Глава тридцать третья

Мобильный ожил около полуночи, ко мне прилетело сообщение от Степана.

– Что случилось? Ты просила написать после ноля часов.

– Соскучилась, – ответила я, – хочу тебя увидеть.

В ответ примчался текст: «Нет проблем, я стою у забора. Жду… Раскидываю сиденье в машине».

«Аха-ха», – напечатала я, влезла в сапоги, накинула куртку и побежала на свидание.

Когда я влезла в наглухо затонированный минивэн, Степан поехал в сторону шоссе и припарковался на обочине.

– Здесь нас невозможно подслушать, – объяснил Роман, который вольготно расположился на заднем сиденье, – сомнительно, что телевизионщики используют такую аппаратуру. Она очень дорогая и не нужна им. Но давайте проверим.

Он взял нечто, похожее на пульт телевизора, и начал водить им вдоль меня.

– Чисто, – сказал он вскоре, – ничего нигде не висит. Можно спокойно беседовать. Предположим, что создатели шоу способны читать переписку на Ватсаппе. Вообще-то это не очень сложная задача. Но что они сейчас увидят? Жена соскучилась по мужу, тот приехал, сиденья в машине раскладывает. Надо ли объяснять, чем сейчас займутся супруги? Можете говорить спокойно. Но телефоны лучше отключить!

Я посмотрела на экран своего мобильного.

– Да тут Сети нет.

– Все равно, – настаивал на своем Роман, – лучше перебдеть, чем недобдеть.

– Рассказывай все! – велел муж.

Я вздохнула и подробно объяснила Степе, что происходит.

– Ну… – протянул супруг, – ну…

– Давай сейчас не будем обсуждать мою глупость, – попросила я.

– Ты умная, талантливая, – без тени улыбки сказал муж, – но бросаешься помогать человеку, не подумав, почему он именно у тебя просит помощи. Спешишь защищать обиженного, не изучив ситуацию. Порой такое поведение чревато неприятными последствиями.

В ветровое стекло ударил луч света.

– Кто-то едет, – насторожилась я.

– Это к нам, – пояснил Степан и приоткрыл дверь микроавтобуса.

Не прошло и минуты, как в салон влез рыжеволосый худощавый мужчина.

– Привет, – сказал он, протянул руку сначала Дмитриеву, затем Роману и обратился ко мне: – Вы Виола – Вилка?

– Вы не ошиблись, – ответила я, – а вы Илья, супруг Маргариты. Люба точно описала мужа сестры, только сейчас у вас все зубы на месте.

– Не напоминайте мне о протезисте, – улыбнулся Гончаров, – ужасные воспоминания. Давненько я ночью на дороге ситуации не разруливал. Что происходит?

– Повтори свой рассказ, – попросил меня муж.

Я выполнила его просьбу.

– Какой смысл вам убивать Маргошу? – спросил Илья. – Вы учились в одной школе?

– Да, – подтвердила я, – но в разных классах, я сидела за одной партой с Любой. Михаил, продюсер шоу, считает, что я хочу лишить жизни вашу супругу, потому что вы когда-то здорово нагадили моему мужу. Но я понятия не имею, о чем речь.

Илья повернулся к Степе:

– Быков?

– Возможно, – согласился тот, – я не знаю, где Андрей и что с ним.

– Это история столетней давности, – произнес Гончаров, – для меня она, как древнегреческий эпос. Мы с Димычем тогда затеяли спектакль. Тех, кто в нем участвовал, давно уже нет в живых.

– Розов умер недавно, – сказал Степан, – я его устроил в хорошую больницу, но это не помогло. Табуретка и Слон погибли от передоза.

– Как подсели, так и не соскочили, – вздохнул Гончаров, – словно не со мной все это было.

– С тобой, с тобой, – сказал Степан, – и со мной.

Илья неожиданно похлопал меня по плечу.

– Помню тебя. Маленькая, тощая, косичка, как мышиный хвост. Наглая такая, аж дух захватывало. Идешь из школы, мы на дороге стоим. Другие девчонки нашу шоблу за полкилометра обходили, а Тараканова вперед шла с решительным видом, портфелем размахивала. Могла, между прочим, за неуважение к старшим лещей огрести, да Степа всем приказал:

– Не смейте Вилку трогать, она под моей защитой.

– Ты жил в нашем дворе? – обомлела я, тоже отбрасывая «вы». – Прости, совсем тебя не помню. Хотя имена многих мальчишек, что старше меня были, из памяти выветрились. Димычем все звали Степу, прозвище родилось от фамилии Дмитриев. Табуретка, о котором ты говоришь, наверное, Антон Табуретов. Он с отцом жил в том же подъезде, что и мы с тетей Раей. Слона и Розова я вообще не помню и, прости, тебя тоже.

– Я не из ваших, – улыбнулся Илья, – вы все из хороших домов, а…

– Смеешься? – перебила я Гончарова. – Мы из убогих пятиэтажек без лифта. Комнаты были, словно спичечные коробки. В санузел приходилось входить спиной, там было не развернуться. Кухня – клетка для хомячка. А у нас с Раисой дворницкая, она была еще меньше, чем остальные квартиры.

– Я жил в красных бараках, – уточнил Илья.

Я замолчала, потом спросила:

– На краю парка?

– Угу, – подтвердил Гончаров, – два одноэтажных дома, их построили для пленных немцев, которые в пятидесятых годах на стройках Москвы работали. Потом их домой отправили, но бараки не разрушили, поселили в них тех, кто приехал в столицу из провинции в надежде хорошо устроиться в Москве. Работящим непьющим людям это удалось. Со временем они получили квартиры и столичную прописку. Вот мой дядя горстями за воротник водку не заливал, он был решалой! Знаешь, кто это?

Я кивнула.

– Тетя Рая боялась, что я сверну на путь своих родителей, начну пить, воровать. Раиса воспитывала меня как умела, по ее мнению, у ребенка не должно быть свободного времени. После школы мне вручались в зависимости от погоды: швабра, лопата для снега или метла, и я отправлялась убирать двор. Работа и прогулка в одном флаконе. Я часто слышала слова соседей: «С этим надо к решале» или «пусть решала ему объяснит». Твой дядя – местный судья, к нему несли обиды, просили восстановить справедливость, помочь в каких-то вопросах.

– Мать и отец мои – алкоголики-профессионалы, – усмехнулся Гончаров, – трезвыми я их никогда не видел. Дядя мне постоянно говорил: «Смотри на дураков, не становись таким». Мы со Степаном познакомились в парке в тире. Дружили. Потом кое-что случилось, и Дмитриев исчез.

– Его посадили, – уточнила я.

– Верно, – согласился муж, – а Илья пропал. Спустя время я увидел его интервью в журнале и порадовался за Гончарова. Но не стал ему звонить, только сейчас пришлось. Не думаю, что странные съемки затеяны из-за одной нашей общей подростковой глупости. Тут что-то другое!

– Кто пригласил тебя в шоу? – поинтересовался Илья.

– Люба – твоя свояченица, – ответила я, – мы с ней встретились в лекционном университете. Варкина там преподает.

– Да ладно, – рассмеялся Гончаров, – я эту бабу видел один раз в жизни, когда она заявилась ко мне на прием и сообщила секретарю, что является сестрой моей жены. Знал, конечно, что у Марго есть сестра, но отношений мы не поддерживали после того, как Любовь Андреевна решила, что я должен бросить Маргариту и жениться на ней.

– Вот она, настоящая сестринская любовь, – обрадовался Роман.

Илья потер затылок.

– Года через три после рождения Павла мы стали мечтать о еще одном ребенке. Маргарита стала совершеннолетней, прятаться нам больше было не надо. Я к тому времени плечи расправил. До полного благополучия еще было далеко, но уже считали тысячи, а не рубли. С родителями жены наладили контакт, меня они не полюбили, дочку не зацеловывали, внуку не радовались, мы встречались очень редко, Любу мы ни разу не видели, но вражды не было. Спокойные, вежливые отношения, как у интеллигентных соседей. Через пару лет, когда беременность так и не наступила, Марго пошла к доктору.

Илья опять потер затылок.

– Не силен я в медицине. Что-то там у жены было наперекосяк. Удивительно, как Павлик на свет появился. В нашем случае выходом было только ЭКО. Пробовали раз, другой, третий – все мимо. Я решил прекратить издевательство над Маргаритой, сказал ей:

– Хватит! У нас есть Павел. Достаточно.

Жена в слезы.

– Давай в последний раз.

Ну ладно! И ведь я как чуял, Марго чуть на тот свет не угодила. Хорошо хоть, она сознание потеряла в клинике. Ее в реанимацию сразу отправили, откачали, домой привезли. Мы завязали с идеей рождения второго ребенка. Не успела Маргарита домой вернуться, как в «Сплетнике» появилась статья: «Супруга бизнесмена Гончарова хочет обмануть мужа, украсть малыша». Секретарь мне пасквиль показал, я удивился. Что за бред? Чушь редкая. Якобы Марго обратилась в частную клинику, где делают аборты. Попросила найти ей здоровую молодую бабу, похожую на нее. Супруга заплатит ей любую сумму, если будущая мать выносит обреченного на смерть ребенка и отдаст его Гончаровой. А та обманет мужа, прикинется беременной, ляжет вроде как на сохранение, а потом выйдет из роддома с младенцем. Дичь! Я к Маргарите! Та чуть в обморок не упала.

– Мне это никогда бы в голову не пришло. Вранье!

Я связался с владельцем издания, тот умолял в суд не подавать, выгнал корреспондента, который все придумал. Ну, да это уже неинтересно.

Илья стукнул кулаком по подлокотнику заднего сиденья.

– И вдруг, здрасти вам! В офисе Люба, с которой у жены были отношения, как с не очень приятной знакомой, не то что с любимой сестрой. Любовь родителей против Маргоши постоянно настраивала, когда мы сбежали. Маргоше об этом откровенно Вера Сергеевна сообщила, бросила странную фразу:

– Яблоко от яблони близко падает, а со временем к корням подкатывается, чем старше Люба становится, тем больше она на своего отца походит.

Маргарита потом удивлялась:

– У мамы с папой любовь крепкая, почему мать это сказала?

Ладно, продолжу о старшей сестре. Она мне газету со статьей на стол положила и предложила:

– Маргарита с детства больная, проверь, где она Павла взяла, может, и не родной он вам! А я могу каждый год рожать. Женись на мне, Марго будешь алименты платить.

– Отлично, – засмеялся Роман, – во дает! А вы как поступили?

– Сказал, что подумаю и позвоню ей завтра, – криво усмехнулся Илья, – я предупредил охрану и дома, и на службе: «Эту близко не подпускать». Прекратил ей отправлять ежемесячное пособие. Потом я нанял частного сыщика, и он мне доложил, что корреспондент, который опубликовал «утку», получил информацию, да не бесплатно, от Любки. Мы до сих пор не общаемся с ней.

– Люба, – хмыкнул Роман, – лекционный университет существует, но это нечто типа Гайд-парка в центре Лондона. Только королевский зеленый уголок, как правило, место политических сборищ, а лекционный университет просто разводка. Заходишь к ним на сайт, выбираешь день, сообщаешь тему лекции, которую читать собираешься. Они продают билеты. Двадцать пять процентов от сборов у них остается, остальное идет «лектору».

– Так просто? – не поверила я. – Получается, что любой человек может прикинуться специалистом?

– Ага, – согласился Роман, – разве в соцсетях не так? Там все психологи, врачи, а кто-нибудь проверял у них наличие диплома? В этом университете минимальные ограничения для «педагогов», запрещена пропаганда насилия, педофилии и политические темы. Все остальное – пожалуйста. Представители этого вуза, даже владелица, могут зайти и послушать, о чем ты вещаешь. И в случае, если человек все же говорит о том, о чем не следует, трендёж остановят. Любовь Варкина учит женщин, как найти мужа. Выступления ее не особо успешны, интерес проявляет к ним немного людей.

– Странно, – пробормотала я.

– Да нет, – улыбнулся Илья, – если вещаешь благоглупости, люди быстро понимают, что лектор идиот, и аудитория редеет.

– То, что у Любы мало слушателей, объяснимо, – остановила я Гончарова, – странным мне кажется другое. Старшая сестра сказала, что она сценарист проекта.

– Брехня! – отрезал Илья.

– А еще она рассказала мне, почему ты решил сделать Марго телеведущей, – продолжала я, – в рассказе было много деталей, которые мог знать только активно включенный в жизнь вашей семьи человек.

– Именно каких? – заинтересовался Гончаров.

Я напрягла память и постаралась максимально точно передать все, что услышала от Любы. Когда мой рассказ иссяк, Илья процедил сквозь зубы.

– Люба в детстве любила подслушивать и подсматривать, не сомневаюсь, что Андрей Сергеевич и Вера Сергеевна обсуждали меня и всю ситуацию в целом. Кое-что из изложенного правда: мы познакомились в парке, год бродили по улицам. И деньги я у отца Марго взял, и люстра от крика Веры Сергеевны на даче разбилась. Люба, кстати, тогда на фазенде жила. Все, что происходило много лет назад, описано более или менее верно. Но то, что касается шоу! Ложь полная! Маргоша никогда серьезно не болела, по врачам мы не бегали. К экстрасенсам и прочей нечисти я жену никогда не поведу. К пророку и дядьке со странным отчеством мы никогда не обращались. Госпоже Варкиной и впрямь надо сценарии писать! Такое наворотить! Правда намного скучнее. Я весь день провожу на службе. Павел тоже много работает. Маргоша скучает одна, я решил найти ей дело. Поговорил с одним человеком, с другим, ничего интересного не предлагали. Слухи по ТВ разносятся быстрей, чем по деревне. К моему помощнику обратился Осокин. Он сейчас на подъеме, известен, пообщался с Виктором. Его идея с колдунами показалась мне забавной. Место съемок хорошо подобрано. Я рассчитывал на длительный проект, Маргоше нужна постоянная работа. Имя Арины Виоловой мне ничего не говорило, но Осокин заверил, что писательница самая подходящая кандидатура. Виктор профи, а я нет. К тому же рейтинг этой программы меня вообще не волновал. Она затевалась ради жены. Я велел режиссеру собирать команду, предупредил, что программа долгоиграющая, ведущая – моя жена, вы главный на этом проекте. О Любови Варкиной речи не было, имя ее даже не упоминалось. Про тебя Виктор сказал: «Знаю хорошо детективщицу, она давно мечтает сделать карьеру на ТВ, будет изо всех сил стараться. Поговорю с ней завтра, но уверен: она не откажется. И по характеру подходит на роль ведьмы».

Я лишилась дара речи, а Степа ухмыльнулся:

– Да уж! Неудачная карьера мегеры у Вилки! Не получилось из нее колдуньи.

Ко мне вернулся дар речи.

– Послушайте теперь, что я вам расскажу. Во время съемок Марго два раза могла погибнуть, но этого не произошло по случайности. Съемочная группа уверена, что я решила лишить жизни телеведущую. Шоу снимается подлым образом, мне много интересного сообщила визажистка Катя.

– Рассказывай, что знаешь! – потребовал Илья.

Я начала рассказ, никто из слушателей ни разу меня не перебил.

– Так! – воскликнул Илья, когда мой словесный фонтан иссяк. – Творится нечто странное. Не стоит вызывать подозрения у тех, кто затеял эту игру. Прямо сейчас заберу Марго домой, за ней приедет «Скорая». Якобы жене стало плохо, температуру за сорок зашкалило. Грипп. Велю остановить работу до выздоровления ведущей. Степан, соображаешь, чем ты займешься?

– Понял, не дурак, – усмехнулся Дмитриев, – не шумим, тихо шуршим.