Мускрат гребла ногами, как будто плыла, когда плыла по коридору за пределами камбуза. Ее лай был глубоким и разговорным, и она широко ухмылялась. В дальнем конце коридора Ксан застыл на долю секунды, а затем разразился хохотом и раскинул руки, чтобы поймать плывущую собаку.

"Ты сможешь!" сказала Тереза Дуарте, хлопая в ладоши.

"Она не укусит меня?" отозвался Ксан.

"Она хорошая собака. Она не кусается".

Волнение на лице черноглазого мальчика было ярким. Он протянул руки, раздвинув серые пальцы, и захихикал от восторга. Джим проскользнул мимо него, поднырнул под плывущую собаку и втянулся в камбуз. Алекс и Файез были уже там: Алекс держался за пол с помощью магнитных ботинок, а Файез - на поплавке, но держался за поручень.

"Похоже, они развлекаются", - сказал Джим, пока Росинант наливал свежий кофе в колбу. "Что именно они делают?"

"Они играют в мяч", - сказал Алекс, - "с собакой".

Джим потягивал горьковатый, прекрасный кофе, ощущая знакомое тепло на своем нёбе и в горле. "Конечно, играют. Я даже не знаю, почему я спросил".

Перенастроить лабораторию "Сокола" для двойного погружения было делом нетривиальным и небыстрым. Элви упаковала в "Сокол" достаточно припасов, чтобы все и вся могло сломаться, поэтому достать еще один набор датчиков, вторую медицинскую кушетку и достаточное количество резервных блоков мониторинга было просто вопросом выяснения, какой ящик в каком грузовом отсеке. Однако они не могли передвигать стены лаборатории, и поиск места для всего оборудования и технического персонала требовал времени и, по-видимому, бесконечного числа совещаний. К этому добавлялось базовое сканирование Амоса, интеграция данных из медицинского отсека "Роси" и серия длинных, подробных интервью с Элви, призванных сопоставить предыдущие исследования библиотеки со сдвигами в сознании и знаниях, которые претерпел механик.

По мере того как шли дни, на "Роси" стало появляться все больше новых лиц. Сначала это были Файез и Эльви, но по мере того, как ее время становилось все более востребованным, Файез стала приходить одна. Затем он стал брать с собой Кару и Ксана, а чаще - только Ксана. Снаружи камбуза Мушкат радостно гавкнула, проплывая мимо двери камбуза и направляясь обратно к Терезе.

"Дети хорошо ладят", - сказал Файез.

"Ты просто подставляешь Терезу в качестве няньки, не так ли?" спросил Алекс. "Я имею в виду, она достаточно взрослая".

"Ксан вдвое старше ее, просто", - сказал Файез.

"Но он же ребенок", - сказал Алекс. "Просто он был ребенком очень долгое время".

"Что вы делаете, когда модели не работают?" сказал Файез, разводя руками. "Ксан и Кара на самом деле не существуют в спектре "ребенок/не ребенок". Они просто Кара и Ксан".

Из коридора донесся смех Терезы. Даже с учетом месяцев, проведенных ею на Роси, это был незнакомый звук, резкий и радостный. Джим не думал, что Тереза Дуарте из тех, кто смеется.

Но, возможно, дело было в том, что она не часто имела такую возможность. Было не так много людей, способных разглядеть за обстоятельствами ее жизни девушку, которой она была на самом деле. Джим даже не был уверен, что смог бы. Она была дочерью бога-императора, их живым щитом, наследницей Лаконии и ее самым высокопоставленным отступником. Все это было правдой, но не полной. Там был и ребенок. Ребенок, потерявший мать и отца, сбежавший из дома, нуждающийся в эмоциональной поддержке, о чем Джим мог догадываться. Но он не знал. Возможно, он был для нее таким же шифром.

Но в ее смехе было что-то странно-универсальное. И в смехе Ксана. Смех молодых людей за игрой. Джим понял, что они молчат, все трое, и слушают детей, как будто это музыкальное произведение.

Однажды Мускрат заскулил - высокий, нервный звук - и Тереза позвала Ксана остановиться. Мгновение спустя в дверях появилось ее лицо, раскрасневшееся и потное. "Привет. Мускрату нужно воспользоваться комнатой для маленьких собак. Можно я отведу Ксана в машинную мастерскую, чтобы он посмотрел, как это работает?"

Джим рефлекторно "Конечно, вперед" споткнулся об мысль о том, что Ксан и Тереза могут остаться одни на корабле. Не то чтобы он думал, что они сделают что-то злое - оказалось, что он доверял Терезе больше, чем ей, - но в их нынешнем настроении что-то могло произойти по ошибке. Машинный цех стареющего марсианского корабля был не лучшим местом для оплошностей.

"Я тоже пойду", - сказал Алекс и выбросил последнюю порцию еды в утилизатор.

Джим повернулся к Терезе, показал большим пальцем на Алекса и сказал: "Не позволяй ему играть с инструментами".

Девушка закатила глаза, увидев сквозь слабую шутку Джима скрывающиеся за ней опасения и отмахнувшись от них. Алекс похлопал его по плечу, и Джим отпил еще кофе, пока девочка, мальчик, собака, мужчина, бормоча и хихикая, шли к шахте лифта, а потом вниз.

"Спасибо", - сказал Файез.

"Не за что. За что?"

"За то, что позволили Ксану немного отдохнуть от скороварки. Он делает хорошее лицо на всем, что мы делаем, но это тяжело для него. Каждый раз, когда Кара входит в дом, я думаю, он беспокоится о том, сколько ее возвращается".

"Это проблема?"

"Я не знаю. Может быть. Мы не на территории с большим количеством прецедентов. Мы будем знать, что грядут большие перемены, когда они уже произойдут".

"Мне знакомо это чувство", - сказал Джим. Он допил свой кофе и отбросил колбу.

"Спасибо, что позволили мне тоже приехать сюда. Сокол" - прекрасный корабль, и компания в целом не самая плохая, но после нескольких месяцев на плаву я начинаю фантазировать о долгих прогулках по рекам и университетских кофейнях".

Джим вежливо рассмеялся, но в груди у него было тесно. Он приготовил простой завтрак из яиц и бобов. "Я сожалею об этом".

"О чем?" спросил Файез.

"За то, что ты остался здесь. Тебя и Эльви. Я имею в виду, что в некотором роде надул вас обоих, устроив на работу".

Файез наклонил голову. Джим знал его еще со времен Илуса, и годы мягко ложились на этого человека. Его волосы по-прежнему были густыми и более темными, чем, вероятно, имели право быть. Морщины на его лице в основном свидетельствовали о смехе. Сейчас он выглядел задумчивым.

"Я знаю, почему мы здесь. Если что, мы должны поблагодарить вас за предоставленную возможность".

"Ладно, теперь ты меня обманываешь".

Файез долго молчал. Затем: "У тебя есть минутка? Я хочу показать тебе кое-что".

Джим пожал плечами, приостановил еду и последовал за другим человеком, который повел его к шахте лифта, затем к шлюзу и в "Сокол". Странный вяжущий запах все еще присутствовал, но сейчас он не был таким ошеломляющим, как в первый раз, когда он почувствовал его. Привычка притупила его.

Файез свернул в длинный коридор, направляясь к реакторной и двигательной палубам корабля. Было жутковато видеть, как тот же марсианский язык дизайна, на котором был построен "Росинант", разрастается и усложняется в лаконской плоти "Сокола". Это напомнило Джиму документальный фильм о паразитических грибках, захвативших муравьев. Здесь был марсианский корабль, зараженный протомолекулой и амбициями Уинстона Дуарте, а теперь он выглядел похоже и вел себя похоже, и его можно было принять за корабль типа "Роси". Но это было что-то другое.

"Ты ведь знаешь, что мы держим Ксана в изоляции, когда Кара уходит на погружения?"

"Да", - сказал Джим.

"Идея в том, что он будет просто дополнительной переменной. Еще одно влияние, которое нам придется корректировать. Но он также является контрольной группой. Мы видим, как меняется Кара и как не меняется он, и, возможно, это говорит нам то, что мы должны знать".

В коридор перед ними вошла темноволосая женщина, сосредоточенная на ручном терминале. Когда она подняла взгляд и увидела Джима, в ее глазах мелькнула паника. Он кивнул, когда они проходили мимо.

"По-моему, в этом есть смысл", - сказал Джим.

"А когда мы не делаем этого, мы используем ту же установку для выделения катализатора. Это очень похоже на Илус. У вас на корабле был образец протомолекулы, и он получил доступ ко всем артефактам на Илусе. Переключал переключатели. Смотрел, что включается".

"Искал, чтобы сообщить, что кольцевые врата построены".

"Чего он так и не сделал, потому что некому было докладывать. Ну, у нас здесь есть образец, и Кортазар придумал, как замкнуть его на себя, чтобы наш артефакт включался только тогда, когда мы этого хотим. Чисто и просто, верно?"

"Похоже на то".

Файез оглянулся на него, и смех и юмор исчезли. "Здесь мы храним образец. Катализатор. Пойдемте, посмотрите".

Каюта была маленькой и спартанской. К стене был прикреплен ранец, на краю которого виднелся планшет. Единственное, что еще напоминало Джиму камеру для разгерметизации, используемую на Земле, когда кто-то слишком быстро поднимался с аквалангом, или крематорную печь. Она была чуть больше двух метров в длину с люком в конце. Экран, вмонтированный в коробку, был темным. Файез постучал по нему, и он ожил.

На экране была женщина. Ее глаза были открыты. Они светились нежно-голубым светом и ни на чем не фокусировались. Джим все понял, и это было похоже на удар в грудь.

"Это и есть катализатор?"

"Я искал ее", - сказал Файез. "Я не сказал Эльви. В свое время это была Франциска Торрез. Она работала в Управлении науки техником. Я предполагаю, что Кортасар знал ее, хотя бы мельком. Она что-то переживала. Может быть, у нее была неудачная личная жизнь. Может быть, она всегда хотела стать танцовщицей и поняла, что это не для нее. В любом случае, она начала пить и приходила на работу в состоянии алкогольного опьянения. В тот день она даже не пошла домой. У Очиды было упрощенное дисциплинарное слушание с Кортасаром и начальником охраны, и они отправили ее в "Ручку" еще до того, как она протрезвела".

Джим посмотрел на лицо. Оно было гладким, но не таким, как в молодости. Как будто она была опухшей. Эта женщина... катализатор... Франциска открыла рот, как будто собиралась заговорить, затем снова закрыла губы.

"В течение примерно пяти лет до того, как Дуарте разыскал Эльви и привез ее в Лаконию - по вашему предложению, конечно - эту женщину пожирала протомолекула. И до сих пор. Мы держим ее в узде, чтобы она не росла свободно, как раньше, но мы не кормим ее. Мы не стрижем ее волосы. Она не ходит в туалет. Она не спит. Время от времени мы проводим в камере пару часов жесткого облучения. Вот и все. Она не человек ни в каком значимом смысле. Больше нет. Она - кожный шар, наполненный протомолекулой".

Джим попытался перевести дыхание.

"Я не собираюсь морочить вам голову", - продолжал Файез. "Если бы то, чем мы здесь занимаемся, вынесли на рассмотрение обычного совета по этике, они бы просто вызвали полицию. Мы перешагнули через научную этику, через вопросы морали, и я почти уверен, что сейчас мы снимаем преступления против человечества. Но я все равно знаю, что все могло быть еще хуже".

Джим кивнул. "Я понимаю."

"Без обид, но ты, блядь, не понимаешь", - сказал Файез. "Я не хочу быть тем, кто это делает. Я действительно не хочу, чтобы это делала Эльви. Но больше всего на свете я не хочу, чтобы здесь были Кортасар или Очида". Люди, которые смотрели на Франциску Торрес и думали, что это хорошая вещь, чтобы сделать с ней? Я не хочу, чтобы они были здесь главными. Если бы это была их лаборатория, Ксан не сидел бы здесь со своей новой подругой Терезой, смеясь над собакой, гадящей в частичный вакуум. Он был бы в коробке, как это было, когда мы его нашли. Они доставали его, когда хотели что-то с ним сделать, и клали обратно, когда заканчивали, как будто убирали отвертку обратно в ящик с инструментами. Так что да, ты наебал меня и меня. И мы тут натворили такого дерьма, за которое боги нас никогда не простят. Но когда тебе будет плохо, вспомни, что альтернатива была еще хуже".

Джим все еще думал об этом три дня спустя, когда лаборатория была готова. Она выглядела как беспорядок. Кабели змеились вдоль стен и пола, привязанные к местам кусками проволоки и скотчем. Вторая медицинская кушетка - для Амоса - была наклонена на тридцать градусов, чтобы освободить место для подключенных к ней массивов датчиков. То, что было идеально организованным, чистым, ясным, чрезмерно продуманным пространством, напоминало спальню Джима до его ухода на флот, только с меньшим количеством белья на полу. Голоса лаконской команды были тягучими и высокими. Никто не смотрел на него, и впервые с тех пор, как "Роси" пристыковался к "Соколу", он почувствовал, что игнорировать его легко. А когда на него все же обращали внимание, чувствовалось скорее раздражение, что он мешает, чем что-то еще.

"Если вы чувствуете себя неловко..." говорила Эльви.

"Я в порядке", - ответила Кара. Она была одета в плотно облегающий медицинский халат, который согревал ее, удерживал на месте контактные датчики и создавал мелкоячеистую матрицу для сканеров, которые должны были пройти через нее, как только начнется погружение. Она выглядела как участник соревнований по плаванию. Та же жесткая, спортивная сосредоточенность. "Я хочу этого. Я готова к этому".

Ему показалось, что в выражении лица Эльви произошел какой-то сдвиг, но он не знал, что это означает.

Харшан Ли, второй помощник Элви, пристегивал Амоса к другой медицинской койке. Крупный мужчина был одет в такой же костюм, как и Кара, но там, где девушка была сосредоточена и решительна, он улыбался абсурдности всего этого. Черные глаза поймали взгляд Джима, и Амос поднял подбородок.

"Привет, капитан. Вы пришли посмотреть на шоу?"

"Я не уверен, что мне будет на что смотреть".

"Мне нравится наряд", - сказал Амос. "Очень льстит".

"Если ты не хочешь этого делать, ты просто должна сказать слово. Ты ведь знаешь это, правда?" сказал Джим.

"Пожалуйста, не двигайтесь", - сказал доктор Ли. "Я пытаюсь настроить датчик".

"Извините", - сказал Амос, затем снова повернулся к Джиму. "Вы не должны беспокоиться обо мне. Это то, ради чего я сюда пришел".

"Подожди. Правда?"

"Пожалуйста, ложитесь ровно на медицинскую кушетку", - сказал доктор Ли.

Амос бодро поднял большой палец вверх и переместился, как ему было велено. Джим оттолкнулся, позволяя себе опереться о стену. В дверь, ведущую в коридор, вплыла Наоми. Ее волосы были откинуты назад, и она нахмурилась, но при виде его смягчилась.

Голос доктора Ли был резким и громким. "Последние проверки, все. Последние проверки".

Активность в комнате не ускорилась и не замедлилась, но она изменилась. Джим нашел опору и уперся в нее. Элви парила рядом с ним.

"Ты готова к этому?" спросил Джим.

"Я просто надеюсь, что это сработает. Если мы сделали все это впустую... Ну, это будет отстой".

"Заключительные проверки проведены, и они зеленые", - объявил доктор Ли. "Мы готовы приступить к работе по указанию ведущего исследователя".

Он посмотрел на Элви. Она кивнула.

"Мы можем приступать", - сказал Ли, и Джиму показалось, что в его голосе прозвучало удовлетворение. "Пожалуйста, переведите катализатор".

На медицинских кушетках Кара расслабилась, а Амос закрыл глаза.

Интерлюдия: Мечтатели

 

Мечтатели мечтают, и их мечта уносит их в знакомые просторы. Размах, поток и разум, который пуст, потому что свет между ними - это мысль, которую они думают вместе. Бабушки манят пальцами, которые никогда не знали руки. Смотри, смотри, смотри. А потом смотри! И она кружится и сверкает, а он - нет. Он стоит на месте, как камень в потоке, как тень на свету, как вещь. Он останавливается, и, останавливаясь, напоминает.

Они троичны, и это имело значение когда-то, но бабушки с хихиканьем падают дальше, в себя и сквозь себя, посылая семя за семенем в безвоздушный ветер, и лишь некоторые, неизмеримо немногие, пускают корни и прирастают к ним. Вот как мы все это построили, вот как это нас кормило, вот что значила любовь, когда любовь ничего не значила, и она расширяется и истончается, падая в это, а он стоит на месте. Она чувствует желание в нем так же сильно, как и в ней, но она чувствует то, что противостоит желанию, и это напоминает ей. Они трое, и сон дрожит, как изображение, спроецированное на ткань, когда дует ветер. Бабушки мертвы, их голоса - это все песни, исполняемые призраками, и те истины, которые они говорят, они бы сказали любому. Они не могут слушать в ответ, и сновидица видит пустоту за маской. Она пытается повернуть голову, посмотреть назад, увидеть единственного живого человека в стране мертвых, и этот жест длится вечно, суть поворота, поворота и поворота без освобождения от того, что повернул...

Сон падает нить за нитью, и он там, голубые светлячки и черные спирали. От него исходит усталость, и она видит тонкую плоть на его костях, слабую и хрупкую, как сам Бог в родовой боли творения. И он поворачивается к ней и к ним.

Она не синхронизирована с поплавками BFE позади нее. Мы видим, что активность червоточины в артефакте падает, но она идет сильно, и она же для второго объекта. Кто-нибудь знает, на что мы здесь смотрим? Мягкие, усталые глаза находят ее, находят его, находят их. Сновидец пытается проснуться, но второй складывается сам, словно прячет что-то у своей груди с черными шрамами.

Продолжайте их, говорит доктор Окойе.

И третий мужчина слышит ее сквозь их уши, и он улыбается, и опускает свою бычью голову, огромную и вневременную.

Никаких проблем, пока нет проблем, - беззвучно говорит сновидец. И тогда возникает много проблем.

Это была невыигрышная война, говорит третий человек. Но она велась. Это были солдаты, сделанные из креповой бумаги и конфет, разбросанные их собственным оружием. Но они сделали оружие. Они были паутинками, которые противостояли обвалу, и при всей своей ловкости были разорваны". Мечтатель видит и слепнет.

Черт, - говорит доктор Окойе, и третий мужчина поворачивается к ней.

Я бы потянулся к тебе, если бы ты могла мне помочь. Но даже эти разбитые сосуды, какими бы славными они ни были, не могут сейчас поддерживать работу. Мою работу.

Хорошо. Хорошо. Что вы имеете в виду, говоря "Моя работа"?

Что такое империя, как не все человечество под руководством одного разума? Я был прав, но я мечтал о слишком малом. Я видел, насколько больше мы должны быть.

Не следую за тобой.

Рогатый бог выдыхает синие огни, которые живут и умирают в мгновение, равное эону.

В нашем распоряжении есть инструменты, доктор Окойе. Инструменты, созданные для борьбы с врагом по третью сторону ворот. Я... учусь этому. Я достиг некоторого прогресса. Это война, которую мы можем выиграть, но не без некоторых изменений.

Я слышал, как вы говорили, что вы ответственны за прекращение мерцаний сознания и изменений в базовой физике, которые делали сущности кольцевых врат. Это правда?

Мы не сильнее, чем они. Но мы - базовые материалы. Мы сделаны из глины, и в этом наша сила. Они были хрупкими, а мы прочные. У них был меч, но не хватало силы, чтобы им орудовать. Я найду меч и карту, которую они оставили.

Я тут заблудился. Меч?

Они создали, но не смогли эффективно использовать определенные инструменты, которые не позволяют врагу вторгнуться в то, что мы имеем в виду, когда говорим "вселенная". Но эти инструменты существуют, и я верю, что мы можем эффективно их использовать.

Думаю, я это понял. Во всяком случае, в общих чертах.

Для того чтобы в полной мере использовать эти инструменты, мы должны стать более похожими на них. Мы должны быть одним целым, а не миллиардами разных. Я тоже учусь этому.

Вы... ...говорите, что нам нужно стать единым разумом?

Да. Взаимосвязанным, с нашими мыслями и воспоминаниями, свободно перетекающими между узлами. Все наши иллюзии о разделении смыты. Империя была ближе всего к этому. Но - третий мужчина делает жест над собой почти в знак извинения - теперь я могу представить себе больше.

Все в порядке. Мы будем в безопасности.

Будем ли мы людьми?

Мы станем лучше.

И с сине-черным вихрем дыхания он гасит свет разума и оказывается в другом месте.

Хорошо. Мне нужны все данные сенсоров. С "Сокола", с БФЕ. Кольцевые врата. Все. Введи все это в систему. Мне нужно понять, что только что произошло, и я должен сделать это сейчас.

Другой голос. Другой голос. Как странно иметь разные голоса. Дамы и господа, вы слышали ведущего исследователя. Теперь по цифрам. Сейчас не время для небрежности.

Сновидцы открывают глаза, и ничего не меняется.