Он поехал в горы по дурной дороге, мимо клочка земли, где во тьме лежало тело его сестры.

Направляясь на север к хребту Ионы и старой железнодорожной эстакаде, Шэд пытался представить их такими, какими они были когда-то. Сто лет назад, в другой жизни, он, возможно, привел бы сюда Элфи Данфорт на прогулку с корзинкой для пикника, а за ними на почтительном расстоянии следовали бы ее родители.

Но в воображение вторгались другие картины. Повозки привозили сюда целые семьи умирающих от холеры или желтой лихорадки. Едва живых стариков и детей швыряло о борта телег. Блюстители порядка, врачи и отцы города волокли друзей и соседей вверх по тропе. Если бы только они доверяли себе и хотя бы попытались ввести карантин, вместо того чтобы хладнокровно выполнять свои обязанности. Вместо того, чтобы ездить к ущелью и сбрасывать сородичей со скал.

Каково это: знать, что отправляешься к месту, где тебя не станет? Даже сейчас Шэд надеялся, что если он упустит шанс и погибнет в терновом лесу, то у Дейва хватит здравого смысла не посчитать это «смертью от несчастного случая».

Несмотря на защиту мощного «Мустанга», его грудь сдавило, а дыхание стало прерывистым. Путешествие уже успело достать, а Шэд даже не добрался до окраины города. Как ему, черт возьми, справиться в одиночку?

Шэд решил припарковаться и подняться по тропе пешком. Он подумал, что, возможно, заметит что-то полезное. Или что-то заметит его. А если не получится вернуться назад, Таб Гаттлинг обнаружит машину, отремонтирует окно и поможет па найти нового покупателя. По крайней мере, призрак Шэда не застрянет навечно на заднем сиденье «Мустанга». Нужно принимать любой подарок фортуны.

Если бы он до конца продумал это паломничество и если бы хоть за малую часть плана отвечал рассудок, Шэд собрал бы рюкзак. Взял бы с собой воду, провизию, фонарик, компас. Шэд оглянулся на «Мустанг», гадая: стоит ли вообще прибегать к логике? Он сделал шаг к машине и остановился, холодный ветер гладил его словно детские ладошки.

И тут Шэд понял, что должен следовать лишь своей интуиции, зову мамы и манящей руке Меган, которая указывала ему путь. Куда бы он ни отправлялся, туда нужно идти с тем, что есть. Отказаться от лишнего. Чистота намерений должна довести его до конца.

Шэд пробирался вверх по склону к плотной стене дубов и густому подлеску, к ивам, которые клонились от ветра, дувшего над пропастью. С другой стороны он увидел приземистую арку пика Скатта, солнце озаряло ее бронзой и багрянцем.

На повороте тропы он выглянул из-за темного полога деревьев и почувствовал, что его внимание притягивает Фарисей. Было ли это доказательством того, что именно в том направлении следует идти? Или указывало лишь на то, что враг гораздо сильнее и подчиняет Шэда собственным расчетам?

Стоило взять с собой пса. Здесь Шэд чувствовал большее одиночество и дискомфорт, чем в камере, когда Джеффи О’Рурка бросили в одиночку за убийство начальника тюрьмы.

Лес вокруг сомкнулся, и Шэда обступили дремучие ясени, поникшие березы и терновники, которые могли порезать человека не хуже колючей проволоки. Земля была усеяна осколками стекла и расплющенными пивными банками. Можно было разглядеть, где заканчивалась та часть дороги, которая была аллеей влюбленных. Даже возбужденные подростки понимали, что за определенную точку заходить нельзя. Они захламляли все вокруг и полосовали кустарники шинами. На земле словно провели черту, и никто не решался переступить то место, где поля сменял лес.

На западе начинались заросли узловатых белых и болотных сосен. Топкие тропинки разбегались, уводя в темные чащобы. Ели в неверном свете казались почти синими. Шэд прошел больше мили, прежде чем добрался наконец до покрытой плесенью дощатой ограды в начале Евангельской тропы.

Иногда можно почувствовать, как за спиной закрывается одна дверь и твоя жизнь проходит сквозь другую. Сейчас это ощущение было таким же ясным и отчетливым, как в тот день, когда автобус провез Шэда в ворота тюрьмы.

Если его и поджидала смерть, то она пока не показывалась.

Таши Клайн никогда до конца не понимал, зачем в книгах главы. К этой особенности чтения Шэд так и не смог его приучить. Мозг Таши был настроен мчаться от начала до самого финала. На каждой паузе приятель спрашивал Шэда: «Куда делась история?» С трудом вспоминал, что нужно перевернуть страницу, чтобы найти продолжение.

– Куда же подевалась моя история? – произнес Шэд.

Он подошел к водоразделу и Фарисейскому мосту – деревянной эстакаде, протянувшейся на сотню ярдов через ущелье к хребту Ионы.

Бульдозеры, поднимаясь по Евангельской тропе, валили деревья и расчищали место для новой железной дороги. Обвязанные веревками мужчины свешивались со скал, вручную просверливали отверстия, устанавливали заряды и закрепляли их, чтобы не снесло ветром. Сваи, на которых стояла эстакада, были глубоко вбиты в скалу с обеих сторон ущелья. Неровные каменные стены окаймляли реку Чаталаха и тянулись более мили, прямо под ними проходила череда длинных бурливых порогов. Шэд посмотрел на дикие леса по другую сторону ущелья и почувствовал, что вот-вот навсегда оставит что-то позади.

Узловатые ели обступали тропу, на которой когда-то были проложены шпалы и рельсы. Теперь они исчезли. На месте вырванных и забытых рельс теперь были норы сусликов. Шпалы давно убрали и, возможно, перебросили дальше на юг. Жители поселков, разбросанных по этим горам, прокладывали железную дорогу, а два десятилетия спустя ее разрушили. Быть может, те же самые рабочие. Или их сыновья.

Шэд поставил ногу на первую перекладину и ощутил странный прилив возбуждения.

В просмоленных досках эстакады виднелись щели, некоторые шириной всего в пару дюймов. Платформа в некоторых местах прогнила на полфута, а то и больше. Можно было стоять здесь и представлять огромный состав, который несется в два часа ночи, сотрясая горы. Пьяные шахтеры приходят сюда сыграть в труса и стоят на путях как можно дольше, прежде чем отскочить в сторону. Между перилами и краем эстакады оставалось около двенадцати дюймов безопасного пространства.

На обоих склонах почти не было насыпей – только отвесные спуски к реке, сваи и опорные балки, вбитые в скалистые утесы.

Один неверный шаг – и лететь вниз больше полумили. Потоки горячего воздуха, проносящиеся сквозь ущелье, примутся швырять тебя из конца в конец и замедлять ровно настолько, чтобы ты не заорал от шока. Останешься в сознании, будешь понимать происходящее и думать: «Твою же мать!»

Наверное, много лет назад для детей серьезным делом было пройтись по рельсам с одной стороны на другую. Они, должно быть, прекрасно знали расписание и рассчитывали время прибытия поездов, а потом сидели на боковых стойках, пока мимо проносились вагоны. Едва ли поезд набирал больше двадцати миль в час, если учесть, что он тащил шахтерские вагонетки. Но мост и в лучшие дни трясся и грохотал как при конце света. Чувствовалось, что Фарисей готов в любую секунду обрушиться.

Нужно понимать знаки, которые подвергают тебя испытанию, чтобы потом все это не звучало по-идиотски. Шэд перешел по шаткому мосту и направился в лесную глушь. Ничего с собой не взяв, даже фонарь.

Пересказывая такую историю, мужчины фыркали бы в свое пиво и качали головами. Любой чертов дурак знает, что нельзя подниматься на хребет, не имея при себе хотя бы винтовку, флягу и мешок с походной смесью. Подвернешь колено, застрянешь в лесу на всю ночь, и ты уже труп.

Шэд продолжал идти по эстакаде, держась за поручень и переступая как по гимнастическому бревну. Он совсем не доверял этим доскам, глядел сквозь щели между ними и видел воду, бурлившую далеко внизу.

Когда Шэд добрался наконец до противоположной стороны, он остановился, слегка удивленный тем, что на него не напали из засады. Место выглядело вполне подходящим.

Он осмотрел леса, густо усеянные колючими зарослями ежевики и терновника. От спутанной листвы шел затхлый запах. Это заставляло задуматься о тех, кто там умер и кто, возможно, все еще скрывался. О тех, кто мог застрять и ждал твоей помощи.

Шэд подошел к ближайшему кусту и провел пальцем по шипу. С подходящим оборудованием можно отличить одну царапину от другой? Если бы Меган осматривал не док Боллар, а какой-нибудь судмедэксперт, сумел бы он точно определить место, где все произошло? Какой именно колючкой ей порезало щеку?

Он больше часа шел пешком по лесной глуши хребта Ионы. Впереди вился ручей, петляя по заросшему деревьями склону и перекатываясь через отшлифованные до блеска камни. Шэд опустился на колени, умылся и смочил волосы ледяной водой. Он увидел, что ярдах в двадцати поток разбивался обо что-то слишком белое для гальки. Подошел ближе, сунул руку в ручей и вынул рифленый пластиковый контейнер с домашним виски.

Единственными знакомыми ему любителями охлажденного самогона были Ред и Лотти Саблетт. Должно быть, он оказался совсем рядом с их домом.

Шэд глотнул виски и тут же сплюнул. Напиток делал не Луппи Джо и не один из обычных производителей. Кто-то использовал вместо перегонного куба старый автомобильный радиатор, и въевшийся тосол испортил алкоголь. Ред, похоже, сам его гнал.

Шэд продолжил идти по тропе, словно высматривая сестру. На следующем склоне, раздвинув все еще влажные от росы ветви, он заметил лачугу, которая так накренилась в левую сторону, что можно было высунуться из окна и коснуться земли. Примерно пол-акра кое-как расчищенной земли занимали несколько кривых яблонь и грядка с тыквами.

Позади хижины располагался небольшой сад с парой рядов латука и тонкой высокой кукурузой, в основном засохшей. Сбоку стояла клетка для кроликов, в крышку деревянного ящика был воткнут нож для снятия шкурок.

На ковре из сосновых иголок сидела Лотти Саблетт и пеленала четырех младенцев. Тех самых недоношенных, которые появились, пока Шэд был в тюрьме. Дети брыкались хилыми ножками и размахивали изуродованными кулачками, почти на каждом не хватало пальцев. Малыши пытались сосать большие пальцы, но только у двоих они имелись.

Вокруг Лотти ползали и сидели еще пятеро детей, почти все босые и одетые лишь в драные комбинезоны. Самому старшему мальчику было не больше тринадцати лет.

Ноябрьский ветерок сделался холоднее, но никто из выводка Реда Саблетта, похоже, не чувствовал неудобств. Что творит с нервной системой подобная жизнь? Когда твои родители – брат и сестра. Неужели природа прячет нервные окончания глубоко под кожей, чтобы ты не чувствовал чужие грехи?

Лотти подняла взгляд на Шэда, распахнула беззубый рот и так резко вздрогнула, что больной младенец, которого она пеленала, перевернулся, точно лепешка на сковороде.

На Лотти отпечатались годы страданий, на ее лице было написано испытание непомерным материнством. Как еще назвать то, что женщина за несколько лет рожает столько детей? Такая ноша разрушала ее тело день за днем, месяц за месяцем. У Лотти были растяжки на шее, вдоль подбородка и почти на каждом дюйме голой кожи, который Шэд мог разглядеть. Что за мужчина заставляет так жить собственную сестру?

Лотти поднялась на ноги, присмотрелась и наконец склонила голову, узнав Шэда.

– Ты, – произнесла она. – Мы с тобой немного знакомы, да? Были в прошлом.

– Верно. Меня зовут Шэд Дженкинс.

Младенец, который шлепнулся точно лепешка, снова перевернулся на живот. Он принялся ползать и хныкать, будто животное, которому даже имени не дали. Посмотрел на Шэда и направился к нему, словно желая укусить.

– Твой па плотник, – продолжала Лотти.

– Да.

– Дженкинс. Ах да, так и есть. Что ты здесь делаешь? Приехал повидать Реда? Его сейчас нет. Не знаю, когда вернется. За домом появился олень, Ред выстрелил, но в сердце не попал. Он где-то там выслеживает оленя, чтобы мы могли съесть что-нибудь, окромя тушеной зайчатины. Или ты собираешься вступить в церковную общину вона там, а?

– Я подумывал заглянуть к ним и поговорить, – признался Шэд.

– Не стоит.

– Да?

– Они странные, – сказала она с легким оттенком тревоги, будто дело было важным, но не слишком.

Ее слова заставили Шэда отступить на шаг. Насколько необычными могут оказаться люди, если женщина с девятью детьми, рожденными от кровосмешения, называет их странными?

– Я мало что о них знаю, – сказал Шэд.

– Они змеиные проповедники. Возбуждаются от яда. Виски для них недостаточно крепок, думаю. Отсюда в паре миль небольшой поселок. Мы с ними мало общаемся, но меняемся припасами, если надо. Неплохие люди, но боготворят змей. Неправильно оно – так дергаться. Не благословенная у них церковь.

– Ты когда-нибудь видела мою сестру на этой стороне ущелья?

– А кто она?

– Ее звали Меган. Семнадцать лет, длинные светлые волосы.

– Звали?

– Она умерла.

– Жаль. Мои соболезнования.

– Спасибо.

– Я никогда не встречала ее.

– Она могла приходить с парнем. Или, возможно, с мужчиной.

– Из девушек ее возраста я здесь видела только дочек Габриэля. Того, который управляет церковью. Лукаса Габриэля.

Старший из детей, прихрамывая, приблизился к матери и, с тревогой поглядывая на Шэда, что-то ей зашептал. Она его обняла и секунду жужжала на ухо, повторяя: «Нет, нет, нет. Нет, Осгуд, нет».

Но у мальчишки было что-то на уме, он продолжал спорить, а его взгляд метался туда-сюда вдоль линии деревьев.

– Я один, – сказал Шэд.

– Вы ж не врете, мистер? – спросил Осгуд.

– Нет, – ответил ему Шэд.

Значит, он не ошибся. Ред где-то припрятал маленький перегонный куб из радиатора и медных трубок и гнал с его помощью ядовитый алкоголь. Голова у пацана была, наверное, забита историями о федералах, которые придут и украдут гражданские свободы.

Не стоит ждать светских манер у подростка, который встречает, наверное, не больше десяти человек в год. Осгуд прятал взгляд. Его лицо сморщилось, по нему проносились самые разные эмоции.

Наконец Лотти схватила мальчишку за плечи и подтолкнула к хижине со словами:

– Иди и берись за ужин.

– Он остается?

– Иди в дом.

– Я хочу знать, останется ли он тут или нет!

– Скоро вернется твой папа, он будет голодный, ты знаешь.

– Я видел у него за поясом пистолет!

– Нет, не видел. У тебя плохое зрение.

– Я хорошо вижу!

– Прекрати говорить глупости, иди в дом и берись за ужин!

Мальчишка потащился прочь, а Лотти смущенно улыбнулась, показав пустые десны.

– Он плохо соображает. Не его вина. Нам с Редом нужно бы постараться и перевезти детей в большой город, когда мы получим свои припасы. Но Ред боится, что городской уклад собьет с толку и заморочит семью.

Шэд никогда раньше не слышал, чтобы Лощину называли большим городом. При других обстоятельствах он, возможно, посмеялся бы, но то, как Лотти это произнесла, заставило его согласно кивнуть. Ее опасения были нешуточными.

Интересно, как в этом доме пройдет лекция о пестиках и тычинках?

– Не могла бы ты подсказать, как мне добраться до той деревни? – спросил Шэд.

– Это не совсем деревня, по-моему. Просто куча семей собралась вместе на расстоянии струи мочи. Их дома стоят очень близко, так что люди там как одна большая семья. Если пойдешь к ним, будь осторожен и смотри под ноги. У тебя высокие сапоги?

– Вполне.

– Ступай осторожно. Там устраивают охоту на гремучек. Бродят по полям и собирают гадюк. – Она указала на юг, ее рука была жесткой и прямой, без единой капли жира. Шэд почти видел историю Лотти, нацарапанную на ее костях. – Как и сказала, будь осторожен, когда пойдешь по лесу. Для этих краев ты плохо оделся. Там много колючих зарослей. Заблудишься в темноте, и терновники наверняка повыдергают тебе волосы.

– А далеко идти?

– Миль пять или около того, но места там суровые. У тебя нет рюкзака или куртки поплотнее? Ночи становятся холодными. Ты захватил воду?

– Со мной все будет в порядке.

Дети захныкали почти в унисон, все они расползлись по двору.

– Ты уже выглядишь озябшим, – заметила Лотти. – Хочешь немного выпить?

– Нет, спасибо. – Ему хотелось пить, но он почувствовал, как от ее пристального взгляда начало нарастать напряжение. Кончиком языка Лотти облизала тонкие губы, сжатые вокруг пустых десен.

– Ред так скоро не вернется.

– Можешь просто передать ему привет. Я, возможно, зайду еще раз на обратном пути.

– Я имею в виду, у нас есть немного времени. – Ее левая рука прикрыла тяжелые груди, а правая поднялась поправить волосы. Шэду стало не по себе, когда он понял, что Лотти пытается быть женственной. – Мне редко удается с кем-то поговорить. Можешь зайти в дом. У нас есть карты.

– Сейчас не могу, Лотти.

– Если захочешь, возвращайся в любое время. Приходи в гости. Повидаться со мной.

– Конечно, – сказал Шэд, делая шаг назад.

Это спасло ему жизнь. Примерно в футе от его головы разнесло заросли кипрея и кизила.

– Черт возьми! – заорал Шэд.

С ветхой ступеньки крыльца сошел Осгуд с двустволкой в руках. Он снова прицелился в Шэда. Потянулся ко второму спусковому крючку, и Шэд отпрыгнул в кусты.

В какое же дерьмо можно вляпаться.

Мальчишка был слишком нетерпелив и в последний момент дернул дулом вверх. Выстрел сорвал кору с ближайшего дуба.

– Нет! – воскликнула Лотти. – Я же сказала, нет! Нет, нет!

– От него будут проблемы, мама! – крикнул Осгуд. – Я видел, как он на тебя смотрел!

Неудивительно, что ребенок был таким агрессивным. Теперь Шэд рассмотрел, что указательные и средние пальцы на обеих руках Осгуда срослись.

– Нет, сын, нет!

– Он один из тех федералов, о которых всегда говорит папа! Скользкие типы. Он пытается обмануть тебя, мама!

– Он не такой, он не такой! Он друг твоего папы!

– Коп под прикрытием! Или стукач властей!

Остальные дети, те из них, что ходили кругами, принялись ныть и возбужденно мычать. Двое взволнованно метались по-крабьи из стороны в сторону. Дети махали руками, неуклюже расползались во все стороны, корчились и извивались. Походило на пожар в муравейнике. Издавая рев и кошачий вой, дети зарывались в землю. В воздух полетели листья и мох. Святый Боже. С еще более жуткими звуками младенцы скользили и кувыркались друг через друга, закапываясь в землю у ног матери.

– Желтый Джи-мэн ! Никогда больше не приходи сюда и не строй глазки моей маме!

– Вернись, Шэд Дженкинс, – звала Лотти Саблетт. – Все в порядке, у него не осталось патронов. Вернись!

Шэд скользнул глубже в заросли и побежал на юг.