Глава 10. Гирин

Цицикар был взят практически без боя. Те китайские войска, которые походными колоннами уходили из города, были накрыты артиллерийским и пулемётным огнём с тачанок. Три сотни казаков развернулись в лаву и окончательно рассеяли не сдавшихся китайцев.

После этого небольшого боя, во время которого убитых не было, а потери составили шесть раненых казаков, наш отряд занял столицу провинции. Старый знакомый полковник Чун провёл с Ренненкампфом и офицерами штаба ознакомительную прогулку по Цицикару. Генерал Вей отпросился в сунь-фу-шу, то есть личное помещение и канцелярию генерал-губернатора Шоу Шаня, которое находилось в административной части города на въезде через северные ворота.

Цицикар, действительно, был городом-столицей, являясь при этом административным, военным и образовательным центром провинции Хэйлунцзян. В северной административной части города находились: ремесленное училище, женское училище, учительская семинария маньчжурско-монгольской литературы, двухразрядная учительская семинария, китайская низшая школа, провинциальная средняя школа, земледельческая школа. Представляете, на небольшой, в принципе, по размеру площади, занимающей, можно сказать, один квартал, столько учебных заведений. Как выяснилось позже, в городе также наличествовало военное пехотное низшее училище, а ещё школа полицейских и дозорных. Вот такие неграмотные китайцы, мать их.

Проехали мы и мимо неплохо снаружи выглядевшего ресторана и театра. В центре Цицикара был общественный сад с храмом предков и жертвенником богу земледелия. Было множество зданий, в которых располагались различные конторы чиновников типа департамента финансов, органов провинциального управления, департамента по взиманию пошлины, канцелярии по управлению провинции и прочее. Все конторы были закрыты. Наш «экскурсовод» полковник Чун объяснил это тем, что жители города не знают, как поведут себя русские при захвате города, но помнят, как вели себя японцы в тех поселениях, которые занимали во время японско-китайской войны пять лет назад.

Проезжая мимо мастерской по изготовлению денег, Ренненкампф потребовал вскрыть помещения. Какое же было наше удивление, когда в неказистых зданиях мастерской и склада нашли, как позже установили, четыреста шестьдесят семь пудов серебра и почти пятнадцать тысяч изготовленных монет. В общей сложности почти на четыреста пятьдесят тысяч рублей. В банке тоже кое-что нашлось. На сбор трофеев ушло три дня. Прибывающие части основного отряда дружно подключались к этому замечательному виду деятельности. Кроме серебра и денег в городе нашлось семьдесят восемь орудий, три склада оружия и боеприпасов, огромные запасы фуража и продовольствия.

Несколько омрачило радость от захвата города и такого количества трофеев только то, что отпросившийся в резиденцию генерал-губернатора генерал Вей покончил с собой, вдохнув фольгу из золота. А вместе с ним ещё несколько офицеров и высокопоставленных чиновников. Так что резиденцию пришлось очищать от множества трупов. Если сначала Ренненкампф думал в ней остановиться из-за функциональности здания, богатства убранства и комфорта, то, узнав о том, что это здание стало местом массового самоубийства, занял со штабом здание департамента финансов. Правда, кое-что из убранства резиденции перекочевало в департамент.

Пока находились в городе, в штаб стекалась информация, доставляемая летучей казачьей почтой. Так выяснилось, что с Харбина снята осада, Нингута и Хуньчунь также заняты нашими войсками. Главным опорным пунктом китайцев в Маньчжурии оставалась столица провинции Цзилинь город Гирин.

Двадцать третьего августа командующий Приамурским военным округом генерал-губернатор Гродеков утвердил новый план наступления на Гирин. Со стороны Цицикара через Бодунэ и Чаньчунь должен был выступить отряд генерала Ренненкампфа в составе Сретенского полка, пяти с половиной сотен казаков, двух артиллерийских и одной пулемётной батареи. Поддержать отряд также должна была Первая бригада Сибирской казачьей дивизии, чей подход ожидался двадцать седьмого или двадцать восьмого августа.

От Нингуты и Хуньчуня должны были выступить шесть батальонов стрелков и десять сотен казаков при тридцати шести орудиях под командованием генерала Айгустова. Из Харбина выдвигался отряд генерала Сахарова в составе семи батальонов, пяти сотен казаков и трех артиллерийских батарей. Все эти войска должны были поступить под командование командира Второго Сибирского армейского корпуса генерал-лейтенанта барона Каульбарса, который должен был выехать из Хабаровска двадцать девятого августа. Общий штурм города планировался на пятое октября.

– Что скажете, господа? – спросил Павел Карлович, едва Ладыженский закончил доводить план наступления русских войск на Гирин. – У кого есть интересные мысли, идеи?

Офицеры штаба и командиры подразделений, собранные на доведение приказа и плана генерал-губернатора, молчали. А чего тут говорить, когда самый высокий начальник в Приамурье озвучил, пусть и чужими устами, своё видение захвата Гирина.

– Значит, никаких мыслей нет, господа офицеры, – произнёс генерал, так и не дождавшись чьих-либо слов. – Тимофей Васильевич, вы же фонтанировали идеями при захвате Цицикара, а здесь скромно молчите…

– Ваше превосходительство, в плане генерал-губернатора Гродекова ничего не прибавить, не убавить. Единственное, что могу сказать, генерал-губернатор провинции Цзилинь дзяньдзюнь Чан Шунь, в отличие от цицикарского Шоу Шаня, не поддерживает «боксёров». Насколько мне стало известно, ещё в июне месяце он, пренебрегая опасностью быть обвиненным в сочувствии иностранцам, отказался выступить против России и отдал приказ уничтожить на территории провинции отряды ихэтуаней, – встав со стула, доложил я.

– Господин капитан, что же вы замолчали, продолжайте. Какие выводы из этой информации хотели сделать? – Ренненкампф ободряюще смотрел на меня.

«Знаю, чего хочешь услышать от меня, Павел Карлович. Неужели Георгия четвёртой степени мало?!» – подумал я, вспоминая присланный текст копии донесения Гродекова военному министру Ванновскому: «Взятием Цицикара блистательно выполнена задача, указанная генералу Ренненкампфу. Быстрота исполнения ее превысила всякие ожидания. Выступив двадцать четвертого июля из Айгуня, генерал Ренненкампф через двадцать два дня занял Цицикар. Если считать, что восемь дней он простоял у перевала через Хинган и в Мергене, путь в четыреста верст с боями был пройден за четырнадцать дней, что составило в среднем около тридцати верст в сутки. За время рейда отряд потерял тридцать человек убитыми и восемьдесят пять ранеными. Трофеи составили восемьдесят четыре орудия, четыреста семьдесят пудов серебра…»

В сопровождающем копию донесения письме восхищенный Николай Иванович написал генералу, что хоть сейчас готов передать Павлу Карловичу свой Георгиевский крест, полученный им от «Белого генерала» Скобелева.

– Есть предположение, ваше превосходительство, что дзяньдзюнь Чан Шунь сдаст Гирин, когда к нему подойдут хоть какие-то русские войска, – вслух произнёс я.

– Вы в этом уверены?

– Нет, ваше превосходительство, но попытка не пытка. То, что нам практически без боя сдадут Цицикар, тоже никто не мог предположить. Почему бы также не пасть и Гирину?

– Н-да… – генерал задумался, автоматически крутя правый ус. – А ведь заманчиво, господа! Ох как заманчиво! А вдруг получится?!

Совещание закончилось тем, что решили следовать приказу и плану Гродекова. Дойти до города Каун-Чженцзы, где должна произойти встреча всех русских отрядов, и, если будет время, попытаться разведать, чем же дышит гиринский дзяньдзюнь.

Оставив в городе гарнизон для охраны провинциальной казны и наладив летучую почту с Мергеном, отряд двадцать четвёртого августа двинулся на Бодунэ. Кстати, комендантом Цицикара был назначен есаул Пешков Дмитрий Николаевич, тот самый, совершивший больше десяти лет назад конный марафон из Благовещенска в Санкт-Петербург, преодолев почти восемь с половиной тысяч вёрст.

После первого перехода в тридцать семь вёрст в деревне Ту-джан к отряду присоединились три сотни Третьего Верхнеудинского полка с его командиром полковником Мациевским и вторая Забайкальская казачья батарея под командованием войскового старшины Фолимонова. Эти подразделения подошли из отряда генерала Орлова.

На вечернем совещании Ренненкампфом было решено направить вперёд лёгкий отряд из трёх полных казачьих сотен для разведки дороги и обстановки до слияния рек Нонни и Сунгари. Три недели назад произведённый в подполковники Павлов Александр Александрович возглавил авангард и, пройдя сто восемьдесят верст в два дня, оказался на установленном месте, значительно опередив отряд.

А чего вы хотите?! Гусарская удаль! От корнета до ротмистра Павлов прослужил в лейб-гвардии Гусарском Его Величества полку. За что был отправлен в распоряжение командующего войсками Забайкальской области несколько месяцев назад – неизвестно. Слухи пока не докатились.

Действия авангарда были удачными. В стычке на переправе реки Нонни он разгромил небольшой отряд китайцев и захватил несколько больших барж-шаланд, которые двадцать девятого августа были использованы для форсирования и Нонни, и Сунгари всем передовым отрядом.

Когда Ренненкампф переправился через Сунгари, к нему доставили депутацию китайских чиновников, которые сообщили, что желают сдать Бодунэ. Кто же от такого отказывается! Через восемь часов уже в сумерках авангардные сотни расположились биваком у этого города, пролетев за это время шестьдесят вёрст. В Бодунэ в качестве трофеев было взято два скорострельных крупповских орудия, много винтовок Маузера с патронами. В местном казначействе было конфисковано сто девятнадцать пудов серебра.

Полностью у Бодунэ отряд собрался только пятого сентября. Переправа через две реки из-за недостатка шаланд и других плавсредств затянулась на трое суток.

Шестого сентября после ротации подразделений авангарда – всем же надо отличиться! – вперёд для занятия Каун-Чженцзы рванул летучий отряд ротмистра гвардии князя Вяземского, в который вошли вторая и третья сотни Нерчинского полка, шестая Амурская и несколько орудий казачьей батареи. Городские власти Каун-Чженцзы также сдали этот небольшой городок без боя, стоило только передовым казачьим разъездам показаться перед его стенами. К восьмому числу вокруг города биваком расположился весь отряд. Задача генерал-губернатора о прибытии в этот город подразделений под командованием Ренненкампфа была выполнена, причём очень и даже очень досрочно. Впереди был Гирин.

– Не спится, ваше превосходительство? – поинтересовался я у генерала, подойдя к нему со спины, заканчивая обход с проверкой дозоров отряда.

Ренненкампф резко развернулся в мою сторону.

– Как вы тихо подошли, Тимофей Васильевич. Я не услышал, – Павел Карлович глубоко вдохнул и выдохнул. – Как обстановка?

– Дозоры службу несут. Всё спокойно. Разъезды должны вернуться через пару часов.

– В сторону Гирина отправляли?

– Два офицерских с хорунжими Селивёрстовым и Вертопраховым.

– Хорошо, – генерал замолчал, покачиваясь с пятки на носок.

Пауза затягивалась. Я молчал, ожидая, до чего додумается Ренненкампф. Что-то его заставило подняться ни свет ни заря. И я даже догадывался что. Гирин – вот он, чуть больше двадцати вёрст осталось. Можно сказать, дневной полупереход, а если гнать, то и за пару часов долететь можно.

– Тимофей Васильевич, подготовьте вторую сотню нерчинцев и шестую амурцев к выступлению через час. Сходим туда-обратно до Гирина, – прервав молчание, решительно произнёс генерал.

– Слушаюсь, ваше превосходительство. Разрешите выполнять?

– Довольны, господин капитан? – Ренненкампф с усмешкой посмотрел на мою цветущую лыбой физиономию. – Выполняйте, Тимофей Васильевич. И пусть нам улыбнётся удача!

Через час две сотни, меняя аллюры, пошли на Гирин. От встреченных разъездов получили информацию, что впереди китайских войск нет. Пройдя около десяти вёрст, остановились на отдых. Всухомятку, не разводя костров, позавтракали, переседлали коней и двинулись дальше. Не успели пройти и версты, как взвод, идущий в авангарде, наткнулся на полторы сотни китайских солдат с белым флагом.

– И что это значит? – поинтересовался у меня генерал, когда подскакавший казак доложил о случившемся.

– Пока не спросим, не узнаем. Жалко, переводчика не взяли с собой. Если это маньчжуры, моего китайского может не хватить. Только, ваше превосходительство, пускай вперёд уйдёт сотня и разоружит солдат, – попросил я Ренненкампфа.

Когда мы подъехали к безоружным китайцам, по дороге от Гирина показалась небольшая группа китайских всадников в сопровождении наших казаков. Из отдельных слов загомонивших китайцев я понял, что приближается их начальник, что и довёл до генерала.

Начальником китайских солдат оказался личный переводчик дзяньдзюня провинции Цзилинь. Прибывший из города важный чиновник передал, что генерал-губернатор Чан выражает перед русскими войсками полную покорность и готов объявить о капитуляции и сдаче города Гирин. Слушая переводчика, я испытал дежавю. Совсем недавно так же сдавались Каун-Чженцзы, Бодунэ и Цицикар.

Через час маленький русский отряд подошел к широкой долине реки Сунгари, на ровном плато левого берега которой раскинулся обширный город Гирин – столица провинции Цзилинь. Солнце в этот момент зашло за облако, и город, где на крышах домов преобладала черепица серого цвета, показался мне каким-то зловещим.

Вернее всего, нервировало то обстоятельство, что мы всего двумя сотнями лезем, можно сказать, в пасть тигру. В одном Гирине гарнизон должен состоять не меньше чем из пии, то есть двух с половиной тысяч пехотинцев. Конницы пару эскадронов тоже должно быть. Сколько-то артиллерии, и это в самом городе. А всего под командованием гиринского дзяньдзюня минимум корпус, а то и два. Недаром же столько войск собиралось под руку генерала Каульбарса. Если Чан Шунь задумал ловушку, то уже можно сказать, что она удалась. Отсюда нам теперь не уйти. Но чуйка, не раз выручавшая меня в опасных ситуациях, молчала.

Следовавший впереди колонны переводчик гиринского генерал-губернатора уверенно направил своего коня во въездные ворота в город. За ним следовало несколько китайских всадников, а потом двинулись мы в колонну по три. Прошли мимо арсенала, высоких фабричных труб порохового завода. Потом был квартал, где, видимо, проживали рабочие. На этой грязной и узкой улице пришлось перестраиваться в колонну по два. Затем улица стала значительно шире, чище, дома значительно богаче. Наконец, добрались до резиденции дзяньдзюня. Китайцы спешились перед воротами в стене, окружающей личный дом и канцелярию Чан Шуня. Их лошадей тут же забрали слуги и отвели в сторону к имеющим коновязям.

Ренненкампф неподвижной статуей застыл в седле. Я, дав шенкеля, подъехал к нему.

– Что делать, Тимофей Васильевич? Опять Будду изображать? С коня-то слезать или нет? – тихим шепотом начал мне задавать вопросы генерал.

Ответить я не успел, хотя, если честно, и не знал, что отвечать. Спас меня переводчик, который, низко поклонившись, произнёс:

– Господин генерал, как победитель вы вместе со своими офицерами должны въехать во двор на коне и принять капитуляцию у генерал-губернатора Чана.

Должны так должны. Ренненкампф въехал в ворота первым, за ним я, а следом сотник Токмаков и хорунжий Андреенко. По выложенной булыжником мостовой доехали до крыльца резиденции-дворца и остановились. На первой ступени крыльца нас в одиночестве ожидал высокий подтянутый маньчжур лет сорока в богатом одеянии. Медленно склонив голову и плечи в каком-то полупоклоне и затем гордо выпрямившись, он заговорил практически без акцента на английском языке:

– Господин генерал, я дзяньдзюнь, или по-европейски генерал-губернатор, провинции Цзилинь Чан Шунь. Как правитель Цзилина, я заявляю о капитуляции провинции перед войсками российского императора. Да пребудет на этих землях с сегодняшнего дня мир.

Ренненкампф, возможно, ломая какой-то ритуал, ловко соскочил с коня, сделал пару шагов к китайскому генерал-губернатору, остановился и, приняв стойку смирно, резко кивнул головой.

– Господин генерал-губернатор Чан, я командир одного из отрядов русских войск, которые должны были завоевать эту провинцию, генерал-майор Ренненкампф Павел Карлович, – генерал сделал небольшую паузу. – От имени российского государя императора принимаю капитуляцию вооруженных сил провинции Цзилинь. И, как вы сказали, да пребудет на этих землях мир.

Пока генерал принимал сдачу провинции от гиринского правителя, мы также покинули сёдла и, держа коней под уздцы, застыли в ожидании дальнейших событий.

– Мне очень приятно, что мою капитуляцию принимает такой заслуженный военачальник, – между тем с небольшим поклоном произнёс генерал-губернатор. – Слава летучего отряда генерала Ренненкампфа летит впереди него.

Павел Карлович учтиво склонил голову, выслушав такие хвалебные слова.

– Господа, прошу вас всех пройти в зал совещаний. Там подготовлены документы, да и обсудим условия капитуляции. Прошу за мной, – закончив говорить, Чан махнул рукой, делая какой-то знак, а потом, развернувшись на сто восемьдесят градусов, начал подниматься по широченной лестнице крыльца.

Повинуясь знаку своего правителя, откуда-то сбоку выбежала группа китайцев и после низких поклонов забрали у нас лошадей. Мы же во главе с генералом отправились внутрь дворца следом за его владельцем.

Зал для совещаний оказался небольшим по сравнению с другими помещениями, всего-то метров пятьдесят квадратных, и с такой обстановкой, которой позавидовал бы и Эрмитаж. За небольшим прямоугольным столом с одной стороны сидели пять китайцев, вскочивших со стульев, как только их начальник вошёл в зал.

Как вежливый хозяин, генерал-губернатор представил присутствующих в зале. Ими оказались комендант города, командующий вооруженными силами провинции, главный финансист-казначей, советник губернатора по дипломатической части и секретарь. После представления расселись за столом. Генерал и губернатор разместились с разных сторон, как бы во главе стола, а мы заняли места по бокам, по правую руку своих начальников.

– Господин генерал, прежде чем начнём работу по оформлению капитуляции, я хотел бы сообщить, что ваши две сотни сейчас разместят на отдых на территории моей резиденции и накормят, – вежливо произнёс дзяньдзюнь.

– Благодарю, господин генерал-губернатор, – Павел Карлович склонил голову.

– Также я хотел объяснить, почему я решил капитулировать, а не поступил как покойный цицикарский дзяньдзюнь Шоу, – продолжил Чан Шунь.

– Если честно, то мне очень интересны ваши мотивы, – вежливо произнёс Ренненкампф.

– В последние годы среди чиновников и военных империи Цин появилось много приверженцев необходимости реформ в государстве, а также новой внешней и внутренней политики. При этом мы понимаем, что без иностранного капитала и поддержки европейских стран данные реформы не провести. С учётом этого мы посчитали, что поддержка императрицей Цзы Си фанатиков-ихэтуаней и объявление войны коалиции восьми стран – это большая ошибка, которая может привести страну к катастрофе. Чтобы этого не случилось, необходимо максимально сохранить людей, армию и ресурсы, – генерал-губернатор сделал паузу, которой немедленно воспользовался Ренненкампф.

– Прошу прощения, генерал-губернатор Чан, но кто эти «мы»?

– Для начала хотя бы я и мои соратники, сидящие за этим столом. Но если вам так интересно, то к нам можно отнести командующего Бэйянской армией генерала Юань Шикая и его офицеров. Если бы генерал Юань Шикай принял такое же решение, как и генерал Не Чи Шен, то Тяньцзинь до сих пор бы оставался в наших руках. А если бы у генерала Не Чи Шена не взыграло чувство патриотизма, мы бы не потеряли такого замечательного военачальника и его выученных русскими инструкторами всадников.

– Прошу прощения, господин генерал-губернатор, что перебиваю, но как я понял, вы относитесь к сторонникам «Партии прогресса», выступавшей за активное внедрение в общественно-политическую жизнь империи Цин европейских ценностей, а возглавлял эту партию сам император Гуансюй, – я не смог удержаться и задал вопрос.

Если Чан и был недоволен, что в разговор вмешался какой-то младший офицер, то внешне этого не показал.

– Да, господин капитан. В европейских газетах нас называли именно так, «Партия прогресса». Соответственно, после дворцового переворота к власти пришла Маньчжурская партия во главе с вдовствующей императрицей Цзы Си, и, вместо того чтобы совершить рывок вперёд, который за несколько десятилетий сделала Япония в ходе Революции Мэйдзи, мы пришли к фанатикам-ихэтуаням и войне против восьми государств. Я же не хочу, чтобы моя страна прекратила своё существование.

– Я понял вашу точку зрения на сложившийся конфликт наших государств, – мягко произнёс Ренненкампф.

– Господин генерал, прошу вас также понять, что мы не струсили, – глаза китайского начальника блеснули сталью. – У меня в подчинении два корпуса прекрасно обученных германскими инструкторами войск. Замечательный командующий и офицеры штаба. Если бы я был приверженцем Маньчжурской партии, то все три отряда русских войск, отправленные в мою провинцию, умылись бы кровью. Причём я бил бы вас поодиночке, не дав соединиться. Сил для этого у меня достаточно.

По мере того как Чан Шунь продолжал чеканить фразы, мы все, включая генерала, подобрались за столом. Заметив это, генерал-губернатор как-то обречённо махнул рукой и закончил свой монолог:

– Да, господин генерал, всё так и было бы. А если бы я не смог одержать победу, то вдохнул бы золото, как это сделал бедняга Шоу. Но нам нужны силы, чтобы вернуть на трон императора Гуансюя и продолжить реформы.

– Но капитуляция предусматривает, насколько я понимаю, не только окончание боевых действий, но и разоружение ваших корпусов, – произнёс Ренненкампф.

– Это было бы так, господин генерал, но, к сожалению, все войска провинции ушли на границу с Кореей, где и будут нести службу, – генерал-губернатор голосом выделил последние три слова.

Павел Карлович с удивлением посмотрел на Чана, а потом понимающе улыбнулся.

– То есть ваши войска, даже не сложив оружие, не будут участвовать в боевых действиях против российских войск, – уточнил Ренненкампф.

– Господин генерал, я же вам сказал, что для меня главное сохранить боеспособные подразделения нового типа. Эта война скоро кончится. Наша империя очень много потеряет, но надеюсь, что не всё. От окончательного разгрома нас спасут те разногласия, которые существуют между странами коалиции, – дзяньдзюнь Чан Шунь грустно усмехнулся. – Но вам, генерал, волноваться не о чем. Те трофеи, которые вы возьмете в Гирине, позволят вашему командованию забыть, что куда-то делись два корпуса моих войск. Если нужны пленные, то я наберу пару тысяч из подразделений старого образца. От них всё равно никакого толка нет. От первых выстрелов орудий и пулемётов они разбегутся, как зайцы.

Я потихоньку охреневал, выслушивая дзяндзюня. Это что же получается, он сдал провинцию, чтобы сохранить войска нового строя для очередного государственного переворота в стране. При этом готов неслабо поделиться ресурсами. Дальнейшие действия Чан Шуня только подтвердили мои мысли. Трофеи, которые мы должны были получить, были просто офигительными, по-другому и не скажешь.

Главный финансист заявил, что нам будет передано девятьсот пудов серебра – это почти четырнадцать с половиной тонн. Командующий войсками добавил в трофеи семьдесят орудий и двадцать картечниц Гатлинга, имеющихся в городе и на фортах вокруг него. И ерунда, что всё в основном старьё. В отчёте пройдут как орудия и пулемёты. Кроме того, по словам дзяньдзюня, в арсенале есть ещё много чего интересного, да и на пороховом заводе и складе скопилось порядка двадцати пудов пороха. Есть и бездымный.

По мере того как перечислялось то, что будет нашими трофеями, глаза Ренненкампфа и мои становились круглее и круглее. Токмакову и Андреенко было проще, английского они не знали, поэтому с несколько напыщенными лицами просто присутствовали за столом переговоров.

После перечисления трофеев было решено, что сегодня же из казаков будут направлены посыльные к русским отрядам, благо китайцам было известно, где они находятся. Разведка у Чан Шуня продолжала работать. Для отряда Ренненкампфа, который подойдёт раньше всех, есть места в пустующих казармах в самом городе. А бумаги будут подписаны после того, как пройдет ревизия в арсенале, на пороховом заводе и на монетном дворе.

– Господин генерал, первичные вопросы сняты. Понятно, что надо будет много чего уточнить, но это можно перенести и на завтрашний день. А пока попрошу вас и ваших офицеров перейти в другое здание, где накрыт обеденный стол, – произнеся эту фразу, генерал-губернатор поднялся из-за стола.

Вслед за ним встали все остальные и дружною толпою последовали за дзяньдзюнем. Выйдя из здания и спустившись с крыльца, пошли по вымощенной дорожке к соседнему зданию, которое хоть и уступало по размерам тому, где были до этого, но выглядело более элегантным, что ли. Другого определения своим ощущениям я не нашёл. Вокруг был великолепный китайский сад. Недалеко от дорожки, по которой мы шли, была беседка, где можно было увидеть женские силуэты в традиционных одеждах. Вдруг оттуда послышался громкий крик на русском: «Отец!»