94. Жертва
Тем не менее я пишу эти ответы на вопросы, поскольку глубоко внутри меня мерцает нечто. Обломок воспоминаний о том, кем я когда-то был.Я видел, как захватили Ба-Адо-Мишрам. Я знаю правду о Сияющих, Отступничестве и Нахельских спренах.
В последний день суда Адолин не стремился явиться пораньше. Каждый шаг на пути к амфитеатру давался так тяжело, словно ноги налились свинцом. Он издалека увидел, что трибуны переполнены – на верхнем уровне собралось еще больше спренов, чем вчера. Почти все спрены чести Стойкой Прямоты пришли поглядеть, как его осудят.
Он не рвался встречаться с ними лицом к лицу, но не мог и отказаться от такой возможности. Это его последний шанс выступить в защиту себя и своего народа. Надо верить, что кто-то прислушается.
Что, если Адолин проиграет? Если его приговорят к тюремному заключению? Позволит ли он Шаллан спасти его, как она предлагала?
«Если я так поступлю, то докажу то, о чем все время твердили лидеры спренов чести: люди не заслуживают доверия».
А вдруг единственный способ победить – принять вердикт? Провести годы в камере?
«В конце концов, на что еще ты годишься?»
Миру нужны Сияющие, а не принцы – особенно те, кто отказался от трона. Возможно, лучшее, что он мог сделать для человечества, – это стать живым свидетельством чести людей.
Эта мысль грызла Адолина, когда он добрался до толпы. Спрены расступились перед ним, подталкивая друг друга локтями и постепенно замолкая, пока он спускался.
«Шквал, я не создан для подобных проблем».
Адолин не выспался, и то, как Шаллан вела себя в последнее время, его беспокоило. Ни ее, ни Узора не было на месте. Неужели она пропустит этот самый важный день судебного разбирательства?
Он был уже на полпути вниз, когда заметил еще одну странность: Келека тоже не было. Его место занял Секейр – старый спрен чести с длинной бородой. Он махнул Адолину, чтобы тот продолжал спускаться.
Адолин вышел на арену и приблизился к судейскому креслу.
– Где Келек?
– Святейшему нездоровится. Твоя жена тайно ходила к нему и пыталась повлиять на ход процесса.
Адолин обрадовался. Так вот чем она занималась!
– Не улыбайся, – продолжил Секейр. – Мы обнаружили орудие странной формы, которое, возможно, использовалось для устрашения пресвятого владыки. Твоя жена задержана, а владыка… страдает из-за того, что так долго был Вестником. Мы освободили его от должности Верховного судьи, его место займу я. Все документы тебе предоставлены, и, если пожелаешь, их прочитают. Разбирательство продолжится под моим руководством. Я по сравнению с Келеком – мошка, но не буду таким… невзыскательным.
«Отлично, – подумал Адолин. – Просто замечательно».
Он попытался найти способ использовать это в своих интересах. Тянуть время? Заявить какое-нибудь ходатайство? Глядя на публику, Адолин видел признаки раскола. Возможно, это глупая надежда, и все-таки кое-кто из них, похоже, хотел его выслушать. Хотел поверить. Таких было меньше, чем вчера; большинство спренов чести смотрели на обвиняемого с откровенной враждебностью.
Так как же Адолину до них достучаться?
Секейр начал судилище с призыва к тишине, чего Келек никогда не делал. Очевидно, тишины, воцарившейся на трибунах, было недостаточно, потому что Секейр приказал изгнать трех спренов за то, что они шептались с соседями.
Покончив с этим, чопорный старейшина встал и зачитал подготовленную речь. Буря свидетельница, она оказалась длинной… Пространные пассажи о том, как Адолин навлек на себя подобную участь, и о том, как же хорошо, что люди наконец-то заплатят за грехи, следовали один за другим.
– А мы правда не можем без этого обойтись? – вмешался Адолин, когда Секейр сделал эффектную паузу. – Мы же знаем, что должно случиться. Давайте приступим к делу.
Новый Верховный судья махнул рукой, и к Адолину подошла женщина-спрен. В руках у нее была белая тряпка – кляп. Она дернула тряпку за концы, туго натянула, как бы говоря: «Только дай мне шанс».
– Подсудимый, говорить будешь во время выступления обличителя, – сказал Секейр. – А судью прерывать не позволено.
Ну ладно. Адолин встал по стойке смирно. У него не было в этом деле опыта настоящего рядового, однако Зайхель приложил усилия, чтобы его обучить. Он потерпит. Пусть спрены увидят, как стойко подсудимый переносит удары.
Его решимости хватило до того момента, когда Секейр, наконец-то закончив речь, вызвал последнего обличителя.
Им оказалась Майя.
Амуна вела ее за руку, оттесняя наблюдающих спренов чести. Хотя Адолин каждое утро ходил к Майе – и они позволяли ему делать с ней упражнения, – их разделяла решетка. Иначе ему не позволяли общаться с ней; дескать, мертвоглазые лучше всего себя чувствуют, когда вокруг царит спокойствие.
Если так, то почему ее тащат в самую гущу толпы? Адолин шагнул вперед, но спрен чести рядом с ним предупреждающе хлестнула тряпкой-кляпом. Он усилием воли опять встал по стойке смирно и стиснул зубы. Майя, казалось, ничуть не страдала от всеобщего внимания. Она шла с привычным незрячим взглядом, совершенно не обращая внимания на шепчущуюся толпу.
На этот раз Секейр не стал никого призывать к тишине. Бородатый старейшина улыбнулся, глядя на переполох, вызванный появлением Амуны и Майи. Майю вывели на подиум, она повернулась и как будто заметила Адолина, потому что склонила голову набок. Затем, словно только сейчас осознав происходящее, обвела незрячим взглядом переполненные трибуны. Потом съежилась, ссутулив плечи, и ее движения сделались быстрыми, отрывистыми.
Он попытался поймать ее взгляд и успокоить улыбкой, но она была слишком рассеянна. Преисподняя! Адолин не испытывал ненависти к спренам чести, несмотря на их уловки, но от происходящего у него все внутри закипело. Да как они посмели использовать Майю в своем спектакле?
«Они не все одинаковые», – напомнил он себе, читая настроение толпы. Одни сидели тихо, другие шептались. И наверху многие стояли с мрачными лицами. Нет, им этот шаг тоже не понравился.
– Теперь ты можешь говорить, пленник, – сказал Секейр Адолину. – Ты узнаешь эту мертвоглазую?
– Почему вы меня допрашиваете? – спросил Адолин. – Она должна давать показания, а я должен задавать вопросы. Впрочем, вы же выбрали обличителя, который не в состоянии отвечать.
– Я буду руководить дискуссией, – заявил Секейр. – Таково мое право судьи в случае, если свидетель слишком молод или не годен для традиционного допроса.
Адолин отыскал глазами Купаж, единственную черную фигуру в море светящихся белых. Она кивнула. Это было законно. Было так много законов, которые она не успела объяснить, но это не ее вина. Он подозревал, что не понял бы все детали даже за годы подготовки.
– Итак, – сказал Секейр, – ты знаешь этого спрена?
– Ты в курсе, что да, – огрызнулся Адолин. – Это Майяларан. Она моя подруга.
– Подруга, значит? – спросил Секейр. – И что подразумевает такая дружба? Может быть, вы ужинаете вместе? Беседуете по душам у костра?
– Мы вместе тренируемся.
– Тренируетесь? – сказал Секейр, вставая со своего места за судейским столом. – Ты сделал из нее оружие. Она тебе не подруга, а удобный инструмент. Оружие, которым ты убиваешь других людей. Твои соплеменники никогда не спрашивают разрешения у осколочных клинков; вы берете их как трофеи, выигранные в битве, а затем применяете по своему усмотрению. Она тебе не подруга, Адолин Холин. Она твоя рабыня!
– Да, – признался Адолин. Он посмотрел на Майю и отвернулся. – Да, шквал тебя забери. Сначала мы не знали, что они спрены, но даже сейчас… мы используем их. Нам приходится.
– Потому что вам нужно убивать, – сказал Секейр, подходя к Адолину. – Люди – монстры, вашу жажду смерти невозможно удовлетворить. Вы питаетесь ужасными эмоциями, которые порождают Несотворенные. Вы не сражаетесь с Враждой. Вы и есть Вражда!
– Твоя точка зрения ясна, – сказал Адолин, смягчив тон. – Отпусти Майю. Выноси вердикт.
Секейр подошел и уставился ему прямо в глаза.
– Посмотри на нее. – Адолин махнул рукой. – Она в ужасе.
В самом деле, Майя еще больше съежилась и начала вертеться, словно пытаясь смотреть на всех присутствующих одновременно. Она повернулась так резко, что Амуна и еще один спрен чести подскочили, чтобы схватить ее за руки – возможно, чтобы не дать ей убежать.
– Хочешь, чтобы все было просто? – спросил Секейр Адолина, понизив голос. – Ты такого не заслуживаешь. До твоего появления я содержал эту крепость в порядке. Ты даже не представляешь, сколько неприятностей мне причинил, человек.
Старейшина отошел от Адолина и повернулся лицом к толпе.
– Взгляните на этого спрена! – провозгласил Секейр, протягивая руку в сторону Майи. – Посмотрите, что сделали с ней люди. Этот Холин просит нас снова сковать себя узами. Снова довериться человечьему племени. Поэтому жизненно важно, чтобы мы тщательно изучили результаты того, как доверились им в прошлый раз!
Майя начала вырываться из рук Амуны и ее помощника, низкий рык родился в ее горле. Ей не нравилось быть несвободной.
– Это суд обличителей! – крикнул Адолин Секейру. – Ты вмешиваешься и заходишь слишком далеко.
Купаж кивнула, и некоторые спрены чести в толпе поддержали возражение. Каким бы ни был закон, Секейр применял его неверно.
– Эта обличительница, – Секейр как ни в чем не бывало снова указал на Майю, – потеряла голос из-за того, что сделали вы, человеки. Я должен говорить за нее.
– Она не хочет, чтобы ты говорил за нее! – крикнул Адолин. – Она не хочет быть здесь!
Майя продолжала метаться, все более неистово. Некоторые из зрителей ответили Адолину глумливыми возгласами. Другие что-то бормотали, указывая на мертвоглазую.
– Тебе неловко? – спросил Секейр у Адолина. – Надо же, какой ты стал заботливый, как думаешь о ее чувствах. Видишь ли, я их разделяю. Эти метания? Это боль. Она помнит, что с ней сделали. Она осуждает тебя, Адолин Холин.
Звуки, которые издавала Майя, становились все громче. Отчаянные, гортанные, не похожие на крики о помощи. Они как будто выражали мучения того, кто утратил дар речи, но по-прежнему нуждался в возможности излить страдания.
– Это несчастное создание, – прокричал Секейр сквозь нарастающий шум, – осуждает тебя с каждым стоном. Она наш последний обличитель, ибо ее боль мы никогда не должны забывать. Послушай, как она требует твоего наказания, Адолин Холин! Она была невиновна, однако твое племя убило ее. Послушай, как она жаждет крови!
Крики Майи делались все громче и неистовее. Некоторые спрены чести в толпе попятились, а другие зажали уши и скривили лица. Адолин уже слышал такой крик раньше, когда пытался призвать ее в качестве Клинка, находясь в Шейдсмаре.
– Ей больно! – крикнул Адолин, бросаясь вперед.
Однако спрены, наблюдавшие за ним, ждали этого. Они схватили его и обездвижили.
– Отпусти ее, ублюдок! Ты доказал свою точку зрения!
– Мою точку зрения следует доказывать с неослабевающей убедительностью! – крикнул в ответ Секейр. – Снова и снова! Ты будешь не единственным предателем, который придет с улыбкой, умоляя о праве эксплуатировать нас. Мой народ должен оставаться твердым, должен помнить этот момент, для своего же блага. Они должны увидеть, что натворило человечье племя!
Голос Майи стал громче, прерывистое дыхание перемежалось рваными завываниями. И в этот момент Адолин… каким-то образом почувствовал ее боль. Безграничную муку. И… злость?
Гнев на спренов чести.
– Они доверяли вам, – продолжал Секейр, – а вы убили их!
Она вцепилась в руки спренов чести, пытаясь освободиться, ее зубы сверкали, когда она поворачивала свои выцарапанные глаза то в одну сторону, то в другую. Да, Адолин чувствовал эту агонию, как свою собственную. Он не знал причины, но чувствовал.
– Послушай ее! – не унимался Секейр. – Прими ее осуждение!
– Отпусти ее! – заорал Адолин, а потом обмяк. – Шквал. Просто отпусти…
– Я отказываюсь судить! – провозгласил Секейр. – Мне не нужно выносить вердикт. В конце концов, важны только ее показания. Ее осуждение – это все, что нам требуется. Слушай ее крики, помни их, когда будешь гнить, Адолин Холин. Вспомни, что сделало с ней твое племя. Ее крики – твой приговор!
Вопли Майи достигли мучительного крещендо, затем она замолчала, задыхаясь.
Слаба. Слишком слаба.
«Возьми, – подумал Адолин. – Возьми немного моей силы».
Она посмотрела прямо на него – и, несмотря на выцарапанные глаза, увидела. Адолин почувствовал что-то, некую теплоту глубоко внутри. Майя втянула воздух, наполняя легкие. Ее лицо побагровело, когда она собрала все силы, приготовилась снова закричать. Адолин ожидал услышать визг. Она открыла рот.
И заговорила.
– Мы! Вы-бра-ли!
Эти два слова разнеслись по Форуму, заставив взволнованных спренов чести замолчать. Секейр, стоявший к ней спиной, обомлел. Он обернулся, чтобы посмотреть, кто прервал его эффектную речь.
Тяжело дыша, сгорбившись в объятиях своих тюремщиков, Майя сумела повторить свои слова.
– Мы… Мы выбрали…
Секейр отшатнулся. Руки, державшие Адолина, обмякли – спрены чести потрясенно уставились на мертвоглазую.
Адолин высвободился и пересек помост. Он оттолкнул испуганную Амуну и поддержал Майю, закинув ее руку себе на плечо, как будто она была раненым солдатом. Она вцепилась в него, пытаясь удержаться на подгибающихся ногах.
Но одновременно с этим она не переставала шептать.
– Мы выбрали, – сказала она сорванным голосом, словно кричала уже несколько часов. – Адолин, мы выбрали!
– Кровь предков… – проговорил Адолин.
– В чем дело? – сказал Секейр. – Что ты с ней сделал? От твоего вида она начала бредить, она обезумела и…
Он замолчал, когда Майя ткнула в его сторону пальцем и издала ужасающий визг, ее челюсть при этом опустилась ниже положенного. Секейр прижал руку к груди, вытаращив глаза. Ее крик превратился в слова.
– Ты. Не отнимешь. Мою. Жертву! – крикнула она. – Моя. Моя жертва. Не твоя. – Она указала на толпу. – Не их. – Она указала на Адолина. – Не его. Моя. Моя жертва.
– Вы знали, что произойдет, когда Сияющие нарушат свои клятвы, – сказал Адолин. – Они вас не убивали. Вы все решили сообща.
Она энергично закивала.
– Все это время, – сказал Адолин громче, для публики. – Все считали вас жертвами. Мы не признавали, что вы были соратниками Сияющих.
– Мы выбрали, – прошипела она. Затем выпалила, как бравурный припев: – Выбрали сами!
Адолин помог ей подойти к первому ряду скамеек, и спрен чести, сидевший там, отполз в сторону. Она села, дрожа, но продолжала крепко держать его за руку. Он не отстранился; она, казалось, нуждалась в утешении.
Он оглядел толпу. Затем повернулся к Секейру и другим старшим спренам чести, сидящим возле судейского трона.
Адолин молчал, но своим видом бросал им вызов: пусть попробуют его осудить. Пусть попробуют проигнорировать показания обличителя, которого сами же и выбрали и якобы наделили правом вынести вердикт. Он позволил им все осознать. Он дал им возможность подумать.
Затем они начали удаляться. Спрены чести уходили – затравленные, сбитые с толку. Старейшины собрались вокруг Секейра, который остался стоять, ошеломленно глядя на Майю. Они оттащили его, разговаривая приглушенными, озабоченными голосами.
Адолина не тронули. Все держались подальше от него и от Майи. Пока наконец на трибунах не остался один спрен. Одетая в черное женщина, чья кожа радужно переливалась. Купаж встала и начала спускаться по ступенькам.
– Я хотела бы претендовать на толику этой победы, – сказала она, – ведь вы одержали верх в том, что все считали непреодолимым испытанием. Но сегодня победили не моя опека и не ваша смелость.
Майя наконец отпустила руку Адолина. Она казалась сильнее, чем раньше, хотя ее глаза все еще были выцарапаны. Он чувствовал ее любопытство, ее… осознанность. Она посмотрела на него и кивнула.
Он кивнул в ответ:
– Спасибо.
– Сссила, – прошептала мертвоглазая. – Ссила. Прж…
– Сила прежде слабости.
Она снова кивнула и уставилась в землю выцарапанными глазами, охваченная изнеможением.
– Я не намерен забывать, что вы свидетельствовали против меня, – сказал Адолин, обращаясь к спрену чернил. – В этом представлении вы играли за обе стороны.
– Для меня таков был лучший способ победить, – сказала Купаж, разглядывая Майю. – Но знайте, что это я предложила старейшинам использовать вашу мертвоглазую в качестве обличителя. Они не знали о правовом положении, которое позволяло говорить за нее.
– Значит, ее боль – ваша вина?
– Я не предполагала, что они обойдутся с ней так бессердечно. Их поступок только на их совести, как и позор. Но, надо признать, я понимала, что они на многое способны. Я хотела проверить, существует ли истина – та, про которую вы мне сказали.
Адолин нахмурился, пытаясь вспомнить.
– Что она может говорить, – напомнила Купаж. – С вами. Что между вами дружба. Я искала доказательства и обнаружила, что ее имя, записанное в старых спренских договорах, именно такое, как вы сказали. Любопытный факт. Действительно любопытный.
Купаж обошла вокруг Адолина и внимательно изучила лицо Майи.
– Все еще выцарапаны… – сказала она. – Хотя связь между вами быть.
– Я… не Сияющий, – проговорил Адолин.
– Нет. Это точно. – Взгляды Купаж и Майи встретились. – Но что-то происходит. Я должна наконец покинуть это место и вернуться к соплеменникам. Если слова, которые произнесла эта мертвоглазая…
– Если то, что она сказала, правда, – проговорил Адолин, – тогда у вас нет больше основания отказывать человечеству в узах, в которых оно нуждается.
– Верно, да? – ответила Купаж. – Веками мой народ повторял легкую ложь. Что люди эгоистичны. Что люди убивают. Но простые ответы частыми быть, так что наша ошибка простительна. Эта истина, однако, означает, что существует проблема серьезнее. Тысячи спренов предпочли смерть, лишь бы прекратить существование Сияющих орденов. Разве это вас не беспокоит? Они верили, что связывание потоков уничтожит мир. Что с Сияющими рыцарями надо покончить, и таково решение. Внезапное решение, стоившее многих жизней.
– Ты знала полную цену, Майя? – спросил Адолин, повинуясь спонтанному желанию. – Вы и ваши Сияющие – вы знали, что станете мертвоглазыми?
Адолин чувствовал, как Майя, превозмогая усталость, копается глубоко внутри себя в поисках… воспоминаний, к которым было трудно получить доступ. В конце концов она покачала головой и прошептала:
– Боль. Да. Смерть? Нет. Возможно.
Адолин сел рядом, позволив ей прислониться к нему.
– Почему, Майя? Почему вы хотели это сделать?
– Чтобы спасти… спасти… – Она осеклась и покачала головой.
– Чтобы спасти нас от чего-то худшего, – сказал Адолин и посмотрел на Купаж. – Что это значит?
– Это значит, что мы уже очень давно все делаем неправильно, великий князь Адолин, – ответила спрен чернил. – И я тоже глупа быть. Я всегда считала себя умной. – Она покачала головой, стоя перед ними, скрестив руки на груди. – Какое эффективное испытание. Очень эффективное.
– Это? – сказал Адолин, махнув рукой в сторону опустевшей сцены. – Это был полнейший фарс.
– Я о другом. Настоящее испытание – то, в котором вы участвовали последние несколько лет: испытание на верность. Майяларан была единственным судьей, который когда-либо имел значение, и сегодня ей выпал шанс вынести вердикт. – Купаж наклонилась вперед. – Вы справились.
Потом она повернулась и зашагала вверх по ступенькам – яркая ониксовая окраска делала ее похожей на тень без сопровождающего тела.
– Легких ответов больше не быть, – сказала она напоследок. – Но если мертвоглазые начнут возвращаться… это великая новость. Важная новость. Я передам ее своему народу. Не знаю, стоит ли опять связываться с Сияющими, но должна признать, что ваши предки не были предателями. Что-то очень сильно напугало их, заставив людей и спренов разрушить свои узы. И если спрены не знали, что умрут… тогда кусочки этой головоломки все еще отсутствуют. Существуют вопросы гораздо сложнее и опаснее, чем мы когда-либо предполагали.
С этими словами Купаж ушла. Адолин дал Майе отдохнуть несколько минут. Когда он наконец встал, она последовала примеру и двинулась следом за ним, как раньше, бесстрастная и кроткая; и все же Адолин ощущал, что она не такая безучастная. В ее движениях чувствовалась сдержанная сила.
Она не исцелилась, но ей стало лучше. Когда он нуждался в ней, она пришла на помощь, превозмогая саму смерть, чтобы выступить в его защиту.
«Нет. Она защищала свой собственный выбор. Не повторяй былую ошибку».
Надо найти Шаллан и отправиться к Клятвенным вратам, чтобы поделиться известием с остальными. Может быть, спрены чести проглотят свою гордыню и помогут человечеству. Может быть, как сказала Купаж, они найдут другие причины для страха.
В любом случае Адолин подозревал, что с Сияющими все станет по-другому.
Назад: 93. Достаточно сильна
Дальше: 95. Кем она была на самом деле
