Тиль

У автовокзала паслись заляпанные грязью ЛАЗы. Пригородные автобусы курсировали по соседним деревням. «Мерседесы» катили в Москву. Было лишь два внутренних маршрута: круговой, для ленивых, от Стекляшки до рыбокомбината, и номер восемь, до кладбища, расположенного за чертой Горшина.

Тиль часто ездил на восьмерке, проведать могилку, посидеть у надгробия. Но сегодня он высадился раньше, возле леса, угрюмого, шумящего на ветру. Стемнело несколько часов назад. Грузовики, рыча, проносились мимо. Мокрый асфальт отражал свет фар. Казалось, сквозь лужи виден мир-перевертыш, где спешат кверху брюхом машины.

Тиль повертелся разочарованно. Обочина была пуста. Да и кого он рассчитывал найти в такую погоду?

Ветер, и пакостный дождь, и трескучий сосняк, и…

Тщедушная фигурка, карабкающаяся из низины. Девчонка, на ходу застегивающая ширинку.

Тиль перебежал дорогу. Знал, что может напугать своими габаритами, потому сбавил шаг, прикинулся дачником, возвращающимся домой пешком. Исподлобья изучал девчонку.

Молоденькая, в узких джинсах и дождевике. Замерзла, притоптывает каблучками. Из-под капюшона выбились огненно-рыжие волосы.

Оказалась не из пугливых, заговорила сама:

– Добрый вечер. Заблудились?

Тиль возвышался над рыженькой почти на полметра.

– Гуляю, – пробасил он.

– И я гуляю. Можно с вами? До остановки, а то тут лазят всякие.

– А я – не всякий?

– Нет! Вы – учитель. У моего брата труды вели.

– Так и есть. Идем.

Они перебежали дорогу. Тиль махнул встречному автобусу. В салоне – дремлющая бабка с накрытым тряпкой ведром. От ведра пахнет рекой. Автобус тронулся. Рыжая фривольно устроилась в третьем ряду. Тиль не сел рядом – выбрал место впереди.

– Передайте. – Между сидений сунулась миниатюрная рука с купюрой.

– Я за тебя заплатил.

– Ой, спасибо.

Девица зашуршала дождевиком. Помолчала, снова склонилась к Тилю:

– А вам ничего не надо?

«Надо, – подумал Тиль. – Чтобы мертвые восстали из могил и воссоединились с любимыми, как обещал Бог».

Именно обещал. Не словами, но Тиль почувствовал в подвале. Бог появился на стене, чтобы изменить порядок вещей. И он, Сан Саныч Тиль, должен помочь Богу.

– В каком смысле? – спросил он попутчицу.

Тиль смутно понимал, что поменялся и сам. Что не живет, как раньше, а мчит, подобно комете, и не умеет ни свернуть, ни сбавить скорость. А когда он начинал задумываться – например, про племянницу Тамары и про то, что они с ней сделали – мозг словно отключался. Боль накатывала. Вместо мыслей приходил образ женщины, снова и снова умирающей на больничной койке. Странно, что ни коллеги, ни ученики не замечали. Порой хотелось ножовкой распилить голову и выпустить наружу терзающий огонь.

Ледяные пальцы девчонки коснулись загривка. Он скривился.

– Вдруг вам нужно расслабиться.

Само собой, на трассе она не грибы собирала, и все равно учитель был шокирован. Подавив негодование, он ответил:

– Можно и расслабиться.

Они вышли на вокзале.

– К вам? – спросила рыжая.

– В школе сейчас никого нет.

– В школе у меня еще не было. – Она улыбнулась. Худая, с плохой кожей, с гнойником на губе, но глаза – голубые, красивые. – Идите вперед, чтоб нас вместе не видели. А то раструбят.

Сообразительная.

Запахнув пальто, Тиль шагал по проспекту.

Он изумлялся, как так произошло, что Господь выбрал именно его – из шести миллиардов землян, из семнадцати тысяч горшинцев – какого-то несчастного трудовика, чтобы разгрести мусор, скопившийся за два тысячелетия.

Впрочем, и апостолы, кажется, были из народа, не благородными мужами.

Бог знал: Тиль не подведет.

У холма он сделал звонок.

– Подходите? – спросила Тамара. – Подходите, подходите, свободно.

Зорким оком Тиль засек силуэт около кустов: Игнатьич.

Дождь омывал школьный фасад.

В субботу внучатая племянница Тамары родила первенца. Живот вырос быстро, за неделю. Как тут не уверовать в чудо? Тамара приняла роды. Черное, пахучее хлынуло из Лили. Существо, ангелок, мурлыкало на руках вахтерши. Улыбалось – мозг закипал от его улыбки. Так много зубов…

Тиль вошел в вестибюль. Через минуту подоспела рыжая.

– Давненько я здесь не была. Бобриха работает до сих пор? А Кузнецова?

Тиль односложно бурчал. Спустились по лестнице, миновали кабинет трудов. Тамара не заперла желтую дверь. Внизу горела лампа.

– Булками пахнет, – сказала рыжая.

– Кровати нет, – буркнул Тиль.

– Я на коленях сделаю, – не огорчилась девчонка, – сексом не занимаюсь, это для будущего мужа, – она коснулась своего паха, – в рот – и все. Пятихатка – нормально?

– Нормально. – Тиль снял пальто. Под ним была его старая спецовка. – Иди налево. Я подойду.

Он доставал из шкафа киянку, когда услышал изумленный всхлип.

«Увидела, – подумал, улыбнувшись. – Проняло».

Волосы Тиль убрал под душевую шапочку. Надел резиновые перчатки. Пошел к рыжему пятну, яркому на фоне серого бетона.

Девчонка мелко вздрагивала, словно сквозь тело пропускали ток. Электричеством был взгляд Бога.

– Что же это, – застонала она, протягивая к рисунку руки. Она плакала. – Черви и колтуны. Колтуны и черви.

Тиль ударил. Плоский боек раскроил затылок. Создалось ощущение, что он вколотил девчонку в пол, как гвоздь. Повторный удар вмял скальп в осколки костей и мозговое вещество. Девчонка упала. Тиль опустился рядом и орудовал молотком, пока чавканье не сменилось глухим стуком о цемент.

«Не беда, – подумал он, стирая со щек багровую росу, – ты тоже переродишься».

Подхватив легкое тело, Тиль усадил девчонку спиной к стене.

Рыжие завитки влипли в кашу, которым стал ее череп. Височная кость торчала закрылком. Правая глазница походила на арку, в ней лежало залитое юшкой глазное яблоко.

Разглядывая труп, Тиль не испытал ровным счетом ничего. Ни раскаяния, ни жалости, ни скорби. Но когда кровь и серые сгустки, презрев физические законы, поползли по бетону вверх, к трещине, когда тело завибрировало, отдавая себя в пищу стене, Тиль облегченно улыбнулся.