Горшин (2)

В последний учебный день перед зимними каникулами выпал снег, и несколько одиноких стариков клялись, что видели в метели больших птиц с лысыми головами. Дальнобойщик, проезжавший утром сквозь Горшин, припарковавшись на заправке, обнаружит застрявшее в радиаторной решетке животное, и озадаченные свидетели подтвердят: грузовик задавил варана (но про себя решат, что шутник возит трупик ящерицы с собой – пугать наивных граждан).

Здание на холме не выключило фонари и мигало огоньками, как маяк. Оно приветствовало вьюгу или окрестные дома, дома внизу – оно возвышалось над городом, и неслучайно: проектировавший школу архитектор хотел, чтобы она была выше храма Рождества Пресвятой Богородицы, как знания выше суеверий.

В девять тридцать на уроке информатики произошла драка. Сцепились девятиклассницы. Из-за сущей ерунды: поста в социальной сети. Они были подружками не разлей вода и позже вряд ли объяснили бы внятно, как дискуссия о винирах переросла в некрасивую потасовку с выдиранием косм. Девочки набросились друг на друга точно фурии, точно кто-то поднес к шипящей газом конфорке спичку и полыхнуло пламя. Они валялись на полу, царапаясь и пинаясь. Шокирующий инцидент.

Одноклассники отклеились от мониторов, расчехлили телефоны. Окуляры камер прицелились в дерущихся. Тупые жестокие улыбки тронули губы.

Жанна Александровна, преподававшая информатику, будто не замечала творящегося бесстыдства. Она устала от детей и этого сложного полугодия. Сайт, приковавший внимание, соблазнил очередным товаром. Кожаная маска свиньи, то, о чем, как выяснилось только что, Жанна Александровна мечтала.

Учительница мысленно примерила маску и мысленно захрюкала. В расфокусе староста класса мутузила лучшую подругу, таскала по полу за косы. Жанна Александровна кликнула мышкой, добавляя маску в корзину к черному кляпу, двойному латексному фаллоимитатору и анальной пробке.

Она заслужила маленькую радость.

Пока Жанна Александровна представляла себя свинкой, в соседнем кабинете Ольга Викторовна Кузнецова вещала о военном коммунизме, по привычке сгибая и разгибая указку, прохаживаясь вдоль парт заскучавших учеников.

– И введена принудительная трудовая повинность. Декретами запрещался… Столяров, ты, надеюсь, к ЕГЭ готовишься в мобильнике своем?

– Да, – сказал наглый лопоухий Столяров. – Тесты на знание истории гуглю.

– Похвально. И весьма фантастично.

– Вы просто не верите в меня, Ольга Викторовна. А тут вопросы интересные. Пройдете тест?

– Столяров, – терпеливо сказала Кузнецова. – Вопросы здесь задаю я.

– Нет, ну серьезно, – не отставал Столяров. – Боитесь, что ли?

Дети похмыкали.

– Боюсь, что, если ты потратишь мое драгоценное время, про продразверстку вы впервые услышите на экзаменах. Итак…

– Вот, например, – будто оглох Столяров. – Какой титул носили русские правители до тысяча девятьсот семнадцатого года?

Ученики воодушевились: тестировать педагога веселее, чем слушать нудную лекцию.

Кузнецова воздела глаза к потолку.

– Императоры. Они были императорами.

Слишком поздно Кузнецова сообразила, что, подыграв Столярову, угодила в ловушку.

– Это даже я знал. А вот посложнее: в каком году Империя инков впервые подверглась серьезной угрозе?

Она заколебалась на миг. Повернулась лицом к доске.

– Даты, которые вам нужно запомнить сегодня, не касаются инков. И возвращаясь к нашей теме…

– Ладно, – сказал Столяров. – Это вы точно должны знать. Сколько колоний принадлежало Великобритании на пике развития Британской империи?

Кузнецова не знала. И не желала знать.

– Тест закончен, Столяров. Или к следующему уроку я заставлю тебя…

– Какое историческое событие произошло в тысяча семьсот седьмом году?

Ольга Викторовна двинулась по проходу. Указка пружинилась в пальцах. Ушастый ублюдок смел порочить ее авторитет. Ее! Методиста! Авторитет!

– Вы же историк. Долбаете нас за даты, а сами… двадцать третьего февраля фашистские войска прорвались к…

– Волге! – Кузнецова хлестнула указкой по оттопыренному уху Столярова. Он завопил от боли и неожиданности. Класс злорадно оскалился. Столяров охал, зажав ухо.

– Вы не имеете права! – На глазах выступили слезы обиды.

– Я – учитель, – отчеканила Кузнецова, удивляясь, почему за двадцать восемь лет она ни разу не била детей, ведь это так приятно. – А ты – никто.

Она крутнулась на каблуках. Встретилась глазами с завучем: Каракуц сунулась в приотворенную дверь.

– Это… – стушевалась Кузнецова.

Каракуц показала ей большой палец и засияла улыбкой.

– Продолжайте, Ольга Викторовна.

Завуч прикрыла дверь и, крайне довольная, зацокала шпильками по коридору. В кабинете биологии тридцатилетняя Швец говорила:

– Сольпуги… их еще называют ветряными скорпионами, и солнечными пауками… и брадобреями.

– Почему? – спросила любознательная Кристина Ливанова.

– Африканские племена считали, что ночами сольпуги забираются в дома и своими сильными хелицерами состригают волосы с голов спящих. Выстилают человеческими волосами гнезда.

– Но это же сказки, да?

Швец склонилась к трехлитровой банке, водруженной на стол. Волосатый паук поглаживал выпуклое стекло щупальцами-педипальпами. Головогрудь, оснащенная двумя парами глаз, елозила по дну.

– Хочешь проверить?

– Н-нет, – отпрянула Кристина.

Швец с материнской нежностью погладила банку по слабо закрученной крышке.

– Сольпуги – ночные хищники. Их челюсти способны прокусить человеческий ноготь. А твой палец, Кристина, они прогрызут насквозь.

– Ой-ой. – Девочка втянула голову в плечи.

– Они дробят кости, – возбуждаясь, прошептала Швец.

В банке оранжевая мохнатая какая-то инопланетная тварь застучала толстыми липкими конечностями по стеклу.

– Голодный, – умилилась учительница.

– Откуда он у вас? – спросила брезгливо Таня Супрун.

– У нас, – поправила Швец. – Мы будем заботиться о нем и кормить.

Паук вздыбился угрожающе, разомкнул черные крючья хелицеров, заставив девочек восторженно взвизгнуть.

– Я обнаружила его в учительской, – сказала Швец. – Он ползал у меня в волосах.

Прозвенел звонок: для педагогов, учащихся, для теней, населивших бесхозные кабинеты.

В столовой Катя Зайцева суетливо обслуживала посетителей. Сунула Аполлоновой тарелку небрежно наляпанной каши, воровато оглянулась и юркнула в пищеблок.

Сестра изучала лежащую на разделочной доске находку. Черного скорпиона с прилипшим к жалу колечком лука.

– Какая гадость, – сказала Оля Зайцева.

Скорпиона они выудили из кастрюли. По версии Кати, он упал с потолка в кипящий суп и сварился заживо. Прежде на кухне не водилось ничего крупнее мух.

– Глобальное потепление, – сказала Катя.

– Как это связано? – спросила сестра, вилкой тыкая в хитиновый панцирь.

– Наверное, это он разодрал кошку Риммы.

– Не выдумывай. Он же кроха совсем.

– Кострову скажем?

– Сдурела? – Оля смахнула членистоногое в полиэтиленовый мешок.

– А суп?

– Что суп? Выливать, что ли? Вьетнамцы скорпионов, как семечки, жрут, а тут букашка – тьфу.

– И то верно, – согласилась Катя.

Тем временем учительница младших классов Раиса Федоровна Линтинская рассыпала в углу кабинета горох. Дети притихли, наблюдая.

– А что вы делаете? – спросил, поерзав на стуле, восьмилетний Назар.

Раиса Федоровна отряхнула руки.

– Провинишься – узнаешь.

Она села за стол, худая, с всклокоченной прической, уныло-серая на фоне яркого коллажа. Ученики вырезали из цветной бумаги дерево и приклеили к стене позади ее рабочего стола. С ветвей свисали детские фотографии. Сегодня утром Раиса Федоровна осознала, что не очень-то любит детей.

Прямо откровение снизошло.

– Назар, – сказала Линтинская. – Ты знаешь, что такое кишки?

– Да, – мальчик встал и пощупал свой живот, – они вот здесь.

– Правильно. Кишки внутри нас сложены, как в шкатулочках, но, если их вынуть и расправить, они длинные. Насколько длинные? Как ты думаешь, Диана?

– Сто километров, – сказала Диана, ковыряя пухлую щеку колпачком фломастера.

– Четыре метра при жизни, – сказала Линтинская, – и до восьми – после смерти. Длина толстой кишки всегда равна длине тела.

Повернувшись вполоборота к доске, Линтинская заскрипела мелом.

– Возьмем ваш средний рост, сто тридцать сантиметров. И измеряем общую длину кишок всего вашего класса.

Ветер выл за окнами, выл, выл, выл.

…В гулком, дробящем голоса спортзале пятиклассники выстроились у стены. Физрук Мачтакова командовала, сцепив за спиной руки:

– Направо! За направляющим! В обход по залу! Обычным шагом с дистанцией – марш!

Дети покорно зашагали по настилу. Мачтакова ходила по расчерченному полю взад-вперед.

– Бегом!

Пятиклассники побежали, оглушительно топая.

– Ноги выше! – Физрук подала пример, задирая колени, скача на месте. – Раз-два, раз-два! Раз-два!

Помещение десятикратно усиливало стук подошв по настилу. Лампы выключились и вновь включились.

– Пятки назад. – Мачтакова запрыгала, подгибая ноги. – Иртеньев, не халтурь. Теперь – развернулись! Налево! Боком пошли-пошли. Правым боком пошли-пошли.

Дети огибали ее по кругу, поворачиваясь то спиной, то лицом. Бесконечная вереница, череда лиц-затылков. Ломило виски, будто Мачтакова перебрала со спиртным вчера, но она не употребляла алкоголь вот уже три года.

– Раз-два, раз-два.

Затылки мальчиков и девочек сливались в ползущую вдоль лесенок и скамеек гусеницу. Свет погас. Вспыхнул, ослепив. Детские лица размывались, размазывались, теряя контуры.

– Остановитесь, – сказала Мачтакова. – Вдох-выдох.

Ее не услышали. Дети топали ногами громче и громче, создавая невообразимый шум.

Тьма-вспышка. Улыбки до ушей.

Тьма-вспышка. Гусеница затылков.

Тьма.

Мачтакова сунула в рот свисток.

Вспышка.

На нее таращились желтые глаза с вертикальными зрачками. Вместо детей какие-то горбатые прямоходящие рептилии носились по кругу. Длинные лапы произвольно гнулись в локтях и коленях, чешуйчатая шкура мерцала, а пластины, топорщащиеся на хребтах, были подобны лезвиям. Тени взмывали до баскетбольных корзин; парад теней, пляска чудищ.

Свисток вывалился изо рта.

– Стойте! – взмолилась Мачтакова.

Свет погас. Со всех сторон загрохотало: рептилии неслись к ней по настилу, чтобы разорвать и поглотить.

Мачтакова завизжала. Лампы вспыхнули.

В спортзале не было ни детей, ни монстров.

Физрук опустилась на пол, давясь слезами.

…Антон Павлович Прокопьев, учитель рисования и мировой художественной культуры, уперся ладонями в стенку туалетной кабинки и раздвинул ноги настолько широко, насколько позволяли спущенные до щиколоток брюки. Анна Ивановна, учительница музыки, пристроилась рядом и облизывала его. Он полагал, что это неправильно, ведь он не испытывал к Анне Ивановне ни малейшей симпатии, к тому же школьный туалет – не место для подобных забав. В кабинке был сломан засов, и кто угодно – ребенок! – мог нагрянуть, застав педагогов за специфическими занятиями.

«Остановись! Это безумие!»

Анна Ивановна встала, фыркая, как загнанная лошадь. Подбородок в слюне, юбка задралась, волосы растрепались. А глаза горели таким фанатичным огнем, что Прокопьев забеспокоился и потянулся за штанами.

Прокопьев отвесил пощечину свободной рукой. Анна Ивановна отшатнулась. Дотронулась до покрасневшей скулы.

– Прости, – потрясенно шепнул Прокопьев. Двинулся к коллеге, чуть не упал, запутавшись в штанах и трусах.

– Что с нами? – спросила Анна Ивановна. Взор ее напомнил виденное в Сети фото: олень замер перед несущимся на него автомобилем.

– Я не знаю, – сказал Антон Павлович.

– Ты мне даже не нравишься. – Анна Ивановна растерянно улыбнулась.

– Ты мне тоже.

– Это… – Она порывисто оправила юбку. – Наверное, магнитные бури.

Сгорая от стыда, Антон Павлович застегивал штаны.

– Наверное, – глядя в пол, пробормотал он.

Стена снега двигалась к школе с запада. Костров застыл у окна. Метель зашторила стадион и беговые дорожки. Джип спонсора Тухватуллина, припаркованный во дворе, стремительно обрастал белой шапкой. Темное пятно юркнуло к автомобилю. Подросток… он оглянулся и, не заметив в окне наблюдателя, вынул что-то из кармана.

«Ножик», – догадался Костров.

Он смотрел не мигая. Сразу двое смотрели на мир из его черепа: мальчик, до смерти боящийся мрака, и древнее существо, из мрака сотканное. Мальчик околевал от страха. Он сел в уголке и обхватил себя руками.

Подросток на улице обогнул джип, тыкая ножом в шины.

Костров – его физическая оболочка, сосуд с костями – приблизил лицо к стеклу.

«Кто ты?» – спросил испуганный мальчик. Женщина, некогда бывшая его женой, вчера задавала существу этот вопрос.

«Я – Поедающий Небо», – сказала древняя тварь.

Подросток спрятал нож в рукав и посеменил к школе. Фонарь озарил его фигуру. Айдар Тухватуллин только что стреножил папашу.

Не отрываясь от окна, существо осмотрело школу изнутри, каждый класс, каждую жалкую марионетку этого кукольного театра, оценило всякую мизансцену и впитало злобу и страх людей.

Вдоволь сладкого страха, пьянящей злобы.

Существо ухмыльнулось.