Глава 7. Малый Хинган

– Ваше превосходительство, впереди на высоте оборонительная позиция китайцев в две линии. Глубокий овраг не позволит атаковать в конном строю. Обойти позицию не представляется возможным из-за небольших, но отвесных горных массивов по бокам высоты. Придётся в лоб атаковать, – доложил Ренненкампфу хорунжий Вертопрахов, вернувшийся из разведки.

– Артиллерия есть? – поинтересовался генерал.

– Не знаю. В окопах орудий не видел, но они могут располагаться за гребнем высоты, ваше превосходительство, – на загорелом лице хорунжего выступил румянец.

– Полно, Роман Андреевич, не смущайтесь. Не всё возможно рассмотреть на вражеских позициях, – дружелюбно произнёс Павел Карлович. – А сколько пехоты и конницы стоит перед нами?

– Ваше превосходительство, конницы не видел, а пехоты от тысячи до двух, думаю, наберется.

– Что же, Тимофей Васильевич, вы были правы, командующий китайскими войсками генерал Чжан и его начальник штаба Джуй не дураки. На удобной позиции выставили заслон. Хотя не удивлюсь, если за гребнем высоты войск окажется куда больше. Не ловушка ли эта позиция?

– Не думаю, ваше превосходительство. Я бы на их месте закрепился на перевале Малого Хингана. Вот там позиция будет практически неприступной. А здесь, вернее всего, заслон, чтобы выиграть время, – ответил я генералу.

– Поддержу господина капитана в его мнении. Через Малый Хинган пройти будет очень тяжело, – вступил в обсуждение возникшей проблемы исполняющий дела начальника штаба отряда подполковник Ладыженский.

– Гавриил Михайлович, а вы бывали на перевале?

– Нет, ваше превосходительство, Но я почти три года исполнял должность старшего адъютанта штаба Приморского военного округа, и через мои руки прошло множество карт, которые тайно составляли офицеры корпуса военных топографов. Перевал Малого Хингана – отличное место для организации неприступной обороны. Там рельеф местности просто кричит о том, что здесь надо строить оборону для отражения наступления врага. Если мы прорвёмся через перевал, то выйдем на оперативный простор.

– Это хорошо, господин полковник, оперативный простор – мечта кавалериста! Но пока перед нами высота с оборудованными окопами в два ряда. Противника больше, и наша надежда на артиллерию плюс воинский дух казаков и солдат. Какие предложения? Роман Андреевич, вам слово как самому младшему по званию.

Хорунжий опять покраснел, но потом справился с волнением и доложил:

– Предлагаю повторить опыт захвата позиций на Колушанских высотах и при взятии Айгуня. Артиллерийский обстрел, а потом атака окопов при поддержке расчетов с пулемётами Мадсена. Думаю, китайцы снова не выдержат такого шквала огня и отступят. А там, пусть и пешими, а в шашки их возьмём! Побегут, ваше превосходительство!

Ренненкампф обвёл взглядом офицеров.

– Есть ещё предложения?

– Ваше превосходительство, я бы ещё задействовал две тачанки. На нашем левом фланге на возвышенности рядом с кумирней есть небольшая площадка перед высотой, где они смогут разместиться. Если во время наступления туда выдвинуть два пулемёта Максима, то они с бричек смогут через головы казаков поддержать атаку фланговым огнём, – быстро отбарабанил я.

С учетом того что больше замечаний и дополнений не было, за основу предстоящего боя был принят предложенный Вертопраховым план. Он же возглавил передовую сотню из трех идущих на штурм в пешем порядке. Две сотни нерчинцев оставались в запасе и при прорыве китайской обороны должны были преследовать бегущего противника.

Восемь орудий Забайкальского артдивизиона открыли огонь, и над позициями обороняющихся вспухли разрывы шрапнели. После пятого залпа вперёд пошли спешившиеся казаки. В бинокль было видно, как пятая сотня Вертопрахова скатилась в овраг и двинулась по нему в попытке выйти во фланг противнику.

Четвертая сотня амурцев и первая нерчинцев выбрались на противоположный край оврага и лежа открыли огонь. В звуки винтовочных залпов вплелся треск скороговорки пулемётов Мадсена. Внезапно к ним присоединился и грохот максимов. Я перевёл бинокль на кумирню. Рядом с ней стояли две тачанки, с которых наводчики азартно долбили во фланг китайской обороны.

– Хорошая вещь ваша тачанка, Тимофей Васильевич! Махом взлетели к китайскому храму, развернулись и открыли огонь. Кстати, довольно точный, – произнёс Ренненкампф, не отрывая бинокль от глаз. – На уставных повозках так бы не получилось. О… А вот и казачки в атаку пошли! Сейчас будет жарко!

Я смотрел в бинокль на открывающуюся, можно сказать, парадоксальную картину. Закончив вести огонь, за исключением расчетов с мадсенами, казаки выхватили шашки и бегом кинулись в атаку. До нас долетел их дружный рёв.

– Всё, спеклись узкоглазые! – эмоционально пробормотал Ладыженский, так же не отрывая взгляда от бинокля.

«Действительно, спеклись и побежали. Не выдерживают китайцы наших штыковых атак. А тут такой сюрреализм. Казаки пешие по-конному атакуют. Поневоле остолбенеешь, а потом в бега податься захочется от злых дядек с большими ножиками», – прикалывался я про себя, наблюдая начинающееся массовое отступление противника.

– Тимофей Васильевич, поезжайте к сотнику Токмакову. Пускай вводит в бой две сотни нерчинцев. Самому в бой идти запрещаю. Возвращаетесь ко мне.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – огорчённо произнёс я и двинулся к коноводам, державшим штабных лошадей.

Вскоре конные сотни казаков поднялись на высоту, осторожно пересекли овраг и вскоре перевалили через гребень, исчезнув из виду. Отдав приказ сотнику Токмакову, вернулся к штабу Ренненкампфа, с которым двинулся на высоту.

– Ваше превосходительство, разрешите доложить! – хорунжий Вертопрахов, встретивший генерала на первой линии окопов, сиял, как только что отчеканенный золотой червонец.

– Докладывайте, Роман Андреевич.

– Ваше превосходительство, пятая сотня Амурского полка под моим командованием по оврагу вышла в левый фланг позиций противника и дружным ударом прорвала и первую, и вторую линии обороны. Выйдя на гребень высоты, я обнаружил три орудия, готовых открыть огонь. Прислугу вырезали, пушки захватили. Что-то около трех дюймов, стальные, но вижу такие впервые. У них даже щиток стальной для защиты пушкарей от пуль есть. Зарядные ящики на двадцать четыре снаряда.

«Ишь, как Рома сияет. Сходить в разведку, взять высоту, захватить три орудия. Всё как по статуту ордена. По мне, так Георгия четвёртой степени заслужил, – думал я, глядя на довольного как сто китайцев хорунжего. – Как шепнул два дня назад капитан Самойлов, генерал Грибский за Колушанские высоты представил хорунжего Селивёрстова Романа Петровича к Георгию. Кстати, если не считать меня, Ромка станет первым из офицеров кавалером этого ордена в Амурском казачьем полку. А за ним теперь ещё один Ромка – Вертопрахов Роман Андреевич. Надеюсь, Павел Карлович не зажмёт представление».

– Благодарю за службу, господин хорунжий, – дослушав доклад Вертопрахова, произнёс Ренненкампф, вскидывая ладонь к фуражке. – Непременно будете отмечены наградой, Роман Андреевич.

– Служу престолу и Отечеству, ваше превосходительство!

– Давайте-ка, посмотрим, что вы за трофеи захватили. Самому стало интересно, что же это за орудия.

– Canon de 75 mle 1897, или французское семидесятипятимиллиметровое полевое орудие образца одна тысяча восемьсот девяносто седьмого года. Вид снарядов – шрапнель и бризантная граната. Скорострельность – до пятнадцати выстрелов в минуту. Интересно, как они тут оказались, если во Франции в войска только начали поступать. – Подполковник Ладыженский спрыгнул с коня и начал обходить орудия.

– Наши артиллеристы разберутся с этими орудиями, Гавриил Михайлович? – поинтересовался Ренненкампф, продолжая оставаться в седле.

– Не боги горшки обжигают. Разберутся, куда денутся. Было бы к ним снарядов только побольше. С такой скорострельностью, как у этих орудий, они полностью батарею из восьми наших четырехфунтовок заменят.

– Поищем, господин полковник. Мы здесь ещё не осмотрелись как следует. Внизу, кажется, лагерь и обозы. Там, вернее всего, и запасы снарядов, – скороговоркой проговорил Вертопрахов.

– И лагерь, бросив обоз, уже покинули бывшие хозяева, – произнёс Ренненкампф, рассматривая через бинокль убегавших китайцев, которых преследовали нерчинцы.

То там, то здесь вспыхивали кратковременные стычки, заканчивавшиеся тем, что несколько китайцев, пытавшихся оказать сопротивление, валились на землю от ударов шашек, после чего казаки продолжали преследование бегущих.

Только через час нерчинцы вернулись назад. Ночь прошла в захваченном лагере, запасы которого значительно увеличили вооружение и провиант авангарда летучего отряда. Для охраны остального добра пришлось оставлять полусотню казаков. Основной отряд в составе Сретенского резервного полка, ещё одной батареи Забайкальского артдивизиона и шестой сотни амурцев доберётся сюда не раньше, чем через пару суток.

С утра двинули дальше. В этот раз в авангард ушла полусотня третьей сотни первого Нерчинского полка под командованием хорунжего Белинского. Павел Карлович, как грамотный генерал, решил дать возможность отличиться молодым офицерам. Вчерашний успех хорунжего Вертопрахова, а до этого Ромки Селивёрстова, многим вскружил голову. Очень уж орден Святого Георгия почётен в офицерской среде в этом времени-пространстве. Если сравнить с советскими наградами, то я бы, наверное, соотнёс Георгия четвертой степени с орденом Боевого Красного Знамени, третьей степени Георгия с орденом Александра Невского, второй – с орденом Суворова первой степени, а первой – с орденом Победы.

К обеду у селения Эйюр наш авангард догнал арьергард отступающих китайских войск. Солдаты противника заняли позиции в двух верстах позади селения по берегу речки Эйюр. Её болотистая пойма опять не позволяла атаковать противника в конном строю, поэтому пришлось обратиться к уже отработанной тактике. Первая сотня нерчинцев, четвертая и пятая сотни амурцев, заняв гребень противостоящей высоты, открыли огонь по китайцам. Орудия Забайкальского дивизиона и три захваченные французские семидесятипятки стреляли через головы своей цепи.

Неожиданно для нас китайская пехота плотной массой перешла в наступление. Казаки, экономя патроны, вели редкий огонь из винтовок. Подпустив противника на пятьсот шагов, орудия открыли уничтожающий огонь картечью, но китайцы, несмотря на значительные потери, продолжали двигаться вперёд. Около трех сотен китайской конницы попытались атаковать правый фланг казачьей цепи, но, задержанные болотом, отвернули назад.

– Ваше превосходительство, я с докладом, – прокричал, спрыгивая с коня, подлетевший намётом казак.

– Докладывай, братец, – оторвав взгляд от бинокля, невозмутимо произнёс Ренненкампф.

– У казаков патроны на исходе, ваше превосходительство. Командир первой сотни нерчинцев подъесаул Шарапов просит разрешения атаковать китайские позиции в конном строю через болото. Боюсь, не сдержим узкоглазых, уж больно их много прёт, – произнёс казак, преданно глядя на генерала.

Ренненкампф через бинокль внимательно осмотрел поле боя и после небольшой паузы произнёс:

– Значит, так, братец, передашь своему командиру, чтобы после небольшой паузы, а затем трех залпов всех орудий поднимал сотню в атаку. Вместе с вами в атаку пойдёт четвертая сотня амурцев сотника Вондаловского. Нет, не так.

Генерал сделал паузу, после чего повернулся в сторону своего адъютанта корнета запаса гвардейской кавалерии Савицкого:

– Господин корнет, отправляйтесь вместе с казаком к подъесаулу Шарапову и передайте приказ совместно с сотником Вондаловским начать атаку, как я уже сказал, после паузы и трех одновременных залпов всех наших орудий.

– Слушаюсь, ваше превосходительство. Разрешите выполнять?

– Выполняйте, корнет.

Отдав данное распоряжение, генерал взмахом руки подозвал к себе командира второй сотни нерчинцев.

– Сотник Токмаков, ваша резервная сотня по левому флангу выйдет в тыл наступающей пехоты противник. Для поддержки возьмите четыре тачанки. Остальных по моему приказу направьте на правый фланг. Выходите немедленно.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

– Господин капитан, – эти слова были обращены уже ко мне, – вы сейчас же выдвигаетесь к артдивизиону, передаёте приказ о небольшой паузе и потом о трех слитных залпах. Очень надеюсь на вас, Тимофей Васильевич. Надо всё рассчитать идеально – и залпы, и выдвижение в обход казаков, и атаку двух сотен.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

Всё удалось. Китайцы, сосредоточив огонь на атакующих, не заметили, как к ним в тыл вышла резервная нерчинская сотня с тачанками. Оказавшись меж двух огней, солдаты противника начали покидать выгодную позицию, а казаки на измученных конях бросились в преследование. На расстоянии почти пять вёрст вспыхивали скоротечные схватки, в наступивших сумерках преследование прекратилось, и отряд встал на отдых.

Подводя итоги боя на вечернем совете, Ренненкампф отметил, что благодаря мужеству и героизму казаков и артиллеристов был разбит трёхтысячный китайский отряд, имевший восемь орудий. Потери неприятеля составили от трехсот до пятисот человек. Казаки потеряли из нерчинцев убитыми сотника Шкляра, легко ранен был подъесаул Шарапов и шестнадцать казаков убиты или ранены. У амурцев потери были значительно меньше: двое убитых и трое раненых казаков, а также ранен пятью пулями командир четвертой сотни Вондаловский. Наибольшие потери были во второй сотне забайкальцев, шедшей в атаку в скомканном строю, в то время как амурцы смогли развернуться лавой.

– Что же, браты, давайте ещё по одной за погибших казаков и станичников, – с этими словами я опрокинул в рот из кружки грамм сто чистой, как слеза, байцзю, или, как её здесь называли казаки, чистой ханшин, то есть китайской водки.

«Хорошо пошла…» – энергично выдыхая, подумал я, оглядев свой первый, ещё «детский» черняевский десяток, который весь, кроме Дана, сидел рядом со мной вокруг костра.

После вечернего совещания меня нашёл Ромка и сообщил, что если у меня есть возможность, то браты ждут на поздний ужин, удалось кое-что надуванить. Плюнув на всё, тем более генерал Ренненкампф меня ничем не озадачил до утра, направился в расположение четвёртой сотни. Могу же я хоть раз посидеть, в смысле, поужинать со своими побратимами или нет? До сих пор как-то не вышло.

– Ермак, вот ты мне скажи, за что Гришка Чупров, старший брат Чуба, сегодня голову сложил? Кому она нужна, эта война? – с какой-то истерикой в голосе спросил меня сильно захмелевший бывший командир первой тройки Тур, или старший урядник Верхотуров Антип, в своё время закрывший собой генерал-губернатора Корфа.

На него попытался шикнуть Ромка, Чуб и кто-то из братов, но я их остановил:

– Антип, братка, не нужна нам эта война. Не мы её начали. Но воевать придётся. Ты просто не видел, что эти ихэтуани-боксёры творят! Своих, принявших христианскую религию, вырезают всех, не жалея ни женщин, ни детей. Головы рубят, живьём сжигают! – Чуть не ляпнул «фашисты». – Ты хочешь, чтобы они к нам через Амур пришли?!

– Да ты чего, Ермак?! – Тур на глазах начал трезветь. – Да я их голыми руками рвать буду!

– Ну и не хрена такие вопросы задавать! – мрачно произнёс Феофан Чупров. – Брат не зря погиб! А я за него еще десяток… нет, сотню на тот свет отправлю. Будут суки узкоглазые помнить семью Чупровых!

Со всех сторон посыпались слова, пытающиеся успокоить Феофана.

– Ермак, а можно Гришку домой или хотя бы на родной берег отправить? – казак с надеждой посмотрел на меня.

– Извини, Чуб, но нет. Мы уже далеко ушли. С ранеными не знаем что делать!

– Придётся Гришке в чужой земле лежать, а у него три месяца назад после дочки только сын народился! Мой племяш! – Чупров грустно помотал головой.

– Ермак, разреши ещё по одной, и всё, – обратился ко мне хорунжий Селивёрстов.

– Давай, Лис, за Григория Анисимовича Чупрова, пусть ещё и не преданного земле. Царствие ему Небесное!

Выпили. Потом Феофан отпросился уйти. Пошёл к телу брата.

Проводив глазами скрывшуюся в темноте сгорбленную фигуру Чуба, Ромка тихо произнёс:

– Надеялся он, Ермак, что ты поможешь отправить тело брата за Амур.

– Извините, браты, но такое не в моих силах. Если что случится, и я здесь в чужой земле лягу.

В это время над головой в ночном небе раздалось журавлиное курлыканье.

– Стаю спугнули, – задрав голову в звёздное небо, произнёс Шах, и все замолкли, вслушиваясь в звуки, раздающиеся с небес.

Журавли прошли над нами и вскоре скрылись в звездной небесной дали.

– Я слышал от деда, а тот от кубанских пластунов, что на Кавказе считают, что когда-то в их горах жил отважный воин, который сражался за счастье и покой своей земли. После смерти душа отважного героя вселилась в прекрасного и смелого журавля, – произнёс я, пытаясь отвлечь своих братов от смерти брата Чуба.

– Красивая сказка, – произнёс Савин Семён. – Или это правда, ваше высокоблагородие?

– Сыч, ты чего? – несколько ошалев, произнёс я. – Мы же договорились как по-старому.

– Не будет по-старому, Ермак, – грустно произнёс Савин. – Вон Дан, как стал благородием, так в станице со всеми через губу разговаривает. К нам на ужин не пришёл. Он же теперь офицер. Ты, Ермак, и Ромка – не такие, но всё равно по-старому только вот здесь перед костром.

Повисло напряжённое молчание.

«Да, сейчас как прежде не будет, – огорченно подумал я. – Хочешь не хочешь, но сословное общество. Прежнего не вернёшь, как бы я и Ромка этого ни хотели, но какая же досада! Юность прошла, как же жаль!»

Я сам не заметил, как потихоньку для себя самого, но набирая обороты, запел:

Наш костёр в общем биваке был несколько на стороне. Зная непростые отношения офицеров и казаков нашего десятка, остальные представители казары старались не отсвечивать, но услышав мою песню, как-то ненавязчиво стали приближаться к месту нашего ужина. Я же продолжал:

До Иосифа Кобзона или Марка Бернеса мне, конечно, далеко, но в душе будто бы рождались строки этой замечательной песни моего мира, и я пел, пел так, как чувствовал её после всех потерь за последние дни:

«Господь или кто-то спас меня пару раз за последнее время от неминуемой смерти. Значит, ещё поживу», – думал я, продолжая петь, наращивая громкость.

Закончив песню, я замолчал. Молчали браты и окружившие наш костёр казаки.

– Господин капитан, – вдруг услышал я за своей спиной голос генерала Ренненкампфа, – чья это песня?

«Вот это попал! Как же он подошёл незаметно! Проморгали все, млять!» – успел подумать я, вскочив с земли, застегивая крючки и пуговицы, которые расстегнул, расслабившись.

– Смирно-о-о!!! Ваше превосходительство, моя песня! – вытянувшись во фрунт, отчеканил я.

– Вольно, братцы! – Павел Карлович усмехнулся. – Тимофей Васильевич, а угостить своего командира чем-то найдёте?

– Ваше превосходительство, сейчас всё будет!

Не успел я произнести этих слов, как появился Севастьяныч, которого я ранее хотел посадить за наш общий «стол» вокруг костра, но тот отказался, сказав, что побратимы и денщик – это несовместимо. Зато здесь он среагировал моментально, откуда-то появился кубок-чаша, тарелка, вилка, нож, чистое полотенце. Не обращая внимания на застывших казаков, Хохлов в мгновение, пусть и несколько грубо, организовал «стол» для генерала.

– Однако, – произнёс Ренненкампф, сев на пятую точку. – И чем меня покормят бывшие казаки конвоя его императорского высочества?

– Ваше превосходительство… – начал я и замолк. А что я мог сказать? «Китайская водка, жареная и жесткая, как подошва, конина, какие-то овощи, сухари?»

– Ваше превосходительство, – раздался над моим ухом бас незнакомого мне бородатого казака забайкальца, – его высокоблагородие забыл, что приказал приготовить гуся и дичину. Сейчас всё принесут.

Не прошло и пяти минут, как перед Павлом Карловичем стояло блюдо с зажаренным гусем и какой-то мелкой запечённой птицей. В кубок, правда, налили ту же китайскую водку, которую генерал выпил не поморщившись, после чего закусил оторванной гусиной ногой.

– Благодарю, братцы! Тимофей Васильевич, проводите меня, – через некоторое время произнёс Ренненкампф, поднимаясь с организованного застолья.

Отойдя от нашего костра метров на двадцать, генерал произнёс:

– Господин капитан, я удовлетворён тем, как вас любят казаки, и не только амурские. Ваша новая песня прекрасна, и мне хотелось бы, чтобы она была исполнена среди офицеров нашего отряда. – Генерал сделал паузу, после которой поинтересовался: – Что вы собираетесь делать дальше?

– Ваше превосходительство, я не понимаю вашего вопроса. Надеюсь, что ваше предложение быть офицером по особым поручениям не было…

– Тимофей Васильевич, я вынужден вас огорчить, – генерал прервал меня и сделал паузу. – Военно-ученый комитет, к которому вы приписаны, расформирован. Друг из столицы три недели назад по телеграфу сообщил.

«Ох…ть, млять…» – а дальше никаких мыслей не было.

– После данного рейда я надеюсь получить под командование Забайкальскую казачью дивизию, в штабе которой хотел бы видеть вас штаб-офицером. Подумайте…

С этими словами генерал продолжил движение, оставив меня в состоянии легкого или охренительного обалдения.

Следующий день был относительно спокойным. С утра состоялись похороны погибших. В общей могиле нашёл свой последний приют и старший брат Чуба. После похорон сходил в походный лазарет, где Бутягин за несколько дней полностью взял дела в свои руки.

– Здравствуйте, Павел Васильевич, – поприветствовал я врача. – Как дела? Какая помощь нужна?

– И вам не хворать, Тимофей Васильевич. А помощь нужна. Очень нужна! – задорно ответил Бутягин, только вот его глаза выдавали сильнейшую усталость.

– Какая?

– Нужно пять подвод и сопровождение, чтобы отправить тяжелораненых в Айгунь или Благовещенск. С собой в дальнейший рейд мы их забрать не сможем. Не выживут. Я и так, можно сказать, сотника Вондаловского с того света вытащил. Пять пулевых ранений, большая потеря крови.

– Я доложу его превосходительству. Думаю, решим этот вопрос. С подводами не проблема, а вот по сопровождению… – я задумался, замолчав на пару мгновений. – Не меньше полусотни посылать придётся. Кругом китайцев, как мух. Ну да ничего! Дойдут до Сретенского полка, там других в эскорт назначат, а наши казачки в отряд вернутся. А от вас кто будет?

– Вольноопределяющийся Семёнов.

– А что так? Он же о подвигах мечтал?

– Мечтал, Тимофей Васильевич, пока с реалиями этого похода не столкнулся. Вызвался лично сопроводить раненых. Я ему для Вондаловского и ещё двух таких же тяжёлых несколько доз пенициллина дам, чтобы снять воспаление в дороге, – Бутягин мрачно усмехнулся и продолжил: – Можете себе представить, но я даже рад и благодарен тому, что в Благовещенске в лазарет ядро то прилетело и Машенька его руками схватила, получив ожоги. Если бы не это, она наверняка смогла бы убедить генерала Ренненкампфа взять её в рейд. А здесь такой ужас! Я представлял, но, как оказалось, представлял плохо!

– Да, Мария Петровна точно бы Павла Карловича уговорила. Так что всё что ни делается, всё к лучшему, даже если это относится к ранению, – ответил я, подумав про себя, что надо бы с обозом раненых письмо для другой раненой Марии отправить. Когда ещё такая оказия выпадет.

– Вы правы, мой друг, Маша своего бы добилась. Так я могу надеяться на вас, Тимофей Васильевич?

– Прямо сейчас иду к его превосходительству. Через час, максимум через два отправим раненых, – с этими словами я направился к Ренненкампфу.

Пока формировался обоз, я успел написать небольшое письмо для Беневской и отдать его Семёнову, наказав вольноопределяющемуся, если получится, то передать из рук в руки.

Обоз ушёл, а отряд двинулся дальше к перевалу через Малый Хинган. В течение дня, не считая нескольких стычек с небольшими отрядами китайцев, ничего значительного не произошло. Жалея лошадей, на бивак встали, пройдя меньше тридцати вёрст. Место для лагеря было выбрано с учётом небольшого озерца с чистой водой.

Отдых прошёл в каком-то пасторальном стиле, будто бы и нет войны. На ужин Севастьяныч принёс ведро ухи и большую ёмкость в виде таза жареных карасей. Где добыл такое богатство, не сказал, но офицеры штаба были очень довольны, будучи приглашенными на такое пиршество. Надо было налаживать и неформальные отношения с соратниками этого рейда. Посидели очень хорошо. Спиртного было немного, Ренненкампф строго обозначил норму, но разговоры звучали до полуночи. Без песен также не обошлось. Оказалось, что у корнета Савицкого есть гитара и он очень хорошо музицирует и исполняет романсы. Спел несколько песен и я, включая и новую, «Журавли».

С утра горячий завтрак, уже из солдатского-казачьего котла, благо походных кухонь прихватили с собой достаточно, включая трофейные. Солнце только начало подниматься, а отряд уже выступил в поход.

Около часа пополудни авангардная четвертая сотня, которой теперь временно командовал хорунжий Селивёрстов, попала под плотный ружейный огонь и вынуждена была отступить.

– Докладывайте, хорунжий, – приказал Ренненкампф Ромке, который подлетел к офицерам штаба на взмыленном коне.

– Ваше превосходительство… – Лис внезапно отвернулся и, согнувшись, кхекнул, после чего выплюнул сгусток пыли на землю. Выпрямившись в седле и приложив ладонь к головному убору, продолжил: – У кумирни Шитоу-Мяо авангард был встречен огнём до батальона китайской пехоты, а на правом фланге сотне угрожал конный отряд манегров в триста сабель. Чтобы не допустить неоправданных потерь и в связи с большим превосходством в силах противника, вынужден был отвести сотню к основному отряду.

– Вот, значит, как нас встретили предгорья Малого Хингана, – генерал, опёршись руками в переднюю луку седла, чуть развернул корпус в сторону офицеров штаба. – До перевала ещё далеко?

– Вёрст пять ещё будет, – ответил подполковник Ладыженский. – Видимо, генерал Чжан выслал разведку, чтобы выяснить, какими силами мы располагаем.

– Я тоже так думаю, Гавриил Михайлович, – генерал разгладил свои шикарные усы. – Батальон пехоты и три сотни сабель, говорите. Эх, жалко, в лаву не развернёшься. Придётся казакам опять пешим по-конному воевать. Атакуем по отработанной схеме. Орудия в одну линию. Четвертая сотня амурцев и первая нерчинцев при поддержке расчетов пулемётов Мадсена атакуют. На фланги выдвинуть по две тачанки. Кстати, новый командир пулемётной команды справится? Может быть, кого из офицеров направить?

Этот вопрос был предназначен мне. На него уверенно отрапортовал:

– Ваше превосходительство, старший урядник Верхотуров справится. Надежный, умелый и грамотный казак. Он в своё время генерал-губернатора Корфа собой от пули закрыл.

– Тогда, господа, начинаем. Атака после пятого залпа орудий. С Богом!