Кирилл Часовских
(Крым – Луганск)

Оперетка. Эпизод
Рассказ

«Есть не только у нас и за рубежом деятели, которые предрекают ситуацию перед началом Первой мировой войны, ссылаясь на накопление противоречий в Европе, в том числе на Балканах, между прочим. Но мое крепкое, твердое убеждение заключается в том, что политики в ключевых странах не могут допустить какой-то большой войны. Что им этого не позволит общественное мнение, не позволят народы. Надеюсь, что и парламенты в каждой западной стране проявят максимальную ответственность».

Сергей Лавров, из интервью 17.12.2018 г.

Официальный представитель МИД России Евгения Парамонова сделала заявление о существенном прогрессе, достигнутом на очередном раунде переговоров в Минске. Участниками процесса подписан окончательный вариант соглашения о прекращении боевых действий в Украине и разоружении незаконных военизированных формирований сепаратистов в Донецкой и Луганской областях. Евгения Парамонова выразила надежду на скорейшую нормализацию социально-политической обстановки в восточных областях Украины и проведение там выборов в органы власти под контролем международных миротворческих сил, поэтапный ввод которых на территорию, ранее контролируемую сепаратистами, начался несколькими днями раньше. На сегодняшний день неконтролируемый участок государственной границы между Украиной и Российской Федерацией временно закрыт для пропуска граждан. Его охрану со стороны Украины осуществляют совместные группы из украинских силовиков, представителей миротворцев и сотрудников международных миссий ООН и ОБСЕ. Обстановка на временно закрытых пунктах пропуска спокойная, наблюдатели ОБСЕ не зафиксировали провокаций или насильственных действий».

Со стороны Изварино снова донёсся неспешный и чёткий звук пулемёта. Несколько коротких очередей. Начальник российской пограничной смены капитан Егоров скосил глаза в сторону ярких огней, освещающих бывший пункт пропуска Луганской Народной Республики, над которым теперь, мокро шлёпая складками, висел огромный голубой флаг ООН. Над терминалом был растянут баннер с надписью «International Peace Corps for Eastern Ukraine. Zone «East». Надпись по-английски была продублирована более мелким шрифтом на украинском и албанском.

Приграничную территория от Северского Донца до Должанки занимал сводный батальон Албанских вооружённых сил. Начиная со Свердловска стояли те же албанцы, только косовские. После них на границе от Дьяково до Успенки чередовались уругвайские и иорданские подразделении. Поговаривали, что в первый день после ратификации Договора на Успенку торжественно въехали три HMMWV под красочным флагом Южного Судана. Однако весёлые чернокожие мужчины вместо того, чтобы заступить на службу, сперва обкурились в хлам, а к вечеру устроили гонки на своих чудесных джипах, сопровождая импровизированный праздник стрельбой из пулемёта и разудалыми песнями. В итоге один джип благополучно утоп в неглубоком ставке, один миротворец сломал ногу, второй получил проникающее ножевое ранение бедра (им приспичило выяснять, кто виноват, что запас ката забыли в транспортном самолёте), ещё пятеро отделались разными не тяжёлыми ушибами и ссадинами.

К утру приехал лично командующий IPCFEU полковник канадской армии Дональд Дюваль, распорядился южных суданцев отправить в Луганск, закрыть на территории Штаба и больше одних никуда не выпускать. Вместо лихих чёрных парней на заставу прислали мрачных, рыбьеглазых норвежцев, которые немедленно закрылись в здании таможенного терминала, выставили в окна видеорегистраторы и больше не показывались.

Албанцы на Изварино моментально продемонстрировали простоту нравов и прагматичность. Для начала они повесили на дороге, ведущей к пункту пропуска, щиток на английском и албанском языках, в котором предупредили окрестных жителей о том, что сразу за знаком начинается территория, на которой запрещено находиться всем гражданским лицам. Слова «Огонь по нарушителям будет открыт без предупреждения» выделили жирным шрифтом, но местным населением текст был не понят. На табличку просто не обратили внимания. Первая же машина – переживший своё время ВАЗ-2101 невнятного голубого оттенка, которая попыталась подъехать к зоне таможенного контроля, была тут же расстреляна. Позже выяснилось, что в легенде советского автопрома ехал бывший депутат Молодогвардейского совета с супругой и внуком. Поскольку телефонная связь с заставой была отключена, он хотел только спросить, когда им можно будет выехать в Калугу, к сыну, который поехал туда подработать и после объявления о временном закрытии границы вынужденно застрял. Спросить он, по понятным причинам ничего не успел. Албанцы кое-как столкнули насквозь дырявую, покорёженную машину в сторону, на всякий случай щедро облили бензином и подожгли. Тела они доставать побрезговали. Сожгли всё вместе.

На следующий день невестка покойного, Ольга, отправилась в полицию выяснить, куда пропал её сын, свёкор и свекровь. В полиции был полный кавардак. Дежурный сидел ещё республиканский, в бирюзовой ЛНРовской форме со старыми нашивками, но над зданием отдела уже был вывешен украинский флаг и, чуть пониже, флаги ЕС и ООН. В кабинете начальника сидела аттестационная комиссия, которая по одному вызывала полицейских и в течение пары минут принимала решение об увольнении. Двух человек, которые в самом начале подались служить в «Зарю», сразу же отделили от остальных и куда-то увели. Знакомый дежурный по-тихому предложил Ольге приходить через недельку, когда бардак закончится, но она устроила скандал, кричала и требовала прокуратуру. Прокуратура была здесь – её представитель сидел в аттестационной комиссии. Когда он вошёл в вестибюль, Ольга его узнала – он вернулся в 2016 из Днепропетровска, давал громкое интервью на телевидении об ужасах жизни на Украине, был обласкан, получил должность в Генеральной прокуратуре ЛНР. Этот пухлый мужчина с опрятным животиком, с лысиной, в костюме и хороших ботинках спустился вниз, вполуха выслушал Ольгу, говорившую напополам с дежурным, и велел ему связаться с переводчиком командира албанского батальона. После недолгого разговора по рации с переводчиком миротворцев приехали люди в форме цвета хаки. Они вежливо предложили пройти с ними, забрали у дежурного Ольгино заявление и все вместе уехали. Домой она уже не вернулась. Через несколько дней пришёл участковый и опечатал двери, игнорируя истеричный кошачий мяв, тянущийся из дома сквозь пластиковые окна.

Удивительно быстро нашли общий язык с албанцами местные контрабандисты. В лоб они, конечно, не поехали. Обратились сразу к главе Временного комитета самоуправления, которым, вопреки стандартной практики, был назначен местный житель, бывший МГБшник. После штурма СБУ в апреле 2014 г. дисциплинированно выехал в г. Северодонецк и сидел там тихонько за штатом. Когда в октябре 2014 г. стало понятно, что никаких танковых колонн российской армии на дорогах Украины не будет, он также незаметно вернулся в Луганск, был обласкан и с тем же рвением продолжил службу уже в МГБ. В Луганске у него была своя квартира, хороший дом на дачном участке и наработанные схемы. А в Северодонецке ему предложили только крысью должность и съёмную квартиру. Мотивация у Василия Александровича была, на первый взгляд, предельно прозрачная, но неполная для его типа личности. Корыстный мотив явно был недостаточно сильным для него, поскольку вынуждал рисковать, а этого он не любил. Поэтому перед формальным увольнением из СБУ он выехал в Киев, был переведён в штат другого управления, получил псевдоним «Шаляпин» и выехал в ЛНР с конкретными задачами. После окончания всего этого «цирка с пингвинами» – так он называл в узком кругу посвящённых Республику, его, правда, не вернули в штат и не дали желаемую должность. Но нельзя сказать, что обидели. Должность фактического главы города и района приграничной контрабандной вольницы давала заманчивые перспективы, возможно, даже более интересные, чем возвращение в систему.

Поэтому главы основных контрабандных группировок без всякого труда нашли с ним общих знакомых и общий язык. Ну, а сам Василий Александрович не без труда, но всё же нашёл общий язык с албанским полковником. После месячного затишья движение по тайным тропкам возобновилось как ни в чём ни бывало. Помимо традиционных сигарет, палёного спиртного и горючего, удалось наладить постоянный транзит высококачественной марихуаны, которую гуманитарные конвои с двуглавыми чёрными орлами на ярко-красных бортах везли непосредственно из Албании. Там их провожали в путь торжественно, с оркестром и стрёкотом многочисленных корреспондентов как пример европейского сотрудничества. Встречали тоже торжественно, опять же, с оркестром, детским хором и выступлениями активистов. Действо благословляли белозубые улыбки благожелательно кивающих в ответ на торжественные речи смуглых албанских военных. Марихуану, плотно упакованную в мешки с мукой, ночью перегружали в шустрые УАЗики, и они, дребезжа и взрыкивая на ухабах, нестройной вереницей, по-муравьиному, споро перетягивали всё через границу. Отдельно, с гораздо большим пиететом, тащили упаковки с кокаином и героином, обрушивая розничные цены на товар в ведущих ночных клубах Ростова, Москвы, Питера.

Начальник смены, капитан Егоров, со смуглым полковником Энвером впервые увиделся, когда с границы снимали ЛНРовских пограничников и передавали пост под временную юрисдикцию ООН. Планировалось присутствие нескольких мировых и российских телеканалов. Раньше всех примчалась съёмочная группа «Аль-Джазиры» и с ходу, прямо из окон своего джипа, стали снимать нескончаемую очередь людей и машин, тянущихся со стороны Луганска в Россию. Хвост очереди начинался едва ли не от окраины Краснодона и вырастал в дикую, мало управляемую мешанину машин, грузовиков, сумок, баб и детей на Изварино. Луганская смена несколько раз пыталась прекратить работу, но толпа многоруко колотила в окна контроля, орала и визжала на разные голоса. Пугнуть их было нечем – оружие сдали ещё неделю назад. Непрерывно звонил телефон, требуя немедленно остановить пропуск лиц, но сделать ничего было нельзя. К 11.00 пограничники только вяло взмахивали руками, бегло бросая взгляд в раскрытые книжечки паспортов. На российской стороне с оформлением документов всё было в полном порядке – контролёры придирчиво проверяли фотографии на соответствие, таможенники заставляли показывать содержимое сумок, поэтому совсем скоро хвост гигантской очереди стал начинаться сразу за последним окошком контроля с луганской стороны. Усиленный наряд, в касках и бронежилетах, наглухо перекрыл узкую калитку. Со стороны бетонных укреплений равнодушно рассматривали толпу чёрные дырки пулемётов.

В момент, когда наиболее нетерпеливые в очередной раз попыталась прорваться на российский пункт пропуска, прибыл полковник Энвер Лята. О его прибытии Егоров узнал по отчаянным крикам, которые понеслись со стороны Изварино и длинным автоматным очередям оттуда же. Автоматы стрекотали непривычно, отрывисто и дробно. Толпа перед контролем заволновалась, притиснулась ещё ближе, однотонно загудела, напирая на хлипкую решетчатую ограду, оцепляющую проход со всех сторон. Он поднялся на второй этаж, подошёл к окну. В нейтральной зоне люди сбились в плотную, колышащуюся массу. Видно было, как за шлагбаумом они жмутся друг к другу, пытаясь втиснуться глубже в людскую массу. А на луганской стороне было уже почти пусто. На бетоне валялись какие-то бурые и серые тюки разного размера. Под крышей терминала стоит бронированный Iveco, и из верхнего люка прямо на него, Егорова, глазел в бинокль военный в голубом берете миротворца. Капитан тоже поднял бинокль, всматриваясь в оппонента. Узкое лицо. Тонкая, тщательно подбритая бородка, усики. Миротворец отнял бинокль от глаз и широко улыбнулся, оттопыривая блестящую, будто намазанную жирным кремом нижнюю губу. Позади бронеавтомобиля просматривались силуэты белых джипов ОБСЕ и хаотичное движение множества человеческих силуэтов. Ещё он заметил, что под тем, что сначала он принял за брошенные тюки, растекались во все стороны большие, чёрные пятна.

И у этих «тюков» были лица.

Заверещал кислотным рейвом мобильник.

– Егоров! Тебе была дана команда прекратить пропуск с 12.00?

– Так точно.

– А время сколько сейчас, капитан?!

– 11.23.

– А какого хера у тебя толпа стоит такая? Ты что, успеешь их всех оформить до 12?

– Но они прошли уже луганский…

– Какой, к херам, луганский? Ну какой луганский?! Ты стоишь на российско-украинской границе. Нет никакой больше твоей Лугандии, забудь. И не было никогда. Выбросьте из головы этот бред, товарищ офицер. А сейчас гони их всех к едреней фене обратно. Сколько у тебя за полчаса контролёры успеют пропустить? Человек 20–30? Вот. Отсчитай этих тридцать. А остальных разворачивай. Журналисты приехали?

– Да, «Аль-Джазира» вон снимает. Больше никого пока нет.

– Там должна ещё Россия24 подтянуться, может, Первый канал ещё. Ты меня понял? Всё, давай разворачивай их нахер.

– Так с той стороны уже миротворцы встали. Они же назад их не пустят.

– А тебя это долбёт?! У тебя полчаса на то, чтобы освободить пункт пропуска. Пусть делают дальше что хотят, хоть норы роют в нейтральной зоне. Выполняйте.

Команду не удалось выполнить ни через полчаса, ни через час. Ровно в 12.00 Егоров дал команду прекратить приём документов и закрыть проход. Толпа попыталась прорваться, но характерный лязг передёрнутых затворов остановил первый толчок. Затем несколько очередей в воздух. Толпа отхлынула, но не отступила. Кое-кто, не выдержав многочасового качания в душной массе протискивался и брёл назад, стараясь обойти чёрные лужи. Трупы к тому времени уже куда-то оттащили. Видно было, что на той стороне их просто пропускали, даже не пытаясь досмотреть. Там вместе с миротворцами сверкали белыми жилетками ОБСЕшники и какие-то люди в военной форме, без шевронов. Изредка появлялись отдельные группы людей в пиджаках и стайки журналистов, которые бегали за ними, тряся пушистыми микрофонами.

На Егорова кричали, его пытались ухватить за рукав, его просили отойти в сторону «на минуточку, поговорить тет-а-тет». Он же, как заведённый, повторял раз за разом:

– Пропуск прекращён, покиньте территорию контрольно-пропускного пункта!

Толпа не разошлась и до ночи. Ещё днём подтянулись съёмочные группы ведущих телеканалов, которые, посовещавшись, аккуратно сняли с разных планов закрытые окна контроля, фигуры пограничников, экипированных по полной программе и краски заката. Стендапы снимали наискосок, так, чтобы рука корреспондента могла указать в сторону Украины, но чтоб камера не захватила колышущуюся толпу. Свежие, вечерние репортажи с мест были на диво единообразными:

«Сегодня на государственной границе России обстановка спокойная. Наши пограничники говорят, что закрытие границы произошло без происшествий, количество людей, следующих из Украины в Россию было незначительным, ниже среднесуточной нормы».

Когда стемнело, на переход привезли воронежский ОМОН. Бойня, которую они устроили в терминале, Егоров вспоминать не хотел. Зрелище было откровенно неприятное, до озноба. Ему запомнилось немногое. В память крепко врезалась только семья, мужчина, молодая женщина и девочка лет 7–8. Они забились в густую тень у служебной лестницы и чудом остались незамеченными, пока капитан почти наступил на них. Мужчина смотрел на него снизу вверх, не умоляя, не скуля. Он прижимал к голове тряпку, обильно испачканную кровью. Правая рука была, скорее всего, сломана или сильно вывихнута, потому что бессильно лежала на ступеньке, с неестественно вывернутой ладонью вверх кистью. Женщина вся сжалась в комок, прижала к себе девочку и крупно дрожала. Мужчина негромко сказал:

– Пропусти нас, жалим тебе. Я серб, я тут с 2014. Там шкиптари. Они меня знают. Нас убьют всех. Нам нелзя вернуться.

Егоров остановился и молча смотрел на семью. Он почти решился, но в этот момент подъехал ещё один автобус с полицией. Фары ярко осветили железные ступени и прижавшихся друг к другу людей. Он молча отступил в сторону, давая возможность крепким ОМОНовцам поднять их с земли и поволочь, едва успевающих перебирать ногами, в сторону границы. Девочка громко кричала и цеплялась за мамину шею. Капитан не стал оборачиваться и смотреть вслед. Дел было по горлу, рация непрерывно верещала докладами мобильных групп, которые мотались вдоль границы и выкидывали обратно пытавшихся прорваться в Россию. Уже утром, очнувшись после короткого сна, он нашёл под ступеньками пачку порванных бумаг и крест добровольца. Паспорт Республики сербу порвать одной рукой не удалось, поэтому он просто смял его в комок. Ещё там были наградные листы и какие-то справки. Утренним ветром к этим комкам бумаги прибило сухой листвы, окурков, пустых упаковок от сигарет и шоколадок.

Капитан машинально поднял крест, повертел в руках, сдул пыль. Положил находку в карман.

«Вчера состоялась пресс-конференция заместителя руководителя Пограничной службы ФСБ России генерал-лейтенанта Александра Пурова с официальным комментарием к информации, которую распространяют некоторые зарубежные интернет-издания об организации в отдельных районах Донецкой и Луганской областей Украины так называемых «интеграционных лагерей» для временно перемещённых лиц. Александр Пуров заявил, что слухи о массовых расстрелах, нечеловеческих условиях содержания задержанных ничем не обоснованы. Периодически появляющиеся в Интернете фото- видеоматериалы со сценами насилия в отношении неизвестных лиц сделаны, скорее всего, в иранских или кубинских концентрационных лагерях для диссидентов. На территории Украины действительно действуют несколько гуманитарных пунктов для временно перемещённых лиц, контроль над которыми осуществляют представители международных организаций и неправительственных фондов. Российские пограничники работают в полном взаимодействии с представителями Международной миротворческой миссии ООН в Восточной Украине. Никаких инцидентов за время совместного патрулирования участка государственной границы не происходило».

Поздно ночью, телефон Егорова завибрировал. На экране высветилось – «Горох». Он поднёс трубку к уху. Из динамика откашлялись и через паузу сказали:

– Дарова, Саня. Эт я.

– Да я узнал.

– Ну шо ты?

– Встретимся?

– Ну. Куда подъехать? – Давай туда же, где в прошлый раз.

В половину третьего ночи они почти одновременно подъехали к автомойке, в это время давно закрытой. Мойка располагалась в самой глубине большого, хозяйственного двора. Сторожем там работал тесть того самого Коли с погонялом «Фасоль», в телефоне у Егорова записанного как «Горох». Известный контрабандист, работавший в районе ещё с 90-х годов. Из потёртой «Нивы» выбрался сам «Фасоль» – мужичок в камуфляжном бушлате, сухощавый, с крупным, мосластым лицом, густо обросшим светлой щетиной. На правой руке неряшливая татуировка, на костяшках пальцев – память о недолгой юношеской отсидке. Два маленьких якоря и буквы Н.Ф. Мужичок, ещё не успев толком выйти из машины, сразу закурил. Егоров подошёл к нему, поздоровался.

– Ты сразу обратно?

– Ну, мне ж ещё мотнуться надо. Утром заеду. Твоих не будет там? Или чужих?

– Нет, там пусто. Вчера рейд был.

– Что скажешь?

– А шо… Ездил я под Дарьино на днях. Близко нельзя, блок-посты. И там не албанцы стоят, а эстонцы что ли какие-то.

– А шевроны, знаки какие на форме?

– Щиток такой, как шахматная доска, красно-белый.

– А говорили на каком?

– Да хер знает, я ж не подъезжал к ним. В бинокль смотрел.

– И что они там построили?

– Ну шо, построили. Поставили там три ангара здоровых. Два ряда колючки вокруг. Вышек нету. Там постоянно беспилотник висит, когда один, когда два. На флаге красный крест и ниже ООНовский. Днём там тихо. Ночью фуры грузовые. Не сильно тяжёлые.

– Думаешь, там у них перевалка?

– Да не. Весь конвой сгружают в Краснодоне, на музее. Там у них склад теперь. Незачем им под Дарьино груз таскать. Фуры туда полные идут, оттуда пустые. Мы сутки там торчали почти – нечем им вывозить оттуда.

– А что они тогда завозят туда? Откуда фуры?

– Там ночью весь движняк. За ангаром ложбинка такая есть. Там скрепер и экскаватор. Днём стоят, а ночью роют. Ветер с той стороны тянет иногда – вонище… Химией какой-то прёт.

– А фуры откуда идут?

– Та со всей области. Номера все грузинские, транзитные. Но мы одну угадали. У ней на двери слева лошадь нарисована, голова конская. Мы с Тёмычем её в Луганске увидали, она на ВВАУШ заезжала. Водила её на кольце оставил, а сам в «Инициал» пошёл.

– «Инициал» – это что?

– Ну, гостишка в Луганске. Там сейчас миротворцы живут. Офицерский состав.

– Все контингенты?

– Не, там только третий сорт, негры да арабы. Белые только в «Дружбе».

– Так и что водила?

– Он до вечера там был. Потом вышел, поехал. Нерусский, то ли грузин, то ли армян. По дороге они в колонну встали, с сопровождением. Мы за ними проехали до Юбилейного, но дальше не вышло, там блок-пост, нас тормознули.

– А говорят что?

– Да арестантов они возят. Все знают.

– Чем подтверждается?

– Ну, говорили мне так. Есть один хрен у ментов, помогал мне по Луганску, до войны ещё. Так он говорит, как их от работы отстранили, то предложили пойти во вспомогательную полицию. Ну, кто пошёл, кто нет. Он пошёл, семью кормить. Кто пошёл – они сейчас все на казарме, зарплату им дали по 400 евро, форму новую. Там и полиция, и «пятнадцатитысячники» бывшие, местные все. Так вот он, мент этот, так и сказал. Как вышла амнистия – зэков-то сразу почти распустили, а в Вахрушево, на 17-й, в Брянке и ещё где-то сразу поставили вспомогательных в вертухаи, а миротворцы с эсбичами внутри фильтрацию проводят. Туда везут отовсюду, кто на чём. А вот оттуда уже фурами вывозят, кого в Дарьино, кого дальше, под Дьяково.

– А дальше?

«Фасоль» поднял на него глаза, чуть прищурился. Затянулся, пустил дым по ветру.

– Саня, а ты сам шо, не шаришь? Закапывают их там.

– В смысле?

– Да какой, к херам, смысл, могилы им там роют, отфильтрованным этим, и закапывают. Скажи ещё, что ваши не знают никто. Шо ты мне мозг паришь? Нема там никакой наркоты, трупы только. И всё. Сейчас на Луганск-Донецк со всех зон сепаров везут, кончают по тихому и зарывают. Амнистию только уголовным же дали, а политических куда? Не отпускать же.

– А зачем на границе зарывают? Места мало им, что ли?

– А хрен знает. Может эксперименты у них.

«Фасоль» снова замолчал. Закурил вторую, привычно пряча зажигалку в пальцах.

– А вообще, Саня, валить отсюда надо. У тебя вон семья почти уже есть – бросай всё и уезжай.

– Чего вдруг?

– Я тебя старше. Видел, как всё начиналось в 1991. Мне тогда ещё старый мой, земля ему пухом, говорил – продавай дом, Колёк, да на Алтай езжайте. Здесь сперва границу сделают, потом шахты закроют, так что света белого не будет. А потом увидишь ты, сына, на той границе танки немецкие, как в 1941. И как увидишь – значит всё, кончилась Россия. Попрут они отсюда опять на Москву, прямо через твои сараи. А вас с говном смешают и не обернутся даже.

– Ну и чего ты паникуешь? Где ты танки-то видел?

– Я не видел. Алексеич видал.

– Ну так-то миротворцы же с техникой ходят.

– Ночью вчера состав разгружался на Рубежном. А он там сигареты брал у цыган как раз. Танки, говорит, немецкие, с крестами. Их на тягачи ставили и увозили. И немцы сами там были, оцепление выставляли. Алексеич, может, без верхнего образования, но «Хальт, цурюк» – это он знает.

– И много танков?

– Состав он видел. А сколько их там ещё пришло, кто ж знает. Вот так вот, Саня. Так что – всё как старый говорил. Границу сделали, шахты закрыли, танки – вот они. Сгрузили уже. Дурак я был, что сразу на Алтай не поехал, всё думал, пропетляю. А теперь бегом надо всё делать, бегом. Смотреть, как они своими гусеницами мои кишки на мой же сарай наматывать будут, мне не улыбается.

– Коля, ну как ты себе это видишь? Ну XXI век уже, какая Мос-ква, какие танки?

– Увольняйся, Саня, и езжай отсюда. Подальше куда. Я, может, с виду дурак-дураком, но чуйка есть, согласись. Так? Так. Я хребтом чую, когда жопа наступает. Да ты сам шо, не видишь, что творится?

– Ну так-то чо творится… Конфликт окончен, границу скоро откроют, потом…

– Ты дурак, Сань? Ты ж в 14-м где был? В училище небось, экзамен сдавал? А я тут был всё время, всё видел. Там – всё уже. Там людей пачками кончают, никто не спрашивает. И не спросит уже. Погоны тебе повесили, а мозги забыли нарисовать. В общем так. Сворачиваюсь я. Дом продаю и еду. Дела вот закончу на той стороне и домой. Там жирная тема намечается, платят нормуль.

– Какая ещё тема?

– Да кино снимают для миротворцев учебное. Штуку евро пообещали. Мне тему Алексеич подогнал через албанца знакомого. И ещё, капитан. Ты, как начнётся, в героев не играй. По тебе даже похоронку не пошлют. Услышишь, как бабахает – ноги в руки и беги. Не 41-й сейчас, не поможет никто. А Нинку свою лучше сразу отправляй подальше. Хочешь, с собой возьму, до Барнаула подкину. Как надумаешь, звони.

«Фасоль» пошёл в темноту, не оборачиваясь, брызгая крохотными искрами с кончика сигареты, которые летели в сторону и гасли, несомые порывистым ветром.

Уехал он не на неделе и не в следующем месяце. Через три дня Фасолин Николай поехал в Луганск, сниматься в учебном фильме для миротворческого контингента. На связь вышел пару раз, написал смс-ку жене: «У меня всё хорошо, скоро вернусь». Но не вернулся.

«Специальный представитель государственного департамента США в Украине Курт Уолкер обратился к так называемым правительствам сепаратистов ОРДЛО с жёстким требованием ускорить выдачу Международному Трибуналу по преступлениям в Восточной Украине лиц, виновных в терроризме. Господин Уолкер отметил, что на сегодняшний день ситуация с задержанием лидеров и активных пособников террористических организаций ДНР-ЛНР является неудовлетворительной. По состоянию на утро 12 октября работниками Объединённой военной прокуратуры Донецкой области задержано всего 234 человека, несмотря на то, что количество судебных ордеров превышает несколько тысяч. Представитель Объединённой прокуратуры Олесь Звитка заявил, что его ведомство ведёт большую работу в этом направлении и активно сотрудничает с органами внутренних дел России и стран Евросоюза. Согласно имеющимся в его распоряжении сведениям, с территории Российской Федерации экстрадировано 12 боевиков. Ещё 17 террористов выдали правоохранительные органы Казахстана, Беларуси и Узбекистана. Однако в распоряжении Государственной комиссии по реинтеграции Украины имеется информация о пособничестве некоторых лиц из числа сотрудников ФСБ России незаконному пересечению государственной границы Украины отдельным боевикам, подозреваемым в совершении тяжких преступлений против человечества. До сих пор не установлено местонахождение особо опасных преступников, скрывающихся от международного правосудия, проживавших на территории Российской Федерации. В адрес МИД России направлена официальная нота протеста».

Конвой был упакован по всем канонам галактической пехоты. Сферы с тёмными тактическими очками, налокотники, наколенники, броники, облепленные какими-то гаджетами, пистолеты, автоматы, больше напоминающие бластеры, всё в обвесах, с оптикой и цифрой. Всё хищное, тусклое, без бликов, агрессивное. В другое время «Змей» облился бы слюной на все эти чудные приблуды, но не сейчас. Это был конвой. А «Змей» в нём – подконвойным. В наручниках, пристёгнутых к кольцам в сиденье.

«Змей» закончил свою миссию в Донбассе ещё в марте 2015, после Дебальцево. Боевые действия кончились, в Минске подписали новое перемирие. Сменили командира, заставили вступать в какой-то территориальный батальон. Осмотревшись вокруг, «Змей» обнаружил, что старые товарищи рассеялись, из добровольцев в роте он да пару-тройку молодых, прочие все местные, малознакомые. Не заладилось с командиром – он начал с построений и утренних подъёмов. «Змею», как человеку, отслужившему срочку ещё при Союзе, затем по контракту в Таджикистане, такое обращение не понравилось. Месяц ещё он покрутился в Горловке, съездил в Донецк, где, по слухам, формировалась особая разведрота, убедился, что никто никаких рот не собирает, и поехал домой, оставив на всякий случай свои координаты и телефон матери в Магнитогорске. Некоторое время следил за новостями, с кем-то переписывался, но в конце-концов плюнул. Устроился в ЧОП, ходил сутки через трое охранять стройсклад, под-женился и купил машину.

К осени в новостях снова стали усиленно рассказывать про разрешение конфликта на Востоке Украины, про героические усилия новоизбранного правительства России по урегулированию ситуации. «Змей» заставил себя посмотреть ток-шоу, где несли какую-то чушь люди, которые сами плохо понимали, о чём они говорят. Мало что понял из сказанного. Вечером ему позвонил «Броня», который осенью 2014 г. в Новоазовске был у него БТРщиком.

– Здорово, брат. Как сам?

– Да коптим потихоньку. У тебя чо?

– Да я норм. Бэху продал, хочу китайца взять. Слышь, Влад, я чо звоню. Тебя в прокуратуру не вызывали?

– Когда?

– Да вот, на днях.

– Не. А чо?

– Да мне Михалыч с Остапом писали, что наших вроде как подтягивают, показания какие-то давать. Мне вот повестку принесли.

«Змей» вспомнил, как во вчерашнем ток-шоу одна из барышень уверенно рассказывала, что к ответственности обязательно будут привлечены лица, виновные в военных преступлениях и их дела рассмотрит международный трибунал. И что никто не останется безнаказанным. Что все ответят за гибель мирных граждан и обстрелы жилых районов. Она сверкала стёклами очков, трясла документами и выглядела очень убедительно.

– Да там это… наши же договорились, документы на трибунал готовят. Я вчера видел у Соловьёва. Свидетелей, наверное, опрашивают. У тебя чо в повестке написано?

– Ща… а, вот. Вызывается в качестве свидетеля по делу, номер… хрен разберёшь, в кабинет 505. Ну, в областную, короче. В Челябинск ехать. Что скажешь, брат?

– Да езжай. Ну, расскажешь, как они «Градом» нас в посёлке накрывали. А! Ещё помнишь, миномётчиков этих в Донецке, на мусоровозе? Которые по школе отрабатывали?

– Точно! Мы ж их тогда взяли, когда они сворачивались, «Кум» по ним полоснул, помнишь?

– Да, один «200», а трое сдались сразу. Мы ж их местным «беркутам» тогда сдали. Вот, про них можешь рассказать.

Оба замолчали. У «Змея» перед глазами снова всплыл тот школьный двор, в который кучно прилетели две мины из пяти, выпущенных командой «мусоровоза». На ветках дерева, побитого осколками, висела маленькая рука с длинным белым осколком кости, торчащим из оторванного рукава. Рука казалась самостоятельной, будто она сама туда заползла. Две неглубокие чёрные воронки. Три тела. Два маленьких, одно крупное, грузное. Бабушка шла с двумя внуками из гостей. Кефир из литрового пакета ручейком тёк вдоль бордюра в жухлую траву.

– В общем, ты сходи, брат. Потом вернёшься, набери, расскажешь, чо, как.

– Без вопросов. Меня к 11.00 вызывают, послезавтра съезжу.

«Броня» не перезвонил. Через день «Змея» попросили подъехать в бухгалтерию ЧОПа, расписаться в квартальной ведомости. В офисе ждал участковый и трое высоких, светлых парней с одинаковыми причёсками. Его вежливо, по имени отчеству попросили проехать вместе с ними для решения небольших вопросов по его службе, совершенно незначительных и вполне решаемых.

Разговор в здании прокуратуры показался «Змею» совершенно бредовым. Он даже смеялся. Прокурорская барышня в ответ тоже улыбалась и с интересом слушала его рассказ о задержании укроповской ДРГ. Несколько раз уточнила, кто именно стрелял по диверсантам и кто куда попал. «Змей» с сожалением сообщил, что стрелял по ногам, но попал по колесу, а водилу задвухсотил «Кум», который сам потом погиб где-то со стороны Чернухино. Потом прокурорша ему зачитывала длинное постановление об экстрадиции и говорила о международном праве. А потом ему одели наручники и повезли в СИЗО.

Через неделю его, «Броню» и ещё пятерых самолётом перевезли в Воронеж, где он встретил ещё несколько знакомых по 2014 году. В понедельник, уже перед Днём единства, их погрузили в автозаки и повезли на границу.

Конвой был молчаливый, неживой. На разговоры в клетке внимания не обращали. «Броня» сидел наискосок, через двух человек, напротив. Увиделись они впервые после ареста. Голова у «Брони» была перебинтована. Почувствовав, что его свидетельские показания приобретают какую-то странную тональность, он попытался выскочить в коридор, сбив с ног сопровождающего. Не получилось. За дверью стояли двое в гражданском, которые технично подсекли ему ноги и скрутили в один момент, между двумя ударами сердца. «Броня» крепко приложился об угол и даже потерял сознание – удар пришёлся аккурат на старую трещину, которую он заработал ещё во время службы в ВДВ.

Они посмотрели друг на друга. «Змей» слышал о рывке друга на волю и улыбнулся своей фирменной, кривой улыбкой, демонстрируя железную коронку.

– Как сам-то? Голова болит?

– Не. Прошло уже. Кожа плохо зарастает. Гноится.

– Чо говорят?

– Сказали, по миномётчикам и за июль 14-го. Аэропорт.

– А… Ну, у меня тоже миномётчики. И Дебальцево. Я там отделением командовал. Следственный эксперимент будет. Мы там, говорят, каких-то канадцев задвухсотили. А миномётчиков потом обменяли. Они, говорят, нас опознают. Очные ставки будут проводить.

«Змей» вспомнил, как с шага врубил носком берца валяющемуся на сером асфальте человеку куда-то под рёбра, под разгрузку с привязанной к ней георгиевской ленточкой. «Кум» орал, выхватил свой узкий, как шило, нож, то и дело отводя его для удара. Он склонился над пленным, держа его за шиворот и орал прямо в лицо какие-то проклятья. Тот, которого ударил «Змей», встал на четвереньки, упёрся лицом в землю и кричал на одной ноте, не прекращая: «Не убивайте, не убивайте, не убивайте». «Змей» быстро обшарил его, вывернул за подбородок голову к себе. Правильное лицо, с редкой щетиной на щеках. На вид лет 25. Русые волосы растрёпаны, рот приоткрыт. Зубы с большими промежутками, пахнет перегаром и кислятиной. Глаза широко открыты, зрачки крошечные, с игольное ушко. Он его не видел. Он продолжал на выдохе повторять нескончаемое «не убивайте», но ничего вокруг не видел и не слышал.

– «Кум», да они угашенные совсем. Брось его, он всё равно ничего не чувствует.

– Я их! Я их! Я их сейчас всех кончу!!! Суки!!! Всех!!! Они мне этого мальчика!

– «Кум», всё, хватит. Вяжем и сдаём. Вон «беркута» уже приехали.

– Как же они нас опознают? – подумал «Змей» – как будут показания давать, если они вообще не соображали.

Ездили с этим миномётом по городу, кололись дрянью и гасили в белый свет. Обычно улетало в никуда, но иногда получалось так, как в школе тогда. С оторванной рукой на ветке.

Автозак несколько раз дёрнулся, громыхнув железными листами и встал. Двери открылись.

Капитан Егоров стоял за спиной высокого начальства и наблюдал, как из серой машины выводят людей и, придерживая за локотки, ведут через пункт пропуска. Один из них обернулся, поймал его взглядом. Ухмыльнулся криво, сверкнув на позднем солнышке металлической коронкой. Лицо было длинное, со впалыми щеками, с крупным носом. Глубоко посаженные глаза смотрели без насмешки, без горечи. Улыбались чему-то внутри, неизвестному для капитана. У шлагбаума их так же, под локоточки, принимали люди в балаклавах и сажали в точно такие же автозаки, только с украинскими номерами. Тут же, засунув руки под бронежилет, стоял полковник Энвер Лята и перекатывал в зубах зубочистку. Он молча наблюдал за погрузкой и иногда благожелательно улыбался, переводя глаза на российскую сторону границы.

«Оперативная группа продолжает работать на месте преступления в подмосковном посёлке Денежниково, где произошло убийство бывшего лидера незаконных вооружённых формирований в Восточной Украине Игоря Гиркина. Как сообщил журналистам представитель Следственного комитета России Михаил Доренко, в убийстве обосновано подозревается его жена, Мирослава Регинская, которая была задержана при попытке скрыться с места преступления и уже дала признательные показания. Известно, что после вступления в силу Договора о сотрудничестве между государственными органами Российской Федерации и Украинской державы многие лидеры боевиков были объявлены в розыск. Игорь Гиркин был кем-то предупреждён и ему удалось скрыться от правосудия. Как выяснилось, он прятался в Подмосковье, намереваясь вскоре нелегально выехать в Иран, чтобы присоединиться к одному из шиитских радикальных террористических движений».

Аким шёл напрямик, перепрыгивая через отбойники трасс, через негустые подмосковные перелески. С утра нападало снега на палец, подморозило так, что листья под ногами хрустели. Он всё рассчитал правильно и был готов к такому повороту событий. Поэтому, когда ночью звякнуло сообщение в «Телеграмме» от аккаунта Vanya с текстом «Сходи за хлебом», раздумывать было некогда. Это означало, что за домом уже выставили наблюдение и утром, или прямо ночью, за ним придут. Не включая полного света, вынул из заначки деньги, документы, положил во внутренний карман. Снял с антресоли давно приготовленный рюкзак. С сожалением поглядел на шкаф с книгами. Отключил ноутбук от сети, собрал в пакетик флеш-карты. Обмотал ноут плёнкой, засунул во внешний карман рюкзака. Прошёлся по квартире. Ну, вроде всё. Скрытая наружная вебкамера показывала пустой коридор. Можно выходить. Вышел, аккуратно, медленно, провернул ключ в замке. Подождал. Тихо. Три часа ночи, из 207 квартиры медлительный, густой храп.

Аким не спеша поднялся на последний этаж, осторожно, чтобы не громыхнуть цепью, вскрыл замок на чердачном люке. Поднялся наверх, затем на крышу. Подобравшись к краю, выставил зеркальце, сосчитал машины во дворе. Всё то же, что и вчера. Чужих машин не было. Пригнувшись, дошёл до последнего подъезда, так же аккуратно вскрыл замок и пешком спустился вниз. Из подъезда сразу завернул за угол дома и быстрым шагом прошёлся через палисадник, огибая гаражи и ларьки, которые в этом районе ещё не успели снести. Только отойдя на приличное расстояние, достал из кармана резервный мобильник, вставил в него батарею и включил. Дальше всё было проще. Выйти за МКАД, добраться до Реутова, там обозначиться. По готовности добираться оттуда на основной сборный пункт. Аким, правда, изначально решил ни на какие сборные пункты не ходить – это явное палево. О сборном пункте знает слишком много народу. Если в спокойное время этим можно было пренебречь, то в такой ситуации вероятность того, что на этом пункте их всех и хлопнут, вырастала до 100 %.

В Реутов он добрался к полудню, ощущая тёплую тяжесть в ногах. Несколько раз пришлось огибать высоченные заборы, обходить невесть откуда взявшиеся ангары и стройплощадки. На знакомой уже улице он подошёл к ещё вполне приличному домику, поднялся на второй этаж. Внимательно осмотрел дверь. Глазок закрыт, внизу, под отставшим дермантином обивки торчит кусок лески. Вроде бы всё в порядке. Аким открыл дверь, вошёл в квартиру. Там пахло как и в первый раз, когда он приехал снимать её – запахом безысходной, одинокой старости, ветхой одеждой и лекарствами. В холодильнике лежали нехитрые припасы, всё в точности, как складывал. Он уснул, едва сбросив тяжёлые ботинки и джинсы. Раньше такие путешествия ему давались легче. А тогда, в Донецке, он сутками проводил в беготне и движении без всяких последствий для организма. Но тогда ему ещё не было тридцати. И осколок в ногу прилетел уже потом.

Утром Аким проснулся, словно вышел из комы. Разлепил глаза, нащупал мобильник. Залез в новостную ленту.

«… Жена Гиркина, Регинская, отказалась ехать в исламскую страну, где она не смогла бы продолжать вести привычный ей разгульный образ жизни. Во время делёжки денег (около 30 миллионов долларов), награбленных террористами во время оккупации Донбасса, между супругами возникла пьяная ссора, в ходе которой Мирослава несколько раз выстрелила в мужа из пистолета и попыталась сбежать, но, как мы уже сообщали, была задержана. Для участия в следственных мероприятиях по делу Гиркина в Москву прибыла рабочая делегация Генеральной прокуратуры и Службы безопасности Украины».

На прилагаемых фото полицейские вели в машину фигуру в камуфляжном бушлате. Лица видно не было. Волосы растрёпаны. Стояла «скорая», люди в солидных пальто и кашне что-то солидно говорили в микрофоны.

Он даже не удивился. Этого следовало ожидать, что именно на основной сборный пункт они явятся сразу же. Снова звякнул «Телеграмм». Аккаунт «Sevas».

– Уже видел?

– Да.

– Ты был прав.

– Знаю. Предупреждал. Как всё было?

– Его в Москве завалили, на квартире, ещё вчера. Арестовывать не собирались. Ждали, что кто-то придёт на сборняк по сигналу. Никто не явился. Тогда труп туда привезли, железо и сумку с баксами. А потом Регину.

– Кто ещё на связи?

– Наши почти все вышли. «Страх» и «Гоблин» пока молчат. Мы в Читу уходим. Ты с нами?

– Нет, я по своему плану.

– Хорошо. Удачи.

Сообщения исчезали через пять секунд, по таймеру. «Чита» на их сленге обозначала Китай. Аким не видел себя в этом государстве и не мог понять, на что рассчитывают его товарищи. Поэтому от предложения отказался сразу же. Уходить из страны он вообще не собирался.

Перспективы эмиграции у него прочно ассоциировались с полным проигрышем и возможностью в глубокой старости увидеть напоследок Родину, исковерканную, чужую и неприятную. Этого ему не хотелось. Он снова зашёл в чат, отправил смешной стикер с Арни аккаунту «Ivanoe», подождал. Ответа не было.

Аккаунт в этот день не ответил. Как и на следующий. И ещё через несколько дней. Через полгода он самоудалился. Но Акиму на это было уже плевать. Он успешно получил новый паспорт с регистрацией в Чите (это совпадение его сильно позабавило). По паспорту он был уже не Аким, а Игорь, моложе на пару месяцев и уже без татуировки на левом предплечье. Он знал, что парни всё-таки смогли добраться до своей «Читы» и сейчас гоняли по африканским джунглям в китайской ЧВК. Всё у них было в порядке, и Аким знал, что всегда может на них рассчитывать. Но план у него был совсем другой. Он бросил листать популярный блог и поднял глаза.

– Ну что? Готовы сдавать работы?

Поднялся нестройный шум, кое-где нездоровая суета. Первой к нему подошла, естественно, Мила Зелинская, неся тетрадь с текстом контрольной на растопыренных пальцах, как поднос с визиткой аристократа. За ней торопился круглый, рыжий и буйный Влад. Потом набежали все остальные, галдя все одновременно и заглядывая в глаза снизу вверх.

– Игорь Иваныч, а когда мы будем учить уже про средние века? А вот тут в этом вопросе я не понял, про что… А эти в первом варианте мы же давно учили, зачем же… А следующая тренировка у нас…

Он бегло отвечал на вопросы, собирая тетради в стопку и размашисто двигался к выходу, облепленный подростками, как пчелиным роем.

Перспективы в этой работе были туманные. Возможно, даже полностью проигрышные. Но важно сохранять форму. Важно – закладывать в эти пустые головы то, что необходимо. Важно – не попадаться как можно дольше или, что ещё лучше, вовсе не попасться. Возможно, страна полностью просрана и летит в пропасть. Возможно, что у него ничего не получится. Но он не имеет права сдаться. Даже если всё будет уничтожено, он обязан сохранить максимум из того, что есть. Он – вирус из прошлого, который может проснуться через десять, сорок, через тысячу лет и сделать то, что не смогли все они, здоровые, крепкие, тренированные, вооружённые, сделать в 2014. Он должен.

«Корреспондент Государственной службы новостей России Владимир Кусков передаёт из г. Свердловск, Украина:

По данным отделения Объединённой военной прокуратуры Луганской области, в г. Свердловск резко снизилось количество преступлений в районе. Наблюдается устойчивое снижение количества тяжких и особо тяжких преступлений против личности: убийств, похищений, причинения тяжких телесных повреждений, что было характерной чертой для периода оккупации города террористическими формированиями. В городе спокойно, он патрулируется группами международных миротворцев. Жителей больше не беспокоит постоянная ночная стрельба и взрывы, которые были столь характерны для периода оккупации. Свердловск входит в зону ответственности миротворческих сил Республики Косово. Население тепло приветствует солдат ООН на украинской земле. Вчера в администрации города состоялась совместная пресс-конференция главы Временного комитета самоуправления г. Свердловск Владимира Квятькивского и командующего ротой косовских миротворцев подполковника Ибрагима Бериша, с участием городского актива и работников местных предприятий… Подполковник И.Бериша имеет большой опыт участия в антитеррористических операциях. Свою службу начинал в конце 90-х годов прошлого века в спецподразделениях Армии Освобождения Косово, много лет воевал против сербских террористических подразделений так называемого «Войска Сербии», несколько раз проходил специальную подготовку в США. Ибрагим Бериша заверил собравшихся, что с большой ответственностью относится к выполнению своей миссии, поэтому не допустит в зоне своей ответственности никаких эксцессов со стороны остатков террористических банд.

– Все они будут найдены и предстанут перед международным трибуналом – заявил подполковник И.Бериша в комментарии нашему корреспонденту – ни одно кровавое преступление пророссийских террористов не останется безнаказанным».

«Экстренный выпуск новостей на канале Украина ведёт наш собственный корреспондент в Киеве. Что произошло вчера в Луганской области? Саймон, ты слышишь нас?

– О да. Итак, вчера специальная комиссия Объединённой прокуратуры сообщила об обнаружении массового захоронения украинских военнослужащих и гражданских лиц, зверски убитых пророссийскими боевиками возле населённого пункта Дьяково. Сейчас я со съёмочной группой нашего канала нахожусь прямо возле этого места, где сейчас работают эксперты из международной комиссии. Это ужасно, вы видите сами площадь захоронения. Здесь десятки тысяч трупов. Ужасный запах. Просто ужасный.

– Что говорят эксперты? Есть уже какие-то данные?

– О да. Сейчас рядом со мной глава группы независимых экспертов, доктор Бьёрн Нидстаг. Бьёрн, что вы можете сообщить нам сейчас?

– В этом захоронении несколько тысяч трупов. У многих тел связаны руки, что может свидетельствовать о том, что жертв жестоко пытали.

– Когда террористы стали прятать здесь убитых ими людей?

– О, совершенно точно можно сказать, что убитых украинцев привозили и закапывали здесь, начиная с апреля 2014 года.

– Мы слышали от представителей «Врачей без границ», что вам удалось найти нечто очень важное для расследования?

– О да. Помимо того, что среди тел мы находим очень много гильз от новейшего российского «Калашникова», нашим специалистам удалось обнаружить мобильный телефон, который с высокой степенью вероятности принадлежал одному из офицеров российской армии. Вероятно, он потерял его, но мы можем утверждать, что на телефон снимали видео расстрелов всех этих невинных людей. Это ужасное зрелище, тем более, они убивали даже детей.

– Неужели?

– Да, мы можем предоставить в ваше распоряжении некоторые кадры, которые удалось восстановить.

– Саша, ты смотришь? – голос в телефоне был непривычно тихим.

– Смотрю. Они уже второй час эту запись крутят.

На экране снова шли всё те же кадры. Небритое лицо с коротким ёжиком волос. Неясные голоса на заднем плане. Крупным планом – зубы, щетина на подбородке. Рука держит ствол автомата. Татуировка на костяшках, два якоря по бокам и буквы Н.Ф. в середине. Голос сносит ветром, но всё равно слышен однообразный мат и сказанное глухо и хрипло:

– Стрелять по готовности. Огонь.

Громкий визг, камера показывает, перевёрнутую в кадре группу военных в зелёной «цифре», затем несколько тел, падающих на землю.

– А, сука, не успел. Давай следующих.

Камера приближает лица трёх женщин, одна из которых держит на руках мальчика трёх-четырёх лет.

– Готовы? Огонь!

Трещат вразнобой очереди. Голова ребёнка разлетается брызгами в разные стороны. Люди падают.

– Зашибись! Снято!

Дальше начинают озабоченно, сохраняя трагическую мину на лицах, вещать разнообразные эксперты, ведущие, политики третьего эшелона, политологи, актёры. Капитан Егоров их не слушает, убавляет звук. Он слышит дыхание в трубке.

– Нин, ты здесь?

– Ну да.

– Собирай вещи. Ты уезжаешь.

– Я без тебя не поеду никуда.

– Ты сейчас соберёшь вещи, я за тобой приеду. Билеты на самолёт сейчас возьму. Поедешь к моим, в Новосиб. Это ненадолго. Вернёшься через месяц-два. Истерика эта закончится и вернёшься.

– А ты?

– А я на службе. Я объяснял уже сколько раз. Всё, тема закрыта. Машина будет через два часа у тебя под домом.

Он отбивает настойчивые повторы. Потом ставит телефон в беззвучный режим. По ветру, звеня тросом, бьётся триколор. На экране телевизора демонстрируют чью-то офицерскую книжку, лицо крупным планом. Потом студия, говорит чьё-то лицо в галстуке бабочкой. Он восстанавливает звук.

«…несомненно, что Россия во все века своего существования была наиболее омерзительным государственным образованием, которое трудно сравнивать даже с наиболее одиозными, известными нам режимами…» Это Россия24. Дальше.

«…иностранных дел России срочно вылетел в Нью-Йорк для участия во внеочередной сессии Совета безопасности ООН. Не исключено, что российская делегация не будет допущена к обсуждению ситуации…» Это Первый канал. Дальше.

«…Германия намерена разорвать дипломатические отношения с Россией, если информация об участии кадровых офицеров вооружённых сил в массовых расстрелах мирного населения Украины подтвердится. Канцлер Германии на срочной пресс-конференции в Берлине заявил…» НТВ. Ну, с этим тоже понятно.

«…вне всякого сомнения, это чудовищное преступление против человечества, жестокое, которое мировым общественным мнением было воспринято совершенно однозначно, преступление, которое мировое сообщество не может оставить без последствий. Народы мира требуют привлечь виновных в массовом геноциде украинцев к ответственности. Сегодня проходят многотысячные митинги протеста в Нью-Йорке, Лондоне, Париже…»

Телефон всё время мигает экраном. Почти без паузы. Он всё таки снимает трубку.

– Саша, сколько у нас осталось времени?

– Не осталось времени. Совсем не осталось.

Луганск, декабрь 2018 г.