65. Гипотеза
По мере того как мы углубляемся в эти исследования, я все больше сомневаюсь в самой природе Бога. Как может Бог существовать, проникая повсюду, но при этом состоять из материи, которую можно уничтожить?Из «Ритма войны», с. 21
Свет оказался гораздо интереснее, чем считала Навани.
Он был постоянно рядом, струился через окна или от заряженных камней. Он был вторым океаном, белым и чистым, таким вездесущим, что никто не обращал на него внимания.
Навани смогла заказать тексты, привезенные из Холинара – те, которые считала потерянными во время вторжения. Она сумела собрать другие со всей башни, и некоторые с соответствующими главами уже были здесь, в библиотеке. Все они были собраны по приказу Рабониэли и доставлены без вопросов, чтобы Навани могла работать.
Она поглощала слова. Запертая в комнате, она больше ничего не могла сделать. Каждый день она писала рутинные инструкции своим ученым – и прятала в них зашифрованные послания, которые на самом деле ничего не значили. Рушу должна была из контекста понять, чем она занимается, но Сплавленные? Что ж, пусть тратят время, пытаясь выяснить суть написанной ею абракадабры. Их замешательство может помочь ей передать важные сообщения позже.
Это не занимало много времени, и остаток дня она проводила, изучая свет. Конечно, в ее занятии не могло быть ничего плохого, как того хотела Рабониэль. И тема была так увлекательна.
Что же такое свет? Не только буревой, но весь, в целом? Некоторые древние ученые утверждали, что его можно измерить. Они говорили, он имеет вес. Другие не соглашались, заявляя, что можно измерить только силу, с помощью которой движется свет.
Обе эти идеи заворожили ее. Она никогда не думала о свете как о вещи. Он просто… существовал.
Взволнованная, она провела старый эксперимент из своих книг: расщепление света на радугу цветов. Требовалось лишь поставить свечу в коробку, использовать отверстие, чтобы сфокусировать свет, а затем направить его через призму. Затем, заинтересовавшись, она экстраполировала и – после нескольких попыток – смогла использовать другую призму, чтобы заново собрать составляющие цвета в пучок чистого белого света.
Потом Навани использовала бриллиант, наполненный буресветом, вместо свечи. Вышло то же самое, свет распался на составляющие, но синий луч оказался шире остальных. И пустосвет повел себя аналогичным образом, однако у него самой широкой была фиолетовая полоса, а другие цвета с трудом удалось разглядеть. Странно. Навани предполагала, что у разных видов света полосы будут ярче или тусклее, но не изменят размеры.
Самый интересный результат получился, когда она повторила опыт с башнесветом, собранным Рабониэлью. Это был не буресвет и не жизнесвет, а сочетание того и другого. Когда она пропустила башнесвет через призму, возникли две самостоятельные, непохожие друг на друга радуги.
Навани не могла их соединить. Когда она попыталась собрать цвета через другую призму, получились два луча – бело-голубой и бело-зеленый; они перекрывались, но не объединялись в изначальный башнесвет.
Исследовательница сидела за столом, уставившись на две светящиеся точки на белой бумаге. Вон та, зеленая. Может быть, это жизнесвет? Навани, вероятно, не смогла бы отличить его от буресвета, не сравнив, – только если поместить две сферы рядом друг с другом, становилось заметно, что буресвет имел голубоватый оттенок, а жизнесвет отливал зеленью.
Бывшая королева встала и принялась рыться в сундуке с личными вещами, которые ей принесли люди Рабониэли. Она искала свои дневники. День смерти Гавилара, наполненный множеством противоречивых эмоций, до сих пор было мучительно больно вспоминать. Она записала свои впечатления от тех событий шесть раз, в непохожих эмоциональных состояниях. Иногда она скучала по нему. По крайней мере, по тому, кем он был давным-давно, когда они все вместе планировали завоевать мир.
Эту личину он продолжал демонстрировать почти всем остальным после того, как начал меняться. И поэтому, ради блага королевства, Навани подыграла. После его смерти она придумала грандиозную сказку, написала о короле Гавиларе, объединителе, могущественном, но справедливом человеке. Идеальном монархе. Она дала ему именно то, что он хотел, именно то, что сама угрожала утаить. Она сделала его частью мировой истории.
Навани закрыла дневник, заложив страницу пальцем, и перевела дух. Нельзя отвлекаться на эту запутанную мешанину эмоций. Она снова открыла дневник и обратилась к записи о встрече с Гавиларом в своем кабинете в день его смерти.
«У него на столе были сферы, штук двадцать-тридцать. Он показывал их своим необычным посетителям, которые потом исчезли без следа.
Что-то было не так с этими сферами. Мое внимание привлекли несколько необычных: сферы, которые светились отчетливо чужеродным светом, почти противоположностью света. Одновременно фиолетовые и черные, каким-то образом сияющие, но выглядящие так, словно им полагалось гасить свет, а не способствовать ему».
Навани перечитала эти отрывки, затем изучила бледно-зеленый свет, который выделила из башнесвета. Свет Жизни, свет Культивации. Мог ли Гавилар тоже иметь этот свет? Могла ли она принять бриллианты с жизнесветом за изумруды? Или, может быть, жизнесвет в заряженном камне внешне неотличим от буресвета?
– Почему ты не поговорил со мной, Гавилар? – прошептала она. – Почему я не заслужила твоего доверия…
Она взяла себя в руки, а затем прочитала дальше – вплоть до того момента, когда Гавилар вонзил нож глубже.
«Ты недостойна этого, Навани, – прочитала она. – Называешь себя ученой, но где же твои открытия? Ты изучаешь свет, но сама – его противоположность. Вещь, которая уничтожает свет. Ты проводишь время, барахтаясь в кухонных отбросах и размышляя о том, распознает ли какой-нибудь ничтожный светлоглазый правильные линии на карте».
Вот буря. Это было так больно.
Она заставила себя задержаться на его словах. «Его противоположность. Вещь, которая уничтожает свет…»
Гавилар говорил о той же концепции, что и Рабониэль, о свете и его противоположности. Совпадение? Имеет ли это отношение к той сфере, которая искривляла воздух?
Охранник у ее двери начал что-то напевать, потом отступил в сторону. Навани догадывалась, что это значит. И действительно, вскоре вошла Рабониэль, а за ней и другая Сплавленная, которая так часто бывала поблизости. Фемалена с похожим узлом на макушке и узором на коже, но с пустым взглядом. Рабониэль, казалось, любила держать ее рядом, хотя Навани не знала, ради безопасности или по какой-то другой причине. Вторая Сплавленная была одной из самых… невменяемых, что Навани видела. Возможно, более здравомыслящие намеренно следили за конкретными сумасшедшими, чтобы они не причиняли вреда себе или другим.
Безумная Сплавленная подошла к стене и уставилась на нее. Рабониэль приблизилась к столу, Навани встала и поклонилась ей:
– Древняя. Что-то не так?
– Просто проверяю твои успехи.
Навани освободила место, чтобы Рабониэль могла наклониться; оранжево-рыжие волосы из ее пучка коснулись стола, когда она осматривала опыт Навани: ящик с камнем, пропускающий свет, который разделялся, проходя через призму, а затем благодаря еще одной собирался в два отдельных потока.
– Невероятно, – сказала Рабониэль. – Этим тебе и положено заниматься – экспериментировать, а не бороться со мной. Буресвет и жизнесвет. Ну да, как я и говорила.
– Да, Древняя, – сказала Навани. – Я читала о свете. Свет, который исходит от солнца или свечей, не может храниться в камнях, но буресвет может. Так что же такое буресвет? Это не просто иллюминация, поскольку он светится сам по себе. Временами кажется, что буресвет – жидкость. Он так себя ведет, когда его переносят из полного самосвета в пустой: это похоже на осмос. Когда буресвет содержится в резервуаре, иллюминация, которую он испускает, подобна солнечному свету – ее можно разделить призмой, и она рассеивается с увеличением расстояния от источника. Но буресвет должен отличаться от собственного свечения. Иначе как бы мы могли держать его в камнях?
– Ты можешь их объединить? – спросила Рабониэль. – Буресвет и пустосвет – их можно смешать?
– Чтобы доказать, что люди и певцы могут быть едины?
– Да, конечно. По этой причине.
«Врешь», – подумала Навани. Она не могла быть в этом уверена, поскольку певцы часто вели себя странно, но здесь точно крылось нечто большее.
Странная безумная Сплавленная начала что-то говорить на своем языке. Продолжая таращиться на стену, повторила ту же фразу, громче.
Рабониэль взглянула на нее, что-то тихо пропела, потом перевела взгляд на Навани.
– Ты обнаружила что-нибудь еще?
– Это все, – сказала бывшая королева. – Я не смогла заставить жизнесвет и буресвет соединиться вновь, но не знаю, считается ли это подлинным расщеплением, – я разделила только излучение, а не сам объединенный свет.
– Твой способ смешивать масло и воду меня заинтриговал. Надо выяснить, можно ли смешать буресвет и пустосвет? Что произойдет, если их объединить?
– Вы полностью сосредоточены на этой идее, Древняя, – проговорила Навани, задумчиво откидываясь на спинку кресла. – Почему?
– Именно поэтому я и пришла сюда, в Уритиру.
– Не ради завоеваний? Вы говорите о мире между нашими народами. Каким был бы для вас этот союз, если бы мы смогли его достичь?
Рабониэль запела в некоем ритме и открыла ящик Навани, вынула сферу с башнесветом.
– Война тянется так долго, что я видела, как эту тактику применяли десятки раз. Да, мы раньше никогда не захватывали башню, но брали Клятвенные врата, командные посты и даже столицу Алетелы. Все это части вечного, бесконечного процесса. Я хочу с ним покончить. Мне нужны инструменты, чтобы по-настоящему завершить борьбу, и все ради… сохранения нашего рассудка.
– Как завершить? – настаивала Навани. – Если мы будем работать вместе, как вы того желаете, что случится с моим народом?
Рабониэль повертела сферу в пальцах, игнорируя вопрос.
– Мы знаем об этом новом свете с тех пор, как была создана башня, но именно я предположила, что башнесвет представляет собой результат сложения буресвета и жизнесвета. Ты это подтвердила. Предоставила доказательство! Значит, мой замысел тоже можно воплотить в жизнь.
– Вы когда-нибудь слышали о сферах, вокруг которых деформируется воздух? – спросила Навани. – Как если бы они были очень горячими?
Ритм Рабониэли прервался. Она повернулась к Навани.
– Где ты об этом услышала?
– Был один разговор, – солгала Навани. – Давным-давно, с человеком, который утверждал, что видел такое.
– Есть теории, – сказала Рабониэль. – Материя имеет свою противоположность: отрицательные акси, которые разрушают положительные акси, если совмещаются друг с другом. Это известно и подтверждено Осколками – Враждой и Честью. Поэтому кое-кому пришла в голову мысль… а существует ли противоположность света? Антисвет? Я больше об этом не думаю. В конце концов, я предполагала, что если и существует противоположность буресвету, то это пустосвет.
– Только вот у нас нет причин полагать, что буресвет и пустосвет – противоположности, – возразила Навани. – Скажите мне, что произойдет, если этот теоретический отрицательный свет соединится с положительным?
– Разрушение, – ответила Рабониэль. – Мгновенное уничтожение.
Навани похолодела. Она велела своим ученым – тем, кому доверила странную сферу Сзета, – поэкспериментировать с искривляющим воздух светом. Переместить его в разные камни, попробовать использовать в фабриалях. Возможно ли, что они… каким-то образом смешали содержимое сферы с обычным пустосветом?
– Продолжай эксперименты, – приказала Рабониэль, опуская сферу обратно в ящик. – Ты получишь все, что для них понадобится. Если ты сможешь объединить пустосвет и буресвет, не разрушив их и тем самым доказав, что они не противоположны… Ну, я хотела бы знать. Ради такого я откажусь от теорий, которые обдумывала много лет.
– Я понятия не имею, с чего начать, – запротестовала Навани. – Если вы позволите мне вернуть мою команду…
– Напиши им инструкции и заставь работать, – отрезала Рабониэль. – Они по-прежнему в твоем распоряжении.
– Ладно, – сдалась Навани, – и все-таки я не знаю, что делаю. Если бы я пыталась что-то подобное сделать с жидкостями, я бы использовала эмульгатор, но какой эмульгатор можно применить к свету? Это противоречит здравому смыслу.
– Все равно попробуй, – сказала Рабониэль. – Сделай это, и я освобожу твою башню. Заберу свои войска и уйду. Это знание стоит больше, чем любой город, каким бы стратегическим значением он ни обладал.
«Несомненно», – подумала Навани.
Она ни на секунду не поверила, что Рабониэль сдержит слово, однако знание и впрямь дало бы Навани очевидное преимущество. Почему Рабониэль хотела доказать или опровергнуть, что два света противоположны? Что за игру она затеяла?
«Может быть, ей нужно оружие? Тот взрыв, который я нечаянно вызвала? Это за его силой охотится Рабониэль?»
Сплавленная у стены снова заговорила, на этот раз громче. Рабониэль опять запела, взглянув на нее.
– Что она говорит? – спросила Навани.
– Она… спрашивает, не видел ли кто ее мать. Ждет ответа от стены.
– Ее мать? – переспросила Навани, склонив голову набок. Она не думала, что у Сплавленных могут быть родители, но, конечно, они были. Тысячи лет назад эти существа родились смертными. – А что случилось с ее матерью?
– Она здесь, – тихо сказала Рабониэль, указывая на себя. – Это была еще одна моя гипотеза, которая не подтвердилась. Давным-давно. Я считала, что мать и дочь, служа вместе, могут помочь друг другу сохранить рассудок.
Рабониэль подошла к дочери и развернула ее, чтобы вывести за дверь. И хотя певцы, как правило, не проявляли эмоций, Навани была уверена, что может прочесть боль в выражении лица Рабониэли – Сплавленная вздрогнула, когда дочь продолжила спрашивать о матери, все это время невидящим взглядом уставившись мимо нее.
Назад: 64. Личное напоминание
Дальше: 66. Обреченный мучиться
