47

Час пробил. Мой план уже приведен в движение, но тут вдруг нежданная удача. Вчера Уилл прислал мне личное сообщение в приложении для знакомств: «Тот телефон у меня, и я его тебе отдам». Забавно, учитывая тот факт, что прямо в тот момент я держала его старый телефон в руке. Лживый говнюк! «Дай взглянуть на него», – написала я в ответ, гадая, что он затевает. Уилл тут же скинул мне фотку стандартного четвертого «Айфона». Он что, и вправду думает, что я такая дурочка?

Ответила ему, что можем произвести обмен завтра вечером и что я удалю «Снэпчат» со своего телефона прямо у него на глазах. На это он прислал кучу вопросительных знаков и спросил, почему нельзя проделать это прямо сегодня (потому что «минус первый день» – это слишком рано, тупица!). Пишу: «Завтра в 23:00», – и добавляю, что поближе к этому времени отправлю ему точные координаты, а если он явится не один или кому-то проболтается, то удалять «Снэпчат» не стану, а его маленького Дейви может ждать визит его возлюбленной из интернета.

Собираясь, смотрю прямую трансляцию новостей на компьютере. Всю эту неделю служба безопасности Адамса массово рассылала по «мылу» предупреждения с советами не покидать территорию кампуса – некоторые протесты в преддверии основного с наступлением темноты закончились серьезными уличными стычками. Полиция во всеоружии, и даже вчера число приезжих с плакатами в руках ощутимо возросло. Сегодня же практически на всех каналах запруженные народом улицы в центре.

Одеваюсь в черные шмотки, которыми разжилась в благотворительном секонд-хенде; пованивает от них так, словно их даже не постирали. Стягиваю волосы на затылке в хвост, приглаживаю гелем и защипываю чуть ли не каждую свободную прядь заколками-«невидимками», после чего натягиваю тугую плотную шапочку. На мне кожаные перчатки и мужские кроссовки, которые на полразмера мне велики. Засовываю в рюкзак два искусственных полена для костров – прессованные опилки, пропитанные парафином, – флакон жидкости для зажигалок, прозрачный пакетик с собранными волосами и образцами ДНК и еще пару других угощений для Уилла.

Оставляю свои смарт-часы и загружаю в лэптоп какой-то фильм с «Нетфликса» – пока меня не будет, он будет крутиться как минимум пару часов, и Джессике это будет слышно сквозь закрытую дверь моей комнаты. А потом выбираюсь в окно и спускаюсь по пожарной лестнице. Сейчас тот охотник, крадущийся за мной по пятам, мне совсем ни к чему, так что принимаю особые меры предосторожности – шмыгаю в темные переулки, неожиданно исчезаю в зданиях и выхожу черным ходом, потом ныряю в метро – меньше всего потому, что мне действительно туда нужно, а потому, что там настоящая путаница эскалаторов на различных уровнях. Через какое-то время ловлю такси и прошу высадить меня в десяти минутах ходьбы от своего конечного пункта, прибыв туда за два часа до расчетного времени появления Уилла и за час до того, как даже просто отправить ему координаты. Всю дорогу в такси слышу завывание полицейских сирен и грохот вертолетов местных СМИ, пытающихся снимать протестующих с воздуха.

Выбранное мною место явно бьет второй из рассматриваемых ранее вариантов – дендрарий – по всем параметрам. Я сразу поняла это, едва только узрев его воочию. Водоочистительная станция Макмиллана была построена в начале девятисотых годов прошлого века, когда город снабжался водой через акведук и для фильтрования ее использовался обычный песок вместо всякой нынешней химии – по крайней мере, до Второй мировой войны. Теперь этот огромный участок обнесен оградой и заброшен, а планы как-то освоить эту территорию по-прежнему находятся в подвешенном состоянии, наверняка по каким-то малоинтересным мне причинам.

Жду, когда поблизости не окажется ни машин, ни пешеходов, и быстро перелезаю через сетчатую ограду. С обратной стороны она затянута зеленым синтетическим полотнищем, отчего участок кажется плотно закрытым от всего остального мира – странно видеть такую наглухо изолированную от всего остального мира пустыню прямо посреди города, где пространство на вес золота.

Территория размером с целый городской квартал густо заросла травой и сорняками, которые в темноте кажутся черными. Огромные кирпичные башни, некогда заполненные фильтрационным песком, выстроились в ряд – некоторые заросли темным плющом, и в каждой внизу прорезан вход с арочным сводом. Прохожу под одну из таких арок и спускаюсь по щербатой бетонной лестнице, которая ведет в огромный, протянувшийся под всем рядом башен подземный бункер, в который некогда стекала отфильтрованная вода вперемешку с песком.

Когда я первый раз побывала здесь, из арочного входа снаружи струился солнечный свет, открывая взору сводчатые потолки, переходящие в ряды поставленных с регулярными интервалами колонн. Ночью же здесь темно, как в катакомбах, песок холодит ноги даже сквозь подошвы кроссовок. Под землей укромно, тихо – идеальное место.

Прячу свою сумку за одной из колонн и принимаюсь за дело: раскидываю повсюду волоски из пакетика, беру окровавленный тампон – он немного влажный, поскольку в пакетик я добавила немного водички – и промакиваю им всю поверхность своих перчаток. Неважно, насколько я до этого была осторожна или какую исследовательскую работу проделала – когда кого-то убиваешь, тебя могут поймать по единственной капельке крови. Понятия не имею, сколько моей собственной ДНК может быть перенесено в ходе предстоящего на окрестные предметы, и не хочу испытывать судьбу.

Когда отправляю Уиллу координаты, он попросту отвечает: «ОК». Но, стоя через двадцать минут перед оградой, уже явно растерян. Пишу ему, чтобы перелезал через нее и спускался в подземный бункер через любой из входов – мол, там сразу меня и увидишь. Таюсь за колонной, присев на корточки и наблюдая за тем, как яркий свет его фонарика в телефоне скачет по ступенькам, спускаясь все ниже под землю.

– Какого хера? – слышу я приглушенный голос Уилла – он стоит лицом не в ту сторону.

– Давай сюда! – зову я. Кладу на песок крошечный одноразовый фонарик, и Уилл вполне предсказуемо движется к нему.

– Какого хера? Зачем ты заставила меня тащиться в такую даль? Что это за место?

– Не будь ребенком!

Это как раз то, что он сказал мне в ту ночь.

Как только Уилл склоняется над одноразовым фонариком, срываюсь с места и тычу в него электрошокером. Коротко вскрикнув, он валится на землю, дергаясь всем телом. Присаживаюсь рядом с ним на корточки. Он начинает крыть меня последними словами, но я держу шокер рядом с его головой.

– Ты чё, вконец охерела?! Я принес тебе этот дурацкий телефон, так что отвяжись уже от меня!

Уилл лезет в карман, не без труда достает черный «Айфон» и бросает на песок.

Делаю вид, что внимательно изучаю его – так, чтобы он видел мое лицо.

– Знаешь, что самое смешное? Насколько я понимаю, вот твой телефон! – говорю я, вытаскивая настоящий.

– Если он все время был у тебя, тогда какого хрена ты…

– Ты посеял его где-то в доме САЭ, болван!

– Ладно, по-любому этот мудацкий телефон у тебя. Теперь оставишь моего брата в покое?

– Как только мы тут со всем закончим, то все сотру и прекращу любое общение с Дейви.

Уилл явно полон сомнений.

– Обещаю. Я просто хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. – Движением руки предлагаю ему сесть, а потом кладу перед ним настоящий телефон с подготовленным к воспроизведению видео. – Я хочу, чтобы ты это посмотрел.

– Чт..

Опять бью его током. Уилл вскрикивает и валится на бок.

– Ну хорошо, хорошо!

Стою у него за спиной, пока он лежит на боку в темноте, и смотрю больше на него, чем на светящийся в темноте экранчик. Уилл даже не пытается что-то сказать или сделать – явно ждет, когда видео наконец закончится. Наблюдаю за его лицом, сознавая, что это последний раз, когда я вижу его живым, и что больше вообще никто его живым не увидит. Он не понимает важность момента, а я не могу ему на это указать. Не могу дать ему последнее слово, как дают его всяким негодяям в кино, потому что это испортит элемент неожиданности. Нет никакой фоновой музыки, многозначительного наплыва камерой. Это реальная жизнь. В реальной жизни нельзя вырезать тягостные куски.

Когда до конца ролика остается всего несколько секунд, придвигаюсь к нему со спины ближе, держа в одной руке свернутую скакалку. Накидываю петлю ему на шею, толкаю его лицом в песок, упираясь коленом в затылок. Он вырывается, брыкается, делая ту же ошибку, что и большинство людей, когда их душат, – хватается руками за шею.

Если пережать сонную артерию, недостаток поступающего в мозг кислорода способен вызвать потерю сознания всего за десять-пятнадцать секунд – этот период времени люди еще пытаются сопротивляться. Но потеря сознания вовсе не свидетельствует о смерти – сердце все еще бьется, мозг еще может оправиться. Существует несколько причин летального исхода при странгуляционной асфиксии – или же, в данном случае, лигатурного удушения. Во-первых, от нарушения сердечного ритма вследствие сдавливания нервного центра сонной артерии. Во-вторых, от перекрытия тока несущей кислород крови через сонные артерии. В-третьих, от пережатия яремных вен, так что мозг не может вернуть венозную кровь, вызывая ее противоток. В-четвертых, сдавливание дыхательного горла попросту перекрывает поступление воздуха в легкие, вызывая асфиксию. Держу скакалку туго натянутой и считаю до ста, просто для полной гарантии; руки и плечи уже начинают гореть от напряжения.

Наконец отпускаю, и его голова шлепается в песок. Предпочла бы проверить пульс, но не хочу оставлять на Уилле ни единой клеточки Хлои. Внимательно наблюдаю за ним – он не дышит. Нужно поторапливаться. Забираю его бумажник и телефон, убираю их в свой рюкзак. Потом кладу на него сверху два искусственных полена и щедро поливаю все жидкостью для зажигалок. То, в каком состоянии будет тело, позволит мне выиграть какое-то время. Насколько я понимаю, со временем полиция заглянет в зубные карты, но к тому времени я уже подставлю нашего загадочного убийцу, и Уилл будет официально считаться его следующей жертвой. Открываю его телефон (все тот же примитивный пароль) и удаляю с него приложение для знакомств – просто чтобы дополнительно подстраховаться.

Мне еще предстоит сделать миллион вещей – и быстро, – но тут вдруг мое тело словно противится самой мысли о необходимости двинуться с места. Ловлю себя на том, что неподвижно сижу на песке, таращась в огонь, из которого уже начинает нести характерным запашком.

Я сделала это. Шесть лет планирования и исследовательской работы – все ради одной цели. У меня все получилось, и Уилл мертв. Почти не могу поверить в это, несмотря на картину перед глазами. Я победила, а он проиграл. Не могу удержаться, чтобы не подумать про Мишель – мое бывшее «я», – про себя, двенадцатилетнюю, сидящую в своей спальне в тот день, когда все это произошло, с этой идеей, начинающей оформляться в голове. Это почти как протянуть руку в огонь и сквозь время и пространство сказать ей: «Да, я сделала это ради тебя!», отпуская ее на свободу.

Опять вытаскиваю телефон Уилла и касаюсь пальцем экрана, на котором застыл последний кадр той злосчастной записи – какое-то темное смазанное пятно. Это уже неважно, поскольку я собираюсь уничтожить его телефон, но все равно жму на «удалить». Все кончено – мне никогда больше не придется думать про Уилла Бэчмена, по крайней мере, как только я подчищу все болтающиеся концы.

При этой мысли мне наконец удается встать и двинуться с места. Одна половина моих принадлежностей для убийства, включая его телефон, мою одноразовую мобилу и шмотки, которые сейчас на мне, скоро окажется в реке Потомак, а другая перемешается с объедками в мусорном контейнере на задах китайского ресторанчика «Юм». Кстати, о еде – от огня уже начинает нести подгоревшим шашлыком.

Ухожу, когда Уилл еще горит ярким пламенем. Я мудро выбрала это место, поскольку он может гореть тут сколько угодно без риска поджечь что-нибудь еще или привлечь внимание дымом и запахом. Перелезаю через ограду, хватаясь за нее все еще горящими после недавнего напряжения руками и прислушиваясь к доносящемуся из центра вою полицейских сирен. Пока я доберусь до реки и намеченного мусорного контейнера, уйдет порядком времени. Заскакиваю подкрепиться в бар «Луна» и без задержки двигаю дальше.