к другой.

– Хватит о па. Скажи мне, как вернуться на дорогу.

– На дороге злая воля.

– Просто направь меня.

– Ты не можешь вернуться этим путем. Ты зашел слишком далеко. Ты не можешь вернуться. Ты должен идти дальше. К блуднице.

Иисус Адского Пламени с глазами, полными мщения, снова прошептал что-то матери Шэда.

– Я не хочу говорить ему об этом, – ответила она.

О Господи.

Иисус Адского Пламени коснулся мамы и подтолкнул ее вперед.

– Нет. Пожалуйста, нет, – сказала он.

– Что? – спросил Шэд.

– У тебя за спиной, – ответила мама. – Там.

Шэд ошибался. Иисус Адского Пламени все-таки умел улыбаться. Зубы у него были мелкими и острыми, а ухмылка становилась все шире, пока до тебя не доходило, что он просто псих. И на кресте, наверное, вел себя так же – плевал сверху и презрительно улыбался. А в последние минуты своей человеческой жизни обоссал римлян и тем дал понять, что он о них думает.

Шэд обернулся.

Секунду он ничего не видел, поскольку смотрел вдаль. Затем сделал шаг и обо что-то споткнулся.

У его ног, словно подношение, лежал труп Харта Вегга.

На теле не было ни царапины, а губы растягивала едва заметная усмешка.

Харт обнимал винтовку, точно спящий ребенок любимую игрушку. Так змеи должны были обнимать фигуру Иисуса Адского Пламени на кресте Габриэля.

– Он же был вашим человеком, – обратился Шэд к горам. – И Джерилин была вашей, она любила вас. Они умерли с улыбкой. – А потом он зашипел, гораздо громче любой из гремучек: – Но не моя сестра! Она не была вашей!

Он обернулся. Его мать исчезла. Иисус Адского Пламени стоял в ярде, затем в футе, а после в дюйме, пока не оказался нос к носу. Мессия уставился в глаза Шэда. Они оба испытывали одну и ту же ярость. У нее не было ничего общего с борьбой за свободу, искуплением или любовью небес. Просто сводящая с ума ненависть.

Каждый потянулся к горлу другого, и, едва коснувшись Бога, Шэд очнулся в муках. Его вырвало на грудь черной кровью.

Временами он словно отстранялся от страданий и наблюдал, как его тело, пошатываясь, брело по лесу.

Дождь прекратился. Красная глина, листва и мох налипли на обвязанные вокруг живота тряпки, и это помогло запечатать рану.

Рука сестры явилась лишь один раз, когда Шэд начал спускаться по склону. Она махнула ему поверх кустов, он развернулся и, спотыкаясь, последовал на зов.

«Куда же подевалась история?» – думал Шэд, с трудом вспоминая, как найти следующую страницу. Возможно, он уже дошел до конца, но оказался слишком глуп, чтобы это понять. Как те люди, что сидят в кинотеатре, смотрят финальные титры и говорят друг другу: «Всё? Конец? Нет, не может быть». Оглядывают остальных зрителей, изучают лица проходящих мимо незнакомцев. «Да? И это всё? Фильм закончился? А? Что ж… отстой!»

Его упорство оказалось сильнее страха. Тот совсем недавно одолевал Шэда, а теперь сменился осознанием того, что смерть уже спустилась за ним, но решила не забирать. Он еще не завершил то, что должен был сделать.

Почему убили Харта Вегга? Или Джерилин? Или Меган? Ради чего на фоне стольких смертей ему сохранили жизнь?

Лес поредел, превратился в чахлый вишневый сад. В глубине сознания Шэда зазвенели воспоминания, и он пошел быстрее. Где бы его рука ни касалась нездоровой коры тонких деревьев, кожа покрывалась текучим пурпурным соком. Сад умирал.

Ощущая прилив сил, Шэд двигался все дальше, пока не выбрался на поляну. Неподалеку раздались гудки грузовика, мчавшегося по шоссе – восемнадцать.

Тяжело дыша, Шэд на минуту опустился на колени. Попытался подняться, но не смог. Тогда перевернулся на спину и издал булькающий крик. Шэд вымотался и надеялся лишь на то, что добрался до людей и его найдут.

Прошло некоторое время, но в конце концов появился тыквоголовый малыш и пристально посмотрел в лицо Шэда. Мальчик издал глухой хриплый звук, похожий на звериное ворчанье. Это привлекло еще одного ребенка, с ластами вместо рук и ногами без костей. Подскакивая и хныча, он подполз ближе. Зашевелились дальние уголки двора. Сквозь высокую траву, извиваясь, пробирался мальчишка без позвоночника с разрезами вместо ноздрей.

Меган привела Шэда на ферму Тэнди Мэй Ласк. К больным детям. К собственной матери.