Марина (13)

В воскресенье три «К» – Крамер, Кострова и Кузнецова – отправились пообедать в Стекляшку. Город замело, метель словно ластиком стерла блочные дома, детский садик и корпус новой школы. Из панорамных окон на втором этаже женщины видели только неустанно двигающиеся массы снега. У рынка ветер выкорчевал деревья, орех упал на Советской, раздавив детскую площадку. Синоптики каркали, что непогода продлится до конца недели.

Горшинцы прятались по квартирам, в кафе скучали официантки. Восковые фигуры во главе с Распутиным уехали «чесать» по провинции, но, кажется, забыли свои тени: за стеклянными стенами, где располагалась выставка, клубилась живая дышащая тьма, будто там рыскали ацтеки и оперировал марсианский врач.

– Какой кобель, – воскликнула Люба, накладывая в тарелку пышущую жаром пиццу. – Рассчитывал провести нашу Крамер!

– Знаю, – сказала Марина, – нельзя лазить по чужим телефонам, но…

– Еще как можно! – возразила Люба гневно.

– Ну не знаю, девочки, – заколебалась Ольга Викторовна.

– Вот ты, – спросила Марина Любу, – читала переписку мужа?

– Кострова? Он не зарегистрирован в социальных сетях, слава богу.

– А ему разрешила бы читать твою переписку? – спросила Ольга Викторовна.

– Ага, не хватало.

– Разгонит поклонников?

– Он с ума сходит от ревности, даже когда к нам подходят консультанты в магазинах. Но я-то не изменяю мужу. А этот…

– Ты, конечно, спровадила его, – заключила Кузнецова.

– Да. Но утром. – Марина виновато улыбнулась.

– Почему утром?

– А я… использовала его по прямому назначению.

– Ах ты, бестия! – рассмеялась Люба.

– Я стала прагматичной, – вздохнула Марина.

Тот, чье имя нельзя называть… да хорош, тоже мне выискался Волан-де-Морт! Макс его имя… Макс наутро пел соловьем и конструировал совместные планы, но Марина остудила пыл.

– Между нами все конечно.

– Но… я думал, ты простила меня…

– Простила. Я себя не прощу, если впредь вляпаюсь в такое дерьмо. Катись в Москву, во Владимир, куда угодно. А ко мне больше не приезжай.

– Я приеду. – Он хватал за руки, Марина отстранилась. – Через неделю я поеду в Москву, я обязательно приеду…

– Я тебя не впущу.

– Марин, но ночью…

– Это физика. Как с твоими подружками. Я примеряла твою шкуру: без любви, да и без особой страсти. Мне не понравилось.

– Никаких подружек больше нет.

– Макс, – она уперлась пятерней в его грудь, – ты меня слушаешь? Слушай внимательно: Я. Тебя. Не люблю. Прощай.

– Получается, – сказала, надкусывая тесто, Люба, – ты трахнула его и выбросила.

– Бедный, – покачала головой Ольга Викторовна.

– Бедный? – негодующе переспросила Люба. – Вы на чьей вообще стороне?

– На стороне Марины, конечно! Просто мне почему-то всегда жаль подонков. В кино и в книгах. Ничего не могу поделать с собой.

– Сама поражаюсь, – сказала Марина. – Откуда во мне столько цинизма? Я полтора года с ним провела. А читаю его сообщения девицам и ничего не чувствую. Будто он не человек, а кусок мяса. Или ну…

– Огурец, – сказала Люба, нашпиливая на вилку корнишон.

– Главное, – сказала Ольга Викторовна, – надеть на этот огурец презерватив.

– После его Оль и Карин? Не сомневайтесь.

– Ничего, – Люба взяла бокал с пивом, – найдем мы тебе нормального парня, Марин.

– Ага, – вторила Кузнецова, – в крайнем случае воспитаем. Предлагаю выпить за нашу дворянку.

– Спасибо, девочки. – Марине хотелось обнять коллег. Метель атаковала стеклопакеты, она словно отрезала кафе от остального мира.

– А я на вас ужасно обижаюсь, – вспомнила Люба, – отличные подруги! Одна три месяца молчала, что приходится Стопфольду праправнучкой, другая вообще годами скрывала его дневник.

– Ты поймешь почему, когда почтешь.

– Там действительно что-то страшное?

– Точно не для музея, – сказала Ольга Викторовна.

– Мой прапрадед сошел с ума. Он думал, что привез из Грузии джинна.

– Как в «Аладдине»?

– Только очень злого. Ваза с костями, которая влияла на обитателей поместья.

– Так, может, правда привез?

Марина удивленно посмотрела на подругу. Та не улыбалась.

– А что? – повела плечами Люба. – Учитывая судьбу Стопфольда. Вы знали, что кто-то из его слуг покончил с собой в доме?

– Да, – сказала Ольга Викторовна, – няня его дочери. Это есть в дневнике.

По просьбе Любы Кузнецова пересказала в деталях содержание коричневой тетради.

– Мне и без чтения стало страшно, – поморщилась библиотекарь. – Коровий мальчик? Шакалы в наших широтах? Ему определенно не откажешь в фантазии. А про портрет монаха я слышала.

– Серьезно?

– Есть мемуары врача, бывавшего в поместье. Похоже, Стопфольд нарисовал исключительную гадость. Гости были напуганы и смущены.

– Нарисовал или купил в Тбилиси, – сказала Марина, отхлебывая пиво. – Ольга Викторовна, ваша мама не говорила, при сносе особняка не находили ничего такого?

– Вазу с джинном? – спросила Кузнецова.

– А вдруг.

– Судя по дневнику, ее замуровали в стене подвала, а подвал они не трогали. Забетонировали кирпич.

– Забавно, – нахмурилась Люба, – недавно мой Саша расспрашивал про подвальные стены.

– Ему-то зачем?

– Не знаю. Это было в тот день, когда Тамара напала на поварих. Но… после того как он побывал в подвале, его словно подменили.

– В каком смысле? – Марина ощутила холодок.

– Он замкнулся… ведет себя странно. Шарахается, стонет во сне. Четыре года назад его друг покончил с собой…

– Тиль, – сказала Кузнецова, – наш трудовик. Не пережил смерть жены.

– Да, и я даже боялась грешным делом, что Костров последует его примеру. Он мучился, ел себя поедом. Думал, что мог спасти товарища. Трудные были времена. Со временем все устаканилось… а теперь я слышу, как он во сне обращается к покойному Тилю и умоляет не разрушать какую-то стену. Да, именно так.

– Проклятие Стопфольдов до сих пор действует? – спросила Кузнецова и, увидев лица подруг, поспешно уточнила: – Это шутка. Глупая.

– Моего Кострова не пронять проклятиями, – отмахнулась Люба, но Марина заметила тревогу в ее глазах. – Он слишком занят бумажками.

– Развивая тему, – тоном «я дурачусь, не воспринимайте всерьез» сказала Марина, – джинн заставил Тамару Павловну ранить поварих.

Ольга Викторовна подхватила:

– А ее плененная племянница родила зубастого карлика.

– Остановитесь на этом, – взмолилась Люба, – и так не усну ночью.

– Извините, – сказала подошедшая официантка, – из-за погодных условий торговый центр закрывается через полчаса.

– Допиваем, девочки, – велела Кузнецова.

Последующие дни Марина мысленно возвращалась к этому разговору. Она не сказала подругам о самом важном: о подростковых кошмарах, дублирующих главы из дневника. О великане (джинне?), трупах в песке. Она перечитывала дневник и ругала себя, рыская по интернет-бестиариям.

Ифриты были сверхъестественными существами из арабской и мусульманской мифологии. Проклятые Аллахом, они служили Иблису – исламскому Сатане. Демоны огня, крылатые гиганты, обитающие под землей…

«Знали бы мои дети, что меня волнует», – думала Марина раздраженно.

В пятницу она поднималась, как обычно, на холм, здороваясь с пробегающими школьниками. У крыльца худая женщина средних лет что-то рассказывала Марининым девочкам. Протягивала им цветастые брошюры, семиклассницы явно не желали этого разговора и косились на дверь. Марина приблизилась к женщине со спины. Девочки – Настя Кострова и Яна Конькова – обрадовались ее появлению.

– …И вечные муки в аду, – донеслось окончание фразы.

– Что за проповедь вы устроили? – строго поинтересовалась Марина.

Женщина – курносая, с мышиными глазками – одарила приторной улыбочкой. Изо рта у нее воняло гнилью.

– Предупреждаю ангелочков о происках дьявола.

На обложке брошюры грозный дракон извергал пламя.

– Накануне судного часа должен покаяться стар и млад. Ты покаялась?

– Девочки, идите в класс, – сказала Марина. Вызволенные из лап проповедницы, Настя и Яна посеменили по ступенькам.

– Ты приняла Господа или будешь гореть в Геенне Огненной?

– Тут школа, а не церковь. Тут получают знания.

– Екклесиаст говорит: «В могиле, куда ты пойдешь, нет ни знаний, ни мудрости».

– Слушай сюда, – отчеканила Марина, – к детям со своим мракобесием на километр не подходи.

– Да ты отравлена. – Сектантка показала резцы цвета жженого сахара. – Грешница, ведущая малышей на заклание!

– Я тебя на заклание поведу, – прошипела Марина. Ярость разгоралась – на школьном дворе какая-то гнилозубая тетка смела пугать ее учениц небылицами про ад!

– Каково оно, – спросила приторным голоском сектантка, – за пазухой у Антихриста?

Марина оттеснила женщину, направляясь к лестнице.

– Не уберешься с холма за минуту, я вызову полицию.

В вестибюле ее встретили аплодисментами. Оказывается, дети слышали их диалог.

– Засечете здесь эту болтунью, – сказала Марина, – сразу зовите учителей.

В кабинете семиклассники передавали по партам брошюрку. Марина безапелляционно изъяла пропагандистские материалы и сунула в сумочку.

– Марина Фаликовна…

– Да, Настя?

– А Бог есть?

– Этот вопрос каждый должен решить для себя сам. Кто-то верит в Бога, кто-то нет. Кто-то чтит Аллаха, кто-то – Иисуса, кто-то – Будду. Главное, чтобы мы не ссорились из-за этого. Уважали чужую веру и не навязывали свою. Мы все можем дружить и существовать в мире, вне зависимости от религиозных убеждений.

– Марина Фаликовна…

– Айдар?

– А что такое ад?

Она привыкла: любой вопрос Тухватуллина содержал подвох, ловушку.

– Ад – это место, куда якобы попадают после смерти люди, творившие зло. Или нарушавшие заповеди. Так считают христиане, мусульмане, иудеи… все религии упоминают ад.

– А мы попадем в ад? – спросила Настя Кострова.

– Что? – Марина улыбнулась. – Конечно нет. Ад – это такая страшилка. Серенький волчок для взрослых. Чтобы мы себя прилежно вели.

– Хотите, я расскажу про ад?

Она не сомневалась, что Тухватуллин продолжит.

– Любопытно, Айдар. Что же ты расскажешь?

Тухватуллин, подстегнутый вниманием одноклассников, подобрался.

– Я смотрел передачу про немецкие лагеря. В передаче сказали, что это был ад.

– В переносном смысле – да.

– После смерти люди попадают в гитлеровские концлагеря. Там везде свастики и солдаты в черной форме. Там людей убивают газом, но они снова просыпаются в бараках.

Расширенные глаза детей уставились на учительницу, требуя опровержения. Поражаясь жестокой фантазии Тухватуллина, Марина поинтересовалась:

– Кто же тебе дал такую точную информацию, Айдар?

– Новенькие ученики. Они сказали, что в ад попадают не те, кто себя плохо вел, а только евреи.

– Я не слышала ничего более гнусного, – вспыхнула Марина. – Ты понимаешь, насколько это мерзко и бесчеловечно?

– Потому, что вы – еврейка? – с ухмылкой спросил Айдар.

– Потому, что в камерах смерти уничтожали не только евреев, но и русских, украинцев, кстати, и татар.

– Про татар новенькие ученики ничего не говорили.

– Пожалуй, – Марина хлопнула по столу журналом, – мне стоит вызвать в школу твоего отца и обсудить проблему антисемитизма.

– Что такое антисемитизм? – поднял руку кто-то.

– Враждебное отношение к отдельным людям. И это – страшная вещь. Айдар… – Она стрельнула глазами в довольного Тухватуллина: «вывел из равновесия, оскорбил, сработало!»

– Что за новенькие ученики, расскажи-ка?

– Они живут в шкафу, – ответил Тухватуллин. – В кабинете мертвой Марии Львовны.

Девочки захихикали, Настя покрутила пальцем у виска.

– Можете проверить, – фыркнул Тухватуллин.

Марина, собираясь с мыслями, повернулась к доске. Уму непостижимо, откуда у тринадцатилетнего мальчика такие идеи? Нахватался в Интернете? Или хуже – услышал кухонные спичи папаши? Крошащимся мелом Марина написала: «Александр Трифонович Твардовский».

– Получается, – спросил рэпер Чемерис, – Айдар наврал про ад?

– Никакого ада нет, – сказала твердо Марина.

– Тогда что же это такое? – проговорил Тухватуллин.

Марина обернулась.

Дети исчезли. Вместо них за партами сидели павианы. Серые, поросшие густой шерстью приматы. Их лапы суетливо бегали по столешницам, хвосты изгибались вопросительными знаками. Коричневые глазки под надбровными дугами излучали тупую злобу. Вытянутые лысые морды заканчивались раздувающимися дырами ноздрей. Марина почувствовала вонь зверинца. Она переводила ошарашенный взгляд с обезьяны на обезьяну и боялась, что тоже описается, как павиан из первого ряда, поливающий пол едкой струей.

Ужас сковал разум льдом.

Марина вскрикнула и заслонилась пятерней от стаи, заменившей детей. За скрюченными пальцами павиан, сидящий на стуле Тухватуллина, оскалил желтые клыки и бросился вперед, перескакивая с парты на парту.

– Марина Фаликовна?

Марина прикрыла рот ладонью. Озадаченные лица детей двоились.

– Марина Фаликовна, вам плохо?

Дети перешептывались. Тухватуллин улыбался, будто знал то, чего не знали прочие.

«Я же видела! – Сердце неистово колотилось. – Зубы, хвосты, лужу обезьяньей мочи!»

– Голова закружилась. – Марина поборола немоту. Ослабила воротник платья. Села за стол, не сводя с учеников глаз. В кабинете чуть слышно пованивало – как в питомнике. – Запишите тему урока. Твардовский Александр… Александр… – она забыла отчество поэта.