Иностранных дипломатических представительств в Москве с каждым годом становится все больше; сегодня их уже свыше ста пятидесяти. Здания посольств в столице, как правило, отличаются красивой, броской архитектурой, импозантностью и символикой, призванной подчеркнуть их национальную принадлежность и выделить из гущи других, строений огромного города. Местонахождение посольства в Москве тоже символизирует степень величия страны, которую представляет, и свидетельствует об уровне межгосударственных отношений.

Посольство Соединенных Штатов появилось в нашей столице позже многих других, в 1933 году, когда президент Франклин Рузвельт, сломав многолетнее непризнание Советского Союза Вашингтоном, пошел на установление дипломатических отношений между СССР и США. Вот тогда-то в самом центре Москвы, на Моховой улице, в здании, примыкающем к гостинице «Националь», и расположилось вновь открытое американское посольство. Правда, это произошло не сразу в год признания, — новое здание посольства еще обустраивалось, и в течение полутора лет американское представительство располагалось в нескольких номерах гостиницы «Националь», а затем в так называемом Спасо-хауз (особняк этот сегодня служит резиденцией посла Соединенных Штатов).

Спустя два десятилетия дипломатическое представительство США сменило престижный адрес у Красной площади и переехало на улицу Чайковского, на Садовом кольце столицы (недавно улице Чайковского возвращено прежнее название — Новинский бульвар). На флагштоке массивного десятиэтажного здания развевается государственный флаг Соединенных Штатов — символ мощи и величия супердержавы.

В конце 90-х годов владения американского дипломатического диппредставительства существенно расширились: к зданию на Новинском бульваре прибавился построенный на берегу реки Москвы, напротив Дома правительства России, внушительный комплекс строений, состоящий из административного корпуса, двух служебных зданий и двух рядов жилых домов, а также вместительного подземного гаража. Основные отделы посольства въехали в служебные помещения комплекса после многолетней тяжбы американских и советских властей: Вашингтон обвинял советскую сторону в том, что она установила в новом здании посольства изощренную аппаратуру подслушивания и превратила его в «громадный микрофон». Новый комплекс посольства США, обнесенный высоким кирпичным забором и бдительно охраняемый на сторожевых постах у ворот и в самих зданиях морскими пехотинцами из элитарного подразделения вооруженных сил США, стал настоящей крепостью. Впрочем, и в старом здании посольства на Новинском бульваре охрана знает свое дело — тщательно профильтрует всех входящих в узкие двери двух тамбуров, оборудованных металлоискателями, а если злоумышленники поведут себя агрессивно, пустит в ход оружие: она у себя дома, на своей территории, и умеет стрелять. Посетители посольства — местные граждане подвергаются негласному рентгеноскопическому просвечиванию у входных дверей, что позволяет обнаружить металлические и другие твердые предметы, которые могут оказаться электронными приборами и иными устройствами, используемыми контрразведкой в целях наблюдения за обстановкой и появления каких-либо угроз. В «зоны безопасности» посетителей вообще не допускают, даже некоторым американцам вход туда закрыт.

За стенами этой крепости и скрывалась святыня американской разведки — резидентура Лэнгли. Посольство дает приют и другим подразделениям разведывательного сообщества США, все они расположены в «зоне безопасности», за которой тоже надзирают строгие «маринеры» — морские пехотинцы.

Для ЦРУ Москва в 80-е годы — это практически весь Советский Союз, Москва — центр оперативной деятельности американской разведки. Здесь главные источники разведывательной информации американцев, здесь агенты влияния, с помощью которых спецслужбы США пытаются воздействовать на Советский Союз в разных областях, сюда вливаются коммуникации со всей страны, которые ЦРУ и АНБ стремятся тайно оседлать, чтобы выуживать драгоценные секреты «главного противника», сюда, в особо важные для себя учреждения, ЦРУ внедряет своих «кротов».

В учебном центре ЦРУ в Кэмп-Пири, где проходят обучение премудростям оперативной работы будущие разведчики, определяли, что резидентура — это подразделение ЦРУ в столице иностранной державы, которое действует под крышей дипломатического представительства США.

Бывший директор ЦРУ Уильям Колби, передавая свой многолетний опыт в разведке новому руководителю Лэнгли Уильяму Кейси, подчеркивал, что «вся сила ЦРУ исходит от его заграничных резидентур». Колби в отличие от Кейси, предшествовавшая служба которого в разведке пришлась на годы Второй мировой войны, отлично знал характер и существо послевоенной деятельности ЦРУ — он сам в течение ряда лет возглавлял крупные резидентуры американской разведки в Стокгольме, Риме и Сайгоне, а затем руководил Оперативным директоратом, курирующим все резидентуры.

Американский разведчик Ф. Эджи, порвавший с ЦРУ из-за идейных разногласий с его деятельностью, отмечает в своей книге «За кулисами ЦРУ»: «Кроме подразделения ЦРУ в столице иностранной державы оно может иметь свои подразделения и в других крупных городах той же державы; такие подразделения называются оперативными группами и подчинены столичной резидентуре. В некоторых странах резидентуры работают под крышей американских воинских частей».

По терминологии, принятой в США и в других странах, где говорят на английском языке, резидентура — «station» («станция»). Посольская резидентура ЦРУ в Москве задумывалась как основной исполнитель разведывательно-подрывной деятельности американских спецслужб на территории Советского Союза. Она такой и стала в период многолетнего противоборства США и СССР, протянув щупальца гигантского разведывательного спрута к секретам нашей страны. В ее функциональные задачи входили подготовка и проведение операций по связи с агентами, в том числе завербованными за рубежом, организация работы с «инициативниками», а также осуществление акций технической разведки, прежде всего по установке АУТР и их эксплуатации. Отдельные элементы агентурных операций поручались оперативной группе ЦРУ («base» — база), действовавшей под прикрытием генерального консульства США в Ленинграде, единственного в то время американского консульского учреждения (вне посольства) в стране.

Весь остальной комплекс разведывательных и информационных задач по Советскому Союзу с позиций посольства и генерального консульства решался аппаратом РУМО, подразделением радиоперехвата АНБ, размещавшимся в здании посольства, а также сотрудниками госдепартамента и ЮСТА (Юнайтед стейтс информейшн эйдженси), которые занимались сбором сведений об СССР, используя легальные способы (контакты с советскими гражданами, визуальное наблюдение, обработка открытых изданий и т. п.) и технические средства, исключавшие применение методов агентурной работы. Напомним, что министерство обороны с его мощными разведывательными службами, АНБ и госдепартамент входили и сейчас входят в разведывательное сообщество США, деятельность которого координирует директор ЦРУ — руководитель Центральной разведки.

Другие задачи решались, как говорят профессионалы, по иным каналам, от которых посольская резидентура предпочитала стоять в стороне, — например, через направлявшихся в нашу страну туристов, коммерсантов, журналистов. Это могло быть добывание образцов почвы или воды в интересовавших ЦРУ районах СССР, фотографирование, отправка почтовой корреспонденции и т. п.

И все же основные расчеты штаб-квартиры ЦРУ на проведение разведывательных операций в нашей стране, особенно те, что были чреваты определенным риском, связывались с посольской резидентурой.

Со времени появления в Москве резидентуры американской разведки утекло много воды. Изменились некоторые формы и методы деятельности ЦРУ, нет грозного «главного противника» Соединенных Штатов, вместе с развалом СССР прекратил свое существование Комитет государственной безопасности нашей страны — бескомпромиссный противник ЦРУ и других спецслужб Вашингтона. Но остались неизменными активность американских спецслужб, противостояние разведки и контрразведки, не признающее геополитических перемен в мире. К этой теме еще придется вернуться, а пока посмотрим, как выглядела и чем занималась московская резидентура ЦРУ в те уже далекие годы, в период небывалого размаха крестового похода против нашей страны.

Грозовые раскаты «холодной войны» требовали активизировать деятельность посольской резидентуры ЦРУ в Москве. Яростное сопротивление «фундаменталистов» во главе с начальником контрразведки ЦРУ Джеймсом Энглтоном, тормозивших развертывание агентурной работы непосредственно в Советском Союзе, шло на убыль и наконец было сломлено. Московская резидентура, подгоняемая ажиотажем «холодной войны», рвалась в бой, тем более что иссяк многообещающий, как казалось американской разведке, нелегальный канал заброски агентов в Советский Союз. Полным провалом завершилась разведывательная программа «Редсокс» — существенное дополнение к разработанным в США и регулярно обновлявшимся планам войны в СССР. Нелегальные агентурные группы, состоящие из двух-трех человек, которые согласно этой программе засылались в Советский Союз по суше, морем или с воздуха (из стран Скандинавии, из Западной Германии, Греции, Турции, Ирана, Японии), были ликвидированы. Органы госбезопасности СССР обезвредили подавляющее большинство заброшенных нелегальных групп и этим вынудили ЦРУ (и СИС) свернуть операцию «Редсокс». «В 1954 году, — пишет исследователь деятельности американской разведки Ричельсон, — заброска агентов практически прекратилась. Потери оказались большими, затраты — значительными, а результаты — минимальными. Приходилось искать другие возможности». Активизация разведывательной работы с позиций посольской резидентуры ЦРУ в Москве и стала одной из таких «возможностей».

В этой ситуации московская резидентура расширялась количественно, стремилась создавать и укреплять агентурную сеть в Советском Союзе, проводила операции по установке специальных разведывательных устройств. В 60— 70-е годы резидентура постепенно обрела вид, присущий ей до начала 90-х годов.

В годы «холодной войны», когда в здании на улице Чайковского разместился сильнейший в Восточной Европе разведывательный центр спецслужб США — одна из крупнейших во всем регионе посольская резидентура Лэнгли, — американская разведка знала немало побед и успехов — были удачи и просто везение, так необходимые спецслужбам мира. Но были и жестокие провалы, и крупные поражения, вынуждавшие посольскую резидентуру сбавлять обороты, замораживать свою активность, свертывать отдельные операции, маневрировать прикрытиями и отказываться от тех, что были вконец расшифрованы, совершенствовать методы агентурной работы, и в первую очередь условия и средства связи с агентами.

Уже в 60—70-е годы органы КГБ разоблачили ряд американских агентов (Попов, Пеньковский, Огородник, Филатов, Нилов, Капустин, Калинин, шпионская пара Капоян—Григорян и другие). Задержали с поличным разведчиков резидентуры Келли, Питерсон, Крокетта и ряд других. Последовала череда неизбежных в таких случаях выдворений провалившихся сотрудников ЦРУ из Советского Союза. Происходили дипломатические демарши по линии МИДа СССР, делало заявления ТАСС. В 1975 году советская контрразведка раскрыла разведывательные операции резидентуры ЦРУ, установившей в районе Можайска два уже известных нам специальных радиоэлектронных устройства для перехвата излучений находившихся в этом районе оборонных объектов. Исполнителями операции были сотрудники посольской резидентуры Веттерби и Корбин.

Расшифруем эти лаконичные строки. Начнем с Эдмонда Келли, задержанного советской контрразведкой при проведении тайниковой операции по связи с новыми агентами ЦРУ — Григоряном, выдававшим себя за разведчика (в действительности работал в службе наружного наблюдения КГБ Армении), и Капояном, сотрудником ереванского отделения Аэрофлота. Начинавший «дело Григоряна— Капояна» разведчик резидентуры Уайтхед при отъезде из СССР передал шпионскую пару для дальнейшей работы Келли.

Марта Питерсон осуществляла связь с агентом ЦРУ «Тритоном» — Огородником, сотрудником МИДа СССР. Крокетт захвачен с поличным контрразведкой нашей страны во время автогонки по набережной вдоль реки Москвы, когда вместе с женой бросал тайниковый контейнер в придорожные кусты для агента Лэнгли «Блипа» — Филатова. Гонку Крокетту выиграть не удалось, и семейную пару препроводили в приемную КГБ СССР. Взбешенный неожиданным провалом в Москве, Крокетт с удвоенной энергией взялся за дело в других странах, куда его посылали, учитывая оперативный опыт и знание русского языка. В 1994 году был разоблачен агент ЦРУ Баранов, которого он, уже работавший дипломатом посольства США в Бангладеш, привлек к сотрудничеству с американской разведкой. Так Винсент Крокетт потерпел свое второе поражение в ожесточенной борьбе со спецслужбами нашей страны, которой он посвятил всю свою работу в ЦРУ.

К Веттерби и Корбину судьба в Москве была, можно сказать, более милостива, хотя и тот и другой наследили здесь изрядно, — злополучная огласка догонит их позже. Так, Веттерби в 1975 году с помощью второго секретаря посольства Левицки попытается завербовать советского гражданина Л. Через Левицки (будущего посла США в Болгарии) Л. передано письмо ЦРУ с описанием места тайника, заложенного для того разведчиками резидентуры. На боевом счету Веттерби и Корбина участие и в других разведывательных операциях резидентуры. Потом оба они как специалисты по советским делам уже вне Москвы трудятся на направлении основного удара ЦРУ — по «главному противнику».

Это всего лишь небольшая и неполная иллюстрация к тому, чем занималась посольская резидентура ЦРУ в то время. В 80-е годы активность резидентуры возросла, но значительно возросли и ее провалы. Катастрофические неудачи обрушились на московскую резидентуру, как скатившаяся со снежных гор лавина. Мы уже видели ее разрушительный бег, а с некоторыми событиями 80—90-х годов — пик крестового похода — познакомимся позднее.

Сталкиваясь с нередкими провалами, в школе в Кэмп-Пири усилили специальную программу тренировок будущих разведчиков на случай задержания их контрразведкой или полицией. Основное внимание уделялось мерам безопасности при выходе на разведывательные операции. Должен помогать дипломатический иммунитет, во всяком случае, он спасает от ареста. Конечно, от неудач никто не застрахован, но, если уж поймали, держись и жди, когда выручит посольство! Дипломатическое представительство и выручало, но уберечься от провалов, с задержанием с поличным, выдворениями из Советского Союза, московской резидентуре ЦРУ не удавалось.

Московская резидентура была в те годы не самой многочисленной из зарубежных подразделений американской разведки, но исключительно важной по своим функциям. Недаром в Лэнгли ее называли «святая святых», что подчеркивало необходимость особого засекречивания ее деятельности и саму ее особость. О московской резидентуре вообще старались не упоминать в контексте деятельности американской разведки. Провалы разведывательных операций, проводимых резидентурой в 60—70-е годы, выдворение разведчиков из СССР, разоблачение агентов ЦРУ. как правило, либо замалчивались, либо крайне скупо освещались в США. Госдепартамент и посольство США в Москве уходили от каких-либо комментариев или вообще уклонялись от вопросов корреспондентов.

Положение кардинально изменилось, начиная со второй половины 80-х годов. Поражения американской разведки в «холодной войне» стали настолько значительными и зримыми, что их уже не представлялось возможным утаивать и оставлять без реагирования. Тема московской резидентуры ЦРУ обрела постоянную прописку в США и на Западе в целом. На книжном рынке Соединенных Штатов появились десятки изданий о деятельности Лэнгли против Советского Союза и, в частности, о резидентуре ЦРУ в Москве, что до недавнего времени было совершенно невозможным. Одна из таких публикаций — известная в России книга американского журналиста Пита Эрли «Признания шпиона» — о сотруднике Лэнгли Олдриче Эймсе, обвиненном в сотрудничестве с советской разведкой. Наверное, не каждому удается взять столь необычное интервью — Питу Эрли позволили обстоятельно поговорить с Олдричем Эймсом в тюрьме.

Книга «Признания шпиона» содержит немало материалов о московской резидентуре, целый ряд небезынтересных подробностей об операциях американской разведки против Советского Союза. Это взгляд на события из Вашингтона и в значительной мере вынужденная оценка этих событий самим ЦРУ, подающим их, конечно, в своей интерпретации. И все же те, кто знают положение дел и кухню американской разведки, не смогут отделаться от ощущения, что автор выполнял социальный заказ: провалы ЦРУ в Советском Союзе случайны, результат предательства. И еще книга пыталась выжать у обывателя слезу по поводу загубленных советским «кротом» и безжалостным КГБ жизней благородных помощников американской разведки. Очередное проявление стандартов — ведь американцы умалчивали о загубленных жизнях на другой стороне баррикад, о нанесенном «кротами» ЦРУ ущербе интересам и безопасности нашей страны.

Ни в момент зарождения, ни в последующие годы московскую резидентуру, как уже говорилось, нельзя было отнести к числу крупных подразделений американской разведки, действующих за границей. И в 80-е годы, на которые приходится масштабное развертывание крестового похода, она не могла сравниться с такими солидными по численности зарубежными разведывательными центрами Соединенных Штатов, как, скажем, в Лондоне, Париже, Риме, Западном Берлине и Франкфурте-на-Майне или, например, на Тайване, в Сайгоне, в некоторых странах Латинской Америки, в Греции, Ливане, Таиланде. «Домашние» подразделения Лэнгли, например в Нью-Йорке и Вашингтоне, тоже были гораздо крупнее и более внушительными по размерам, чем резидентура ЦРУ в Москве. Это вполне объяснимо: в Вашингтоне располагаются представительства стран, с которыми у Соединенных Штатов установлены дипломатические отношения, а в Нью-Йорке размешаются ООН и многочисленные консульства. Стратегия ЦРУ относит их всех к объектам внимания разведки, независимо от того, являются ли они противниками или союзниками Вашингтона. Ну а «советские» и «русские» группы создавались не только в крупных резидентурах и в «домашних» филиалах Лэнгли, но и в тех заграничных подразделениях ЦРУ, которые использовали крышу американских посольств и консульств в странах, где имелись и имеются официальные представительства нашей страны.

Занимая свою особую нишу в разведывательной деятельности против нашей страны, московская резидентура по структуре, применяемым методам и средствам не принадлежит к какой-то уникальной категории. Ей присущи многие характерные черты ЦРУ, тот почерк, который отличает американскую разведку. С известными нюансами, которых требовали межгосударственные отношения, строится и «жесткий», по оценке самих американцев, контрразведывательный режим в стране. Он обязывал резидентуру в максимальной степени соблюдать требования безопасности и конспирации, внедрять в свою деятельность приемы и методы, рассчитанные на то, чтобы обходить советскую контрразведку. Другое дело, что это далеко не всегда удавалось. Скорее всего, именно этим объяснялись относительно скромные размеры московской резидентуры, особая осторожность и избирательность, какие ей приходилось проявлять во времена «холодной войны». Стоит отметить, что после событий 1991 года московская резидентура стала разбухать и менять тактику работы. Правда, и в советский период резидентура не ограничивалась штатным составом из восьми — десяти разведчиков-агентуристов, резидент широко пользовался правом нанимать на месте дополнительный вспомогательный персонал. Как правило, это делалось за счет жен разведчиков резидентуры, тем более что некоторые жены сами в прошлом служили в ЦРУ. Кое-кому из них довелось перед выездом в Советский Союз проходить специальную подготовку. Очень часто их работа в резидентуре не ограничивалась канцелярскими обязанностями — им поручались личные встречи с агентами, закладка и изъятие тайников, ведение контрнаблюдения и т. п.; прекрасный пол при этом вовсе не оказывался слабым (кстати, жена разведчика, как многие американки, умеет управлять автомобилем). Вот поэтому численность резидентуры увеличивалась значительно. Надо добавить, что к некоторым операциям, особенно на их начальном этапе, привлекались с согласия посла и атташе по вопросам обороны и другие сотрудники дипломатического представительства, в том числе военные.

Хроника 70—80-х годов богата участием персонала посольства — «чистых» дипломатов и сотрудников военных атташатов — в разведывательных операциях московской резидентуры. Так, уже упоминался второй секретарь политического отдела посольства Левицки. Добавим к нему военного атташе Причарда, оказывавшего содействие в установлении связи со шпионской парой Капоян — Григорян, советника посольства Сэммлера, вызвавшегося помочь резидентуре в организации контакта с военнослужащим И., второго секретаря политического отдела Джона Финн, который свел разведчиков московской резидентуры со старшим оперуполномоченным московского управления КГБ Воронцовым, ставшим агентом ЦРУ под псевдонимом «Капюшон».

Несмотря на наложенные прямые запреты и ограничения, посольская резидентура нередко прибегала к использованию лиц, не защищенных спасительным для разведчиков резидентуры дипломатическим статусом, — журналистов (как аккредитованных в нашей стране, так и прибывающих в порядке краткосрочного въезда); представителей компаний, торговых фирм, банков, других коммерсантов; лиц, приезжающих в нашу страну по каналам военного и научно-технического сотрудничества; студентов и аспирантов, обучающихся в ряде городов страны. В 1986 году, игнорируя решение, запрещающее Лэнгли привлекать журналистов к разведывательным акциям, тогдашний шеф московской резидентуры ЦРУ Мурат Натирбофф попытался использовать корреспондента американского журнала «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт» Николаса Данилофф в операции посольской резидентуры по установлению контакта с советским гражданином, предлагавшим в письме к Данилофф шпионское сотрудничество с американской разведкой.

В общем, даже при относительно скромном штатном составе московская резидентура не испытывала в те годы кадрового голода. Очевидно, учитывался и присущий Лэнгли строгий рационализм — иметь в резидентуре ровно столько сотрудников, сколько требуется для ведения конкретной деятельности. Немаловажно отметить, что во время существования СССР оперативная деятельность резидентуры ЦРУ, по существу, не выходила за пределы Москвы. Таким образом, если в последующем она стала раздуваться, то изменилась оперативная обстановка для ведения разведки, расширилась география ее деятельности, — московская резидентура ЦРУ наделена функциями координирующего центра во всем СНГ, то есть, кроме Прибалтики, на территории всего бывшего СССР, а это значит, что увеличилась ее нагрузка.

Может возникнуть вопрос: типична ли московская резидентура ЦРУ для подразделений ЦРУ такого размера и назначения в период «холодной войны»? Ответить придется — и да, и нет. По своей структуре и по многим методам работы они, конечно, очень похожи, как похожи друг на друга дети одних родителей. Однако московской резидентуре Лэнгли приходилось действовать в особых условиях, и они формировали немаловажные отличия ее от других зарубежных подразделений ЦРУ. Специфика деятельности московской резидентуры, выбор форм и методов агентурной работы определялись строгими требованиями к конспирации, к безопасности проводимых разведывательных операций. Считалось, например, что «жесткий контрразведывательный режим» в Советском Союзе в отношении американцев не позволяет разведчикам ЦРУ вести «классическую» вербовочную разработку советских граждан, исключает возможность налаживать и развивать контакты среди них без риска привлечь внимание контрразведки. Разведчикам резидентуры разрешалось привлекать к сотрудничеству лишь тех советских граждан, кто инициативно предлагал шпионские услуги. Это относилось и к тем, на кого ЦРУ получило «наводки», от эмигрировавших за границу советских граждан, поскольку имело информацию, что они созрели для сотрудничества с американской разведкой; тогда применялся метод вербовки «в лоб».

Таким образом, основные усилия посольской резидентуры ЦРУ направлялись на обеспечение связи с агентами из числа советских граждан, завербованных за пределами СССР и готовых продолжать шпионский контакт с ЦРУ на территории нашей страны и организовывать работу с «инициативниками». Конечно, проводились еще операции по закладке и эксплуатации АУТР и других технических средств разведки. Фактически по методике, по приемам конспирации они мало чем отличались от акций по связи с агентурой, да и проводили их одни и те же разведчики резидентуры.

Московскую посольскую резидентуру возглавлял квалифицированный сотрудник разведки, со значительным опытом работы против нашей страны за границей и в центральном аппарате Лэнгли. Послужной список резидентов ЦРУ в Москве в 70—80-х годах весьма колоритен. Загранкомандировки Гарднера Хаттавея (в СССР — 1977–1979 гг.) включали Западный Берлин, Бразилию, Австралию, Уругвай. Бертон Гербер (в СССР — 1979–1982 гг.) до Москвы работал в Западном Берлине, Болгарии, Иране, Югославии. Карл Гебхардт до направления в Советский Союз (1982–1984) был в Мексике, Польше, Таиланде, Индонезии. Шеф московской резидентуры в 1984–1987 годах Мурат Натирбофф побывал в Индонезии, Турции, Франции, Судане, Кении, Египте, причем в трех последних командировках уже руководил резидентурами. Шефы посольской резидентуры ЦРУ в Москве Джек Даунинг (1986–1989) и Дэвид Ролф (1991–1993) прошли разведывательную практику в самом СССР, действуя в составе резидентуры в качестве оперработников в предыдущие годы. У Даунинга к тому же ко времени назначения в СССР был за плечами опыт руководящей работы в резидентурах ЦРУ в КНР (Пекин) и Малайзии, а Ролф находился в резидентурах в Сингапуре, Японии (Токио), ГДР — работал в Восточном Берлине в острейший период поглощения ФРГ Германской Демократической Республики.

С Дэвидом Роллом и Гарднером Хаттавеем связан небезынтересный эпизод в Берлине, когда они в период кризиса ГДР встретились с руководителем разведки и попытались соблазнить его солидным денежным кушем и виллой в Калифорнии на сотрудничество с ЦРУ.

В поддержании контактов с агентами действовал обычный почерк ЦРУ: резидентура применяла как личные, так и безличные формы связи, использовался «классический» набор условий и средств связи — личные встречи, тайниковые операции, телефонный внутрисоюзный почтовый канал, применялась аппаратура быстродействующей радиосвязи, направление агентами писем на подставные адреса ЦРУ, организация односторонних передач радиоцентров разведки на агентов, система сигнальных меток и условностей и т. д.

По соображениям безопасности исключались личные встречи с агентами в гостиницах (как это делается ЦРУ в ряде стран): резидентура не содержала конспиративных квартир для приема агентуры; не практиковала организации контактов с агентами в своем посольстве или в помещениях своих компаний (исключение составляли агенты из числа иностранцев, которым по служебным делам приходилось бывать в здании американского представительства), не использовала агентов-групповодов и группы наружного наблюдения из местных граждан, что практикуется резидентурами ЦРУ в некоторых странах, где позволяют местные условия.

Тенденция назначать руководителями московской резидентуры сотрудников ЦРУ, уже действовавших ранее в нашей стране, похоже, укреплялась в последующие годы. Так обстояло дело, например, с Ролфом Моуэтт-Ларсеном (и. о. резидента в Москве, 1994) и сменившим его Майклом Суликом. Первый побывал по линии ЦРУ в Швеции и Греции, а второй поработал в Японии, Перу и Польше. Солидной оперативной биографией отличался руководитель московской резидентуры в 1989–1991 годах Майкл Клайн: Югославия (дважды Загреб и Белград), Польша, Венесуэла, Куба, Бразилия; у резидента ЦРУ в Москве (1993–1994) Джеймса Морриса разведывательная деятельность проходила в Турции, Великобритании, Чаде и Пакистане. Необходимо подчеркнуть еще раз, что для всех руководителей посольской резидентуры ЦРУ в Москве в 70—90-е годы характерно сочетание многолетней работы за границей и в центральном аппарате ЦРУ и опыт непосредственной деятельности против нашей страны, где бы они ни находились, в том числе с предателями, перебежавшими на сторону американской разведки.

Резидент ЦРУ в Москве (chief of station) — в посольстве фигура заметная и влиятельная. С конца 80-х годов его практически не маскируют в посольском мире и перед властями нашей страны, он известен широкому кругу американских дипломатов, журналистов и бизнесменов, аккредитованных в Советском Союзе. В то же время он известен КГБ, так как в это время уже существовал его контакт с представителем советской контрразведки, хоть и скрываемый в какой-то мере от внешнего мира. Рассказ об этом впереди.

Понятно без слов, что положение руководителя резидентуры в стране «главного противника» существенно отличалось от его положения в странах, находившихся под диктатом Вашингтона или зависящих от Соединенных Штатов. В некоторых, где американская разведка была чуть ли не государством в государстве и где ее деятельности не препятствовали местная контрразведка и полиция, резидент ЦРУ чувствовал себя полновластным хозяином. «Друг» местного правителя — монарха, президента или очередного премьер-министра; ближайший приятель «сильного человека» — главнокомандующего вооруженными силами, министров, руководителей спецслужб, всех, кому в данный момент принадлежала власть, он, опираясь на силу и мощь США, умело манипулировал ими при помощи щедрых подарков и лести, в его руках все они становились послушными марионетками и платными агентами американской разведки. Вот таким образом ЦРУ заправляло делами во многих странах третьего мира.

Собственно говоря, такая же, «особая» роль принадлежала в некоторых странах третьего мира послу Вашингтона. Ну а отношения главы дипломатического представительства и резидента ЦРУ в Москве — тема сложная, и законы чинопочитания здесь соблюдаются гораздо строже. Дело в том, чтовтабели о рангах госдепартамент все же стоит выше ЦРУ. Поэтому руководитель московской рези-дентуры, получающий агреман от посла, представителя высшей власти Вашингтона и назначенца госдепартамента, является его непосредственным подчиненным, хотя и обладает специальным статусом. Неуклонное правило дипломатии — посол не должен быть замаран акциями разведки. Этому правилу стараются следовать оба — и глава дипломатического представительства, и резидент Лэнгли.

Посол, весьма расположенный к руководителю резидентуры или, напротив, чувствующий к нему стойкую антипатию, почти всегда понимает важное значение разведки и операций, проводимых резидентурой ЦРУ и военными разведчиками, считает необходимым размещение в дипломатическом представительстве подразделения АНБ, обязан оказывать поддержку разведке, хотя и не стремится вникать в суть ее деятельности, чаще же сторонится ее, как «грязного дела». Еще в Вашингтоне посла ориентируют в основных задачах и направлениях разведывательной работы в Советском Союзе и представляют ему (если возможно) резидента ЦРУ и согласовывают с ним назначения сотрудников резидентуры. Посол обязан соответствующими инструкциями госдепартамента создавать условия резидентуре ЦРУ и другим подразделениям спецслужб, дислоцированным в посольстве, для оперативной работы, принимать меры, чтобы провалы разведчиков не наносили ущерба национальным интересам Соединенных Штатов. По распоряжению посла «чистые» дипломаты и другие сотрудники посольства обязаны сообщать резиденту ЦРУ о предложениях «инициативников» установить шпионское сотрудничество с американской разведкой.

Редкий посол, особенно если он карьерный дипломат, не отдает себе отчета в неудобствах, связанных с проведением разведывательных акций, если они затрагивают официальное дипломатическое представительство и сотрудников спецслужб, которые пользовались его крышей, — пусть и укладываются в рамки служебного менталитета американцев. Однако так было далеко не во всех случаях, да и перспективы нельзя назвать радужными. На память приходит оценка положения, данная в свое время одним из столпов американской дипломатии Джорджем Кеннаном, послом в Советском Союзе в период «холодной войны»: «Разведка — нормальная государственная функция, чистейшая утопия надеяться на ее исчезновение. Но всему должны быть пределы. Я сам был свидетелем того, как американские разведывательные власти раз за разом проводили или пытались проводить операции, которые прямо подрывали не только советско-американские дипломатические отношения, но сами возможности достичь лучшего взаимопонимания между двумя правительствами». Любопытно отметить, что это поразительное признание сделано человеком, который стоял у истоков острейшей конфронтации США с Советским Союзом и сам был, являясь в конце 40-х годов советником американского посольства в Москве, инициатором развертывания этой конфронтации. Известный теперь многим военный план «Дропшот» во многом результат усилий Кеннана, направленных на разгром «главного противника». Под воздействием неумолимой реальности «ястреб» превратился в «голубя».

Хорошо известен эпизод, происшедший в 1972 году, когда в резиденцию посла, так называемый Спасо-хаус, проник военнослужащий ракетной части Калинин, одержимый идеей заработать на продаже американцам известных ему военных секретов. Помощник посла (он жил в Спасо-хаус) с согласия шефа вызвал в особняк посла тогдашнего резидента ЦРУ Роберта Дюмейна. Он и секретарь посла Вэник, хорошо владевший русским языком, провели беседу с Калининым, обучили «инициативника» шпионскому ремеслу, и Вэник конспиративно вывез Калинина из особняка на своей автомашине.

Эта деликатная ситуация стала достоянием истории тайной войны, и можно бы о ней не вспоминать, не после-, дуй за ней полоса новых происшествий, которые приняли хронический характер и могли доставить массу огорчений послу и государственному департаменту. Здесь не имеется в виду то обстоятельство, что в Спасо-хаус посол устраивал встречи с представителями оппозиции, выступавшей против законной государственной власти, и зачастую действовал в роли заправского конспиратора, — обращает на себя внимание совсем другое.

В 1986 году органы КГБ арестовали агента американской разведки «Топхэта» («Цилиндр», он же «Бурбон») — генерала советской военной разведки Полякова. В системе связи с агентом в Москве важное место отводилось применению аппаратуры быстродействующей радиосвязи. В 70-е годы радиосеансы проводились «Топхэтом» на здание посольства США на улице Чайковского. Чаще всего радиовыстрелы производились из троллейбуса, маршрут которого проходил мимо здания представительства. Агент действовал в соответствии с графиком, составленным Лэнгли на несколько лет, который передавался Полякову разведчиками московской резидентуры через тайник. В здании посольства был оборудован специальный приемный пункт. Знал ли об этом глава дипломатического представительства? Видимо, знал, хотя и в самых общих чертах.

Очевидно, также посол был осведомлен и о другом назначении здания представительства — служить местом для подачи условных сигналов агентам ЦРУ. Помещения посольства приспосабливались для этих целей без особых трудностей. Для сигнализации агентам в окнах здания посольства «мигали» светом. Согласно инструкции о связи, «мигание» электрическим светом в нужный день и час в определенном окне здания служило условным сигналом агенту, проходившему или проезжавшему по улице Чайковского, к тому, чтобы выйти на личную встречу с разведчиком или изъять тайник, заложенный резидентурой. Таким хитроумным, довольно эффективным способом организовывалась связь, например, с ценным для американцев агентом «Сфера» — Адольфом Толкачевым, «инициативником», жаждавшим славы супершпиона.

Если глава дипломатического представительства — «верховный главнокомандующий», обладающий высшей властью в своих владениях, то резидент — «старший воинский начальник» подразделений разведывательного сообщества, расквартированных в посольстве. Кроме резидентуры ЦРУ, это аппарат атташе по вопросам обороны и военные атташаты, представляющие РУМО и разведки вооруженных сил, специальное подразделение АНБ, нацеленное на перехват радиорелейной и радиотелефонной связи в Москве и Московской области, группа сотрудников политического отдела посольства из управления разведки и исследований госдепартамента. В 1995 году в посольстве обосновалось представительство ФБР.

Правда, это не оперативное командование и тем более не административное руководство. Резидент Лэнгли не имеет права вмешиваться в оперативную работу названных подразделений, но знакомится с получаемой информацией, ему передаются материалы, необходимые для оперативной работы резидентуры (например, данные о действиях советской контрразведки и о подходах со стороны «инициативников»), с ним согласовываются детали поездок по стране. Впрочем, эти функции вменяются в обязанность и всем дипломатам и служащим представительства по вопросам обороны (оно руководит аппаратом РУМО); кроме того, атташе обеспечивает использование прикрытий ЦРУ — должностей так называемых гражданских помощников в своем аппарате. Резидентура ЦРУ и аппарат РУМО помимо обмена информацией проводят совместные оперативные мероприятия. Военные разведчики выполняют отдельные поручения резидентуры ЦРУ. Оба они, резидент ЦРУ и атташе по вопросам обороны, направляют деятельность поста АНБ, который своей громоздкой аппаратурой заполнил верхние этажи старого здания посольства, — его мощные антенные устройства на крыше здания потом упрятали под специальные колпаки, чтобы замаскировать от любопытных глаз. После сооружения нового комплекса у Дома правительства России владения АНБ намного расширились.

Подразделение АНБ выполняло важные для Вашингтона разведывательные программы АНБ—ЦРУ—РУМО под звучными названиями «Кобра эйс» и «Гамма гуппи», которые предусматривали перехват радиорелейной и радиотелефонной связи в районе Москвы и Подмосковья. В зоне возможного контроля радиоэлектронной разведки оказались объекты ПВО, ПРО и ВВС. Характер деятельности посольского подразделения АНБ стал ясен, когда в руки контрразведки нашей страны попали (1978) документы о ведущейся американцами операции «Кобра эйс». Из документов видно, что наибольшее внимание американская разведка уделяла контролю за объектами противовоздушной и противоракетной обороны. Вот выдержка из одного документа: «Общие задачи постов радиотехнической разведки — ежедневный контроль состояния и режима работы радиоэлектронных систем навигации, связи и управления огнем самолетов различных типов, как находящихся на вооружении, так и новых моделей, проходящих испытания в Подмосковье». В Вашингтон еженедельно отправлялись тюки с бобинами полученных записей перехвата для обработки и анализа в штаб-квартире АНБ в Форт-Миде.

В американской прессе время от времени появлялись сообщения о том, что пост АНБ подслушивает также радиотелефонные переговоры государственных деятелей СССР, которые велись из автомашин. Компетентные органы СССР, осуществлявшие, в частности, защиту информации на телефонных и радиотелефонных линиях связи, в свое время подтвердили возможность доступа американских технических служб к таким переговорам. Обилие мобильных телефонов не помеха — АНБ располагает системой отбора нужных каналов телефонной связи (так что владельцы радиотелефонов выводы пусть делают сами).

С работой подразделения АНБ в посольстве Соединенных Штатов связаны несколько шумных историй. Одна из них — сильный пожар в здании посольства на улице Чайковского, разрушивший верхние этажи здания. Скорее всего, пожар произошел от перегрузки напряжения в сети, поскольку аппаратура АНБ поглощала огромное количество электроэнергии. Американцы старались потушить огонь своими силами, но не справились с полыхающим пламенем и вызвали советских пожарных.

Другая история, носившая еще более скандальный характер, произошла ранее — в 1975 году. Американская сторона обвинила советские власти в «облучении» здания посольства с целью прослушивания разговоров в его помещениях. При этом утверждала, что «облучение» вредит здоровью сотрудников и даже вызвало у самого посла чуть ли не лейкемию. Госдепартамент и стоявшие за всей этой шумихой спецслужбы Соединенных Штатов подняли эту проблему на самый высокий уровень, вовлекли в нее президента Форда, обратившегося с личным письмом к генеральному секретарю ЦК КПСС Л. И. Брежневу. По предложению советской стороны была создана специальная двусторонняя комиссия, работавшая в Москве в январе 1976 года. Работа комиссии, по-видимому, оказалась для американцев неожиданной. Советская делегация представила американскому посольству результаты проведенного обследования обстановки, показав, что в районе расположения посольства радиационный фон соответствует санитарным нормам нашего государства и не несет угрозы здоровью. По настоянию советской стороны состоялись замеры излучений в самом здании посольства. Они выявили, что излучения исходят от установленной в посольстве аппаратуры. Примечательно, что после этого американцы прервали переговоры, больше они не возобновлялись, а Вашингтон и московское посольство не настаивали на своих обвинениях. Все объяснялось предельно просто: потребовалась очередная кампания по дискредитации СССР на международной арене, она не удалась, и американцы отступили.

До переезда основных отделов посольства в новое здание посольского комплекса на набережной реки Москвы служебные помещения резидентуры размещались на седьмом этаже здания на улице Чайковского — в известной нам так называемой зоне безопасности, с усиленным режимом охраны, в которую был ограничен доступ и служащих посольства — американцев.

В небольшом помещении резидентуры оборудована специальная, защищенная от подслушивания комната для переговоров, есть комната для работы оперативного состава. Сотрудники резидентуры (кроме шифровальщиков и секретарей) имеют рабочие места в тех подразделениях, где занимают должности по прикрытию. Помещения резидентуры надежно защищены от проникновения посторонних и от подслушивания. Со стороны Садового кольца отгорожены сооруженной после пожара 1978 года глухой кирпичной стеной, с встроенными в нее фальшокнами. В скученной обители резидентуры — сейфы и металлические ящики с ценнейшими материалами: здесь досье на агентов, подробные схемы мест проведения операций, фотографии Москвы, выполненные с разведывательных спутников, другие справочные материалы, документы, полученные из Лэнгли и подготовленные к отправке в штаб-квартиру. Доступ ко всем этим материалам имеет только резидент или его заместитель, и только они разрешают другим разведчикам резидентуры знакомиться с тем, что им необходимо в работе.

Резидент ЦРУ не кабинетный работник, он лично участвует в разведывательных операциях: проводит встречи с агентами, осуществляет закладку и изъятие тайниковых контейнеров, броски шпионских писем. Пожалуй, только одному из руководителей московской резидентуры 70— 90-х годов, шестидесятилетнему Мурату Натирбофф, был свойствен кабинетный стиль, по-видимому, свой авторитет у подчиненных он поддерживал иным путем, а может быть, просто не успел развернуться.

До 1984 года ЦРУ использовало для своего резидента в Москве должность первого секретаря посольства; раньше — дипломатические должности более низкого ранга — результат достигнутого наконец соглашения ЦРУ с госдепартаментом. Ну а пока дипломатическое ведомство упорствовало в своем нежелании делиться должностями прикрытия с ЦРУ, Лэнгли шло на поклон к министерству обороны и получало неплохую и сочувственную помощь партнера. Так, один из первых руководителей резидентуры направлен в СССР под прикрытием военно-морского атташе. Во второй половине 40-х годов в аппарате военно-морского атташе собралось основное звено разведчиков резидентуры ЦРУ.

В 1984 году госдепартамент расщедрился — резидента ЦРУ повысили в должности прикрытия: он стал советником посольства по региональным вопросам, одним из восьми советников. Утверждают, что это сделано для повышения престижа главного разведчика Лэнгли. У нового советника свой служебный кабинет в здании посольства на улице Чайковского, в той же зоне безопасности. Кабинет регулярно проверяют специалисты Лэнгли, тем не менее хозяин и его подчиненные предельно осторожны: не рискуют разговаривать по существу дела, а пишут друг другу записки.

У руководителей московской резидентуры ЦРУ оказалось много разнообразных дел и забот; для некоторых из них работа в Советском Союзе стала не только тяжелым испытанием, но фактически ломала их разведывательную карьеру. Вместе с тем положение резидента в Москве — своеобразный трамплин для продвижения по службе. Так, Гарднер Хаттавэй, известный своей настойчивостью в деле агента «Сфера» и энергичной защитой посольских помещений от пожара 1978 года, после возвращения в Вашингтон возглавил контрразведку Оперативного директората.

Мне довелось общаться с ним, когда он находился в этом качестве, в Хельсинки, во время встречи представителей КГБ и ЦРУ в 1989 году. Хаттавэй был в тяжелой шубе (встреча происходила зимой) и мохнатой меховой шапке, на которой красовалась звездочка — совсем как на красноармейском шлеме. Звездочка оказалась орденом Красной Звезды. Заметив мой недоуменный взгляд, Гарднер Хаттавэй с ухмылкой сказал, что этот орден подарил ему один из агентов, с которым ему пришлось работать (настоящий «черный юмор», впрочем, к тому времени агрессивный стиль американца мне был хорошо известен по делам в Москве).

Другой резидент ЦРУ в Москве, Бертон Гербер, отбыв свой срок в нашей стране, получил назначение руководителем советского отдела. Проведенные им в Москве годы, 1980—1982-й, — начало «сидения» в Белом доме Рональда Рейгана и правления в Лэнгли Уильяма Кейси. Разворачивалось наступление Вашингтона на Советский Союз по всем направлениям, и ЦРУ оказалось на острие этой атаки. Бертону Герберу повезло — пик крестового похода еще не наступил, и крупных провалов московская резидентура пока не испытала. Зато Бертон Гербер обогатился серьезным опытом, пригодившимся ему на новом посту начальника советского отдела.

Менее благосклонной, может быть, оказалась судьба к Джеку Даунингу, руководителю московской резидентуры в 1986–1989 годах. Ко времени его назначения в Советский Союз агентурная сеть американской разведки в нашей стране была разгромлена, и Даунингу пришлось зализывать раны, изрядно подорвавшие возможности ЦРУ в СССР. В гораздо большей мере Джеку Даунингу посчастливилось на посту руководителя Оперативного директората, на который он был назначен директором ЦРУ Джорджем Тенетом в 1997 году. Одновременно он стал заместителем шефа Лэнгли. Тенет был высокого мнения о своем заместителе по оперативной работе: «Это человек-легенда, чью деятельность никогда не оценить по достоинству». Джек Даунинг действительно талантливый разведчик, ас шпионажа, и его не могли поколебать никакие превратности судьбы.

Итак, государственный департамент, связанный решением и соответствующими ведомственными соглашениями, и министерство обороны в силу корпоративной солидарности предоставляют крышу разведчикам московской резидентуры. Эти доноры Лэнгли подпирают резидентуру ЦРУ, для которой основное требование конспирации — раствориться среди сотрудников посольства, приобрести дипломатическую респектабельность. Набрав со временем вес в Вашингтоне, ЦРУ старается обеспечить себе подходящие прикрытия. Разведчики резидентуры устроились в политическом, экономическом, консульском отделах, да и во многих других подразделениях посольства; пожалуй, легче перечислить те подразделения, где их нет.

Крыша — это то, что позволяет конспиративно заниматься оперативной работой в стране пребывания, скрывая свою принадлежность к разведке. Дипломатическое прикрытие — то, что дает иммунитет и защиту от ареста и наказания за противоправную деятельность. Эти два обстоятельства призваны обеспечить эффективную работу московской резидентуры. Недаром Вашингтон настаивал на том, чтобы дипломатические привилегии распространялись на весь персонал посольства.

С прикрытиями, кажется, все ясно, но о двух категориях следует сказать особо: это так называемые гражданские помощники в аппарате атташе по вопросам обороны и разведчики «глубокого прикрытия».

Гражданские помощники — категория небезынтересная; они появились в Москве в 60-х годах, и под эту крышу направлялись многие сотрудники ЦРУ — уже известные читателям и те, с кем еще предстоит встретиться. Среди них Джон Уайтхед, активный участник дела шпионской пары Капоян—Григорян; Джек Даунинг (будущий начальник Оперативного директората); Винсент Крокетт — тот самый, кто вместе с женой устроил автогонку на набережной реки Москвы, чтобы в безопасной обстановке подбросить контейнер с инструкциями агенту ЦРУ «Блипу» — Филатову. Гражданским помощником был в своей первой командировке в СССР Дэвид Ролф, который потом приедет в Москву уже под видом советника по региональным вопросам и станет руководителем московской резидентуры. Перечисление гражданских помощников, а в действительности разведчиков-агентуристов ЦРУ можно было бы продолжить. «Глубокое прикрытие» для разведчиков, направляемых на дипломатические должности в посольствах, — остроумное изобретение. Авторство этой находки принадлежит заместителю директора ЦРУ (он же начальник Управления тайных операций — будущий Оперативный директорат) Фрэнку Бисселу, предложившему концепцию «двойной» разведывательной сети. По замыслу Лэнгли, разведчики «глубокого прикрытия» внедрялись в действовавшие за границей коммерческие фирмы, благотворительные общества, религиозные организации и т. п. По соображениям конспирации они не были связаны с посольскими резидентурами и самостоятельно вели разведывательную работу. С именем Фрэнка Биссела связывают такие операции ЦРУ, как сооружение Берлинского туннеля (совместно с СИС) и рейд американских наемников на Кубу в 1961 году, а также удавшееся покушение на Патриса Лумумбу и провалившееся — на Фиделя Кастро.

Так появились «глубокие прикрытия», где от уголовного преследования спасал дипломатический иммунитет. Разведчики «глубокого прикрытия» в посольстве в отличие от своих коллег по резидентуре еще более тщательно замаскированы среди дипломатов. Для этого до направления в СССР их устраивали на специальные курсы государственного департамента, где они обучались дипломатическому делу в среде американских дипломатов. Приехав в Москву, они не становились белыми воронами, а как свои принимались «чистыми» дипломатами. Да и распорядком дня в посольстве не выделялись среди других дипломатов. Им запрещается заходить в резидентуру, не рекомендуется общаться с другими разведчиками. Разведчики «глубокого прикрытия» — драгоценный фонд резидентуры. Им поручаются самые ответственные операции, такие, например, как личные встречи с агентами американской разведки «Сфера» (А. Толкачев) и «Капюшон» (С. Воронцов), тайниковые операции по делам агентов «Медиана» (В. Поташов) и «Весы» (Л. Полещук).

В подчинении резидента ЦРУ в Москве сравнительно небольшой отряд разведчиков-агентуристов и других сотрудников московского подразделения Лэнгли. Собственно говоря, не так уж и велико различие между первым и вторым, практически все они, даже женщины — секретарши резидентуры, обучены разведывательному ремеслу. Это люди разных характеров, интеллектов и судеб: дерзкие авантюристы и осторожные, трусоватые приспособленцы; мастера-умельцы с борцовским характером и слабовольные подмастерья; трудоголики и откровенные бездельники; солдафоны и интеллигенты; крепкие семьянины и любители поволочиться; трезвенники и приверженцы зеленого змия; настоящие красавцы и внешне непривлекательные. Почти все они выходцы из того среднего класса, который поставляет кадры в разведку, многие прошли армейскую школу, некоторые служили в ФБР и в полиции. Большинство — хорошие службисты, дорожат своей карьерой в ЦРУ, ангажированы на конфронтацию с нашей страной. Это, конечно, не простая случайность, — работа в разведке, обучение в школе ЦРУ в Кэмп-Пири пронизаны духом враждебности к нашей стране, культом «холодной войны». Русских (и не только сотрудников КГБ) там изображают «опасными врагами» США. Это не удивительно в обществе, охваченном антикоммунизмом, антироссийской идеологией. Многие в Лэнгли недалеко ушли от глубоко укоренившегося маккартистского психоза. Разведчики московской резидентуры — это в известном смысле слепок с американского общества в целом, подправленный резцами умелых мастеров из Лэнгли, и, конечно, срез того слоя людей, который представлен в разведке. Не хочется прибегать к штампам, но, видимо, никуда не уйти от некоторых из них. Тем более что применительно к ЦРУ они признаны в самих США и соответствуют тому, что приходилось наблюдать в течение многих лет работы в американском отделе контрразведки.

Перенесемся ненадолго снова на берега реки Потомак в штаб-квартиру ЦРУ — туда, откуда направляется деятельность московской резидентуры, где готовятся планы и директивы, задания агентам, инструкции, наставления разведчикам — исполнителям операций.

Посольская резидентура подчинена управлению Центральной Евразии. Так он именуется ныне, а в период «холодной войны» носил название отдела СССР и Восточной Европы и даже просто советского отдела, помимо Советского Союза охватывал страны Восточной Европы, входившие в Организацию Варшавского Договора. Иногда его именовали отделом Советской России и «сердцем и душой ЦРУ». Было у него и другое наименование — отдел Центральной Евразии, это уже совсем недавно, до перехода в статус управления.

Советский отдел (пожалуй, это наиболее популярное название) — один из шести географических отделов Оперативного директората, курирующего резидентуры и другие подразделения ЦРУ во вверенных им регионах — кроме СССР и стран Восточной Европы. Это Западная Европа, Ближний и Средний Восток, Африка, Дальний Восток, страны Западного полушария.

Внушительные размеры советского отдела (примерно 120 человек в 80-х годах) определялись тем, что «главный противник» требовал к себе пристального каждодневного внимания. Советский отдел вторгался на другие континенты. В резидентурах ЦРУ в странах, где присутствовал СССР, активно действовали специальные оперативные группы по Советскому Союзу, укомплектованные опытными разведчиками. Известное по американским источникам число разведчиков ЦРУ, непосредственно вовлеченных в разведывательные операции против нашей страны (около тысячи), не может не поражать воображение.

Основная функция советского отдела — вербовать советских граждан, используя завербованных агентов и другие методы разведывательного проникновения в СССР, направлять работу московской резидентуры — основного исполнителя акций ЦРУ в нашей стране. В отличие от других отделов Оперативного директората, советский отдел активно занимался проблемами безопасности; его миссия — не пустить русских «кротов» в свой собственный огород.