Андрей Кузнецов
(Луганск)

Автобиография
Рассказ

Спустя 26 лет и три недели после дня рождения, Роман Загоруйко вместе с группой попал под минометный обстрел. Тех из них, кто подавал признаки жизни, добивали украинские снайперы. Или снайпер. А Ромку укрыла тяжелая ветвь, ее осколком буквально срезало с дерева. Она стволом ударила парня по спине, когда он лежал на земле и терял сознание от боли – осколок сильно повредил левую руку.

Мысли в забытьи текут медленно.

Левую руку ранило…

И только ли ранило…

Повезло, что левую…

Наверное…

Очнулся ночью. Подал голос. Тишина. Вдалеке грохотал «артой» и лупцевал автоматными очередями бой. Наши, по всей видимости, были уже на окраинах Дебальцево.

«Дотуда – километров десять. Не дойду…», – с ходу отмел первый вариант Роман.

Тогда – двигать к совхозу. До него – километра три-четыре. Тоже не близко. Но отлеживаться здесь и подавно не имело смысла: их группа должна была быть в составе объединенного «кулака» на Дебальцево. Искать здесь тела никто не станет.

В общем, сначала – раненая рука. Уже примерзла с кровью к снегу. Отодрал сперва плечевую часть. Потом ниже от локтя. Ах! Все, швах руке! И к доктору ходить не нужно. Стянуть руку выше локтя. Чем? Справа нащупал «калашников». Кое-как достал нож. Отрезал ремень автомата, орудуя зубами и здоровой рукой. Перетянул. Теперь встать. Правой (левая отозвалась острой, всепроникающей болью) отодвинул от тела здоровенный сук. Резкой «ответ-кой» саданула спина. Он аж замер, боясь шевельнуться. Чем не иллюстрация вредности военной профессии?..

Ладно, опираемся на землю правым локтем.

Подтягиваем левую ногу и упираемся коленом в землю.

Теперь подтягиваем правую ногу.

Тут все дело в правильном упоре.

Резко встаем.

Спина брызнула россыпью самых различных ощущений. Так и замер в полуприсяде. Кое-как ухватился здоровой рукой за стоявшее рядом дерево. Встал, обнял ствол всем телом. Читал когда-то, что у деревьев можно напитаться силой. Если правильно попросить.

Но это лирика, наше дело – физика.

Луна светила ярко. Нужно взять автомат. Попробовать его, как посох. Нет, ерунда – будет в снег проваливаться. Упал на колени, сгибать спину поостерегся. Правым коленом вперед, правая рука страхует. Есть, схватил упавший сук! Ножом, осторожными, экономными движениями срезал с ветви более-менее ровную палку.

Попытка номер два: ровная спина, здоровой рукой – за посох (выдыхай!), правая нога встает, затем левая. Огляделся. Пятеро его товарищей не подавали признаков жизни. Он – шестой. Ему докладывать. Если доживет до доклада. Молча постоял, глядя на распростертые тела. Во многих местах снег окрасился в бордовый цвет. Молча кивнул, прощаясь. Потом их обязательно похоронят. По-человечески, по-христиански. Нечего пацанам лежать на морозе.

Сначала шел по обратным следам. Нет, шел – громко сказано. Брел. Это тоже громко. Еле двигался. Вот, уже честно.

Затем ситуация осложнилась: снег стал глубже, каждый шаг отдавался дикой болью в спине. Осторожно, опустился на колени. Дышал. Сунул в рот кусок снега. Пожевал.

Дело гиблое. Это уже ясно. С такой скоростью идти дня два, а то и больше. Не выдержит ни рука, ни спина. А быстрей тоже не получится. Ползком? Такой вариант отмел с ходу: может, попозже. Сейчас лучше идти.

По ходу движения мысли текли плавно. Это странно, ведь ноет все тело. Но мысли отвлекают, и это хорошо.

Ромка начал вспоминать своих погибших товарищей. Витька «Арбат» – ходячий выпуск последних сплетен. Но насчет наступления оказался прав. Кстати, почему «Арбат»? Точно! Он рассказывал, что по совсем уж молодости выступал на Арбате. Чем Витька всех насмешил в «Заре», когда пришел в ополчение? Заявил, что незадолго до войны прошел по нескольку раз компьютерную «стрелялку» «Сталкер», а потому считал себя крайне опытным бойцом. И позывной себе такой же выбрал – «Сталкер». Но «Арбат» оказался короче, да и «укров» тогда троллили на каждом шагу наличием в рядах ополчения «конных бурятов Путина».

Марат. И позывной такой же. Собран, спокоен, в противовес балагуру «Арбату» казался даже нелюдимым. А ведь они оба потом сдружились. Видать, принцип равновесия сработал. Кем он был, Марат? Строителем, кажется…. Нет, водителем.

Саша «Граф». До войны – фотограф в салоне. В отличие от ребят, «клацающих» и снимающих на видео с телефона, категорически отрицал все эти «клацания». «Я не снимаю, я – фотографирую!», – любил он подчеркивать. А «Граф» – это коротко от «фотограф».

Мишка «Цой». Ну, тут сразу ясно и понятно: фанат группы «Кино» и Виктора Цоя персонально. Петь не умел, в игре на гитаре тоже не замечен. Но в телефоне – все альбомы группы, все пиратские записи. В свободное время, при наличии интернета, любил находить перепевки песен группы. Как-то «Цой» показал выступление одной дородной российской певицы, ранее зарекомендовавшей себя исполнением народных песен. Та нанесла на лицо несусветный возрасту и имиджу «камуфляж» и исполнила «Группу крови». Хватило духу просмотреть один куплет.

Ромке позывной дали очень незамысловатый – «Ром». Ну, «Ром» так «Ром». Напиток, кстати, фигня. Пробовал как-то.

Не пошел. Да и вообще не любитель он крепких напитков.

Игорь «Ярик». Еще один балагур и весельчак, но только на отдыхе. В часы «работы» на лице – ни улыбки, даже хищное какое-то лицо становилось. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего выстрела. Командир их группы.

Именно «Ярик» накануне выхода к Дебальцево принес в «располагу» и раздал всем чистые бланки с надписью вверху в центре «Автобиография».

– В штабе передали, чтобы все заполнили, – пояснил он.

Ромка взял свой бланк. Достал ручку и задумался.

– «Граф», а как заполнять, не подскажешь? – обратился он к Саше.

Тот отвлекся от своей писанины, развернулся к Ромке.

– Ты что, ни разу автобиографию не писал?

– Неа, – признался Ромка. И это было чистой правдой.

В типографии он писал только заявление на работу.

«Граф» подошел к нему.

– Вот, пишешь сначала: «Я, такой-то, такой-то, родился тогда-то, там-то». Потом пишешь про родителей, где они родились, потом про брата или сестру, если есть. У тебя же брат есть, правильно?

– Двоюродный. Родных нет.

– Ну, тогда пиши про родителей, затем далее – про себя. Где учился, где работал.

– Слышь, Сань, да я ж после школы сразу в типографию ушел работать учеником. Батя рано умер – шахтер. А у мамки зарплата была копеечная.

– Так и пиши – после школы работал там-то.

– И все? – удивился Ромка. – Да ну нафиг, что ж это за биография?! Ну ладно…

Однако погружение в свое недавнее прошлое у Ромки затянулось надолго. А бланк был всего один. Парень боялся сделать ошибку, тем более, что ручкой писать давно уже не приходилось. Так и оставил недописанный бланк на кровати «с прицелом», что вернется – закончит.

А теперь выходит, под вопросом его автобиография, даже такая куцая…

Ладно, нужно сделать привал. И попить немного. Скоро он должен выйти к электрощитовой. Там можно будет передохнуть. Ромка помнил, что от «щитовой» они недалеко отошли, когда их «накрыли». Меньше километра.

А шкандыбать становилось все труднее. Это в книжках герои превозмогают боль, и совершают подвиги, несмотря ни на что. В жизни – нет, в жизни все не так.

… В «щитовую» он уже заползал. Ноги просто не удержали перед входом. Да и как – «заползал»? Подтягивал все тело одной рукой, ногами едва отталкивался.

Минут десять просто лежал. Потом достал флягу, сделал маленький глоток. Вода была ледяная. Четыре стены спасали от ветра. Да и крыша у «щитовой» уцелела.

«Надо отлежаться», – была последняя мысль перед забытьем.

Тем временем пошел снег. Жирные хлопья лениво падали с неба. Все больше и больше. Вскоре цепь следов, которая указывала на путь Романа от места трагедии до «щитовой», оказалась полностью засыпана. И снег продолжал идти. Тихо, словно сказочная история наперекор войне.

А Ромке снилась улыбка тети Маши. И снилось, как он с братом, зажав в кулаках мелочь, наперегонки мчат к заветному киоску, до которого от двора – метров 50. Их ждет сказочный момент: приготовление газировки. Это последний уцелевший в городе киоск, где делают настоящую газировку, в бутылках уже «не тот компот».

Тетя Маша встречает улыбкой: «Маленький стакан, помню!».

Процесс приготовления газировки прост как та мелочь, которую Ромка с братом отдают киоскеру. Она бросает деньги в тарелку. Затем берет граненый стакан, слегка ополаскивает его под тонкой струйкой воды из спецустройства. Перед ней другое специальное устройство: закрепленные вместе перевернутые вниз узкой частью три конусовидные емкости. К «носикам» приделаны краники. В одной емкости сироп, в другой – томатный сок, третья неизменно пустует. Почему одна емкость всегда была пустой – загадка, мучавшая Ромку все детство.

Тетя Маша продолжает священнодействовать: в ополоснутый стакан она наливает чуток сиропа и щедро заливает его шипучкой из третьего спецустройства, подключенного к громадному баллону с таинственными манометрами. Все знали, что это – манометры, а в баллоне – углекислый газ. Что из себя представляет углекислый газ, доподлинно было неизвестно, но то, что без него газировка не получится, знал любой ребенок.

Ромка с братом залпом выпивают по полстакана, а затем уже неспешно потягивают напиток богов. Вокруг кружат осы и мухи, некоторые опрометчиво бросаются в стакан с газировкой. Вокруг негой разливается жаркое лето. Еще Ромка сквозь сон вспоминает, что тетя Маша никогда не менялась. Уменьшались деревья, километровая увлекательная прогулка сжималась в банальные «15 минут ходу», а тетя Маша все также священнодействовала в своем киоске. Всю дорогу обратно газировка весело плескалась в животе, а спустя время передавала вполне отчетливый «привет».

Он и очнулся от «приветов» мочевого пузыря. Подумалось: «Организм-то фунциклирует!». Но уже попытка перевернуться на бок, чтобы отползти ближе к углу «щитовой», закончилась фантастическим взрывом боли в спине, ближе к пояснице. Пришлось лежа осторожно расстегнуть штаны, по миллиметру переворачиваться на бок и делать дело.

Рядом, на расстоянии руки заметил веревку. «Можно же левую руку к телу привязать, хоть болтаться не будет, – мелькнула мысль, – И почему вчера не догадался?..».

Кое-как протянул веревку под телом. Словно баюкая, аккуратно положил измученную кисть на живот. Та уже даже не подавала признаков жизни. Даже боль, в сравнении со спиной, была далекая, зыбкая.

– Все, Ром, отвоевал ты свое, – пробормотал вслух.

Веревку пришлось еще раз протянуть под телом, чтобы закрепить нижнюю часть руки. Вспомнилось: «Одна кость – лучевая, другая – локтевая. Та, что выше, ближе к плечу, – плечевая». Да уж, читать газеты – дело не только полезное, но и архибесполезное. Кажется, так выражался их мастер-печатник.

Ладно, пора двигать дальше. Пора выползать из «щитовой».

– Да ладно! Вперед ногами что ли?! – вслух заявил он сам себе.

– А как? – поинтересовался Ромка у Ромки.

– Как угодно, но придется разворачиваться! – бодро ответил он сам себе.

Так, отставить сходить с ума!

Развернуться головой к выходу мешали две проблемы. Одна – спина. Вторая – маленькое пространство внутри «щитовой». На живот уже не ляжешь, там рука. Придется спиной.

Ээй, ухнем!

Это очень больно.

Но принципы – есть принципы.

Разворачивание на «пятачке» внутри строения заняло у него кучу времени. Несколько раз он лежал с закрытыми глазами, дыша, как паровоз.

Есть!

Теперь выползаем. Пока он вертелся в «щитовой», снег под ним слежался, отталкиваться ногами и здоровой рукой было легко. Рядом, возле входа он поднял брошенную ночью палку. Опираясь не нее, сел.

Лучше б он этого не делал!!!

Черт!

Упал опять на спину. Отдышался.

Вероятно, вчера в нем просто гулял адреналин. Поэтому получилось так легко встать. Что делать теперь, уму непостижимо.

Он ухватился за ветку, поднял тело, встал на колени. Теперь проще. В голове грохотало, спина била наотмашь. Но он встал. Стоял, опираясь на ветку. Ноги дрожали. Но держали.

Попытался разогнуться. Хватило на три секунды. За это время успел сориентироваться. Так, идти к той, такой далекой водонапорной башне на горизонте. Хорошо хоть нет тумана.

Теперь пошли.

Оказалось, что брести полусогнутым даже удобно: меньше болела спина, и лучше был упор на три точки, где две – ноги. Третья – палка.

Шаг правой. Перенос палки. Подтягиваем левую. Шаг правой. Перенос палки. Подтягиваем левую.

Все дело в физике. Или все-таки в геометрии? Треугольник – это геометрия. Правило «жесткого» треугольника – это физика. Или строительство?

Как звали их физика? Виктор Александрович. Старенький, но дело свое знал. Ромка физику учил охотно. Потому что нравилось.

И геометрию он учил хорошо. По геометрии у них был… Нет, была! Нина Анатольевна. Веселая училка, еще недавно из «педа». Еще идеалистка.

Кто у них был еще? Директор школы, он же – историк. Тоже Роман, тоже Геннадиевич. Поэтому к Ромке у доски обращался шутливо – по имени-отчеству. Но по датам гонял, мало места! Когда окончилась Вторая мировая? 2 сентября 1945 года. Даты Столетней войны? Да запросто: 1337-ой и 1453-ий. Открытие Америки: 1492-ой. Помнил до сих пор!

Так, а что все-таки случилось вчера? Ведь все шло четко. Четыре группы ушло к Дебальцево, там, на окраине командование аккумулировало силы для прорыва. Ромкина, точнее – «Ярика» группа ушла пятой. Все как писанному.

«Братка, увидимся у Дебальцево!», – прощался с ним Вася. Да, Вася, – редкое имя. Как и Марат. Сдружились с Васькой они еще в ополчении, под Луганском. К Ромке он редко обращался по имени, чаще – «братка». Хороший парень, почти ровесники. Никого у него, кроме Ромки не было. Сам из детдома. Вот и считал Ромку братом. А уж после того, что им под Луганском пришлось хлебнуть… Одно слово – кровные братья. Вот только где теперь Васька?.. Дебальцево, наверное, освобождает.

Шаг правой. Перенос палки. Подтягиваем левую. Шаг правой. Перенос палки. Подтягиваем левую.

Возле дерева остановился передохнуть. Садиться рядом на поваленный ствол побоялся – вдруг не встанет. Привалился к дереву спиной. Стоял, дышал.

Скорость, конечно, черепашья. Навскидку со вчера может с полкилометра только и прошел. Водонапорная башня как маячила на горизонте, так и маячила. Ну, хоть ориентир.

А вдруг не та это башня?!

Нет, «Ярик» же предупреждал: ежели чего, ориентир для отступления – водонапорная башня. Только никто отступать не собирался. Наоборот, все в бой рвались. С лета насиделись-то. Кто эти «минские» выдумал, гнать врага нужно было еще тогда! Ох уж эта политика.

Ладно, пошли дальше. Шаг правой. Перенос палки. Подтягиваем левую. Шаг правой. Перенос палки. Подтягиваем левую.

Где-то через час понял: все, пора на перекур. Где-то во внутреннем кармане должны быть два «сникерса». Подтаяли, наверное, но зато еда.

Достал батончики. Те не только размякли от тепла тела, но и крепко сплющились. Да хрен с ним! Привалился спиной к дереву, аккуратно начал протягивать ноги. Фух, сел и, кажется, не все так плохо. Но ложиться нельзя. Иначе точно не встать. Съел половину батончика. Остальное положил на снег, чтобы подмерзли.

Очень хотелось закрыть глаза и подремать. Но крепла уверенность, что помимо спины и руки скоро проявится еще одна беда: воспаление. Ранение – есть ранение. Пусть даже руки он уже не чувствует, такая рана сама по себе не заживет. Да и спина не дай Бог окончательно откажет. Что тогда?

«Где-то здесь, в полях, и замерзну», – мелькнуло.

Ладно, придет время и это обдумает. Пора вставать.

… Когда солнце плотно стояло в зените, он уже отдыхал в четвертый раз. С каждым разом вставать было все трудней. Каждый, и без того черепаший шаг теперь давался с трудом. Пульсировала рука. Да и тело стонало, требовало отдыха.

А вот водонапорная башня явно приблизилась.

Но все равно еще далеко. Ой, как далеко!

Забивать голову мыслями получалось все сложней. Проще было уподобиться роботу и просто двигать ногами.

Раз. Палка. Два.

Спать. Как бы сейчас поспать! Хоть пару часов! Вон, труба коллекторная или еще какая-то… Залезть в нее и подремать. Хорошо бы и вовсе – заночевать.

– Ну, залезешь ты в нее, а потом как обратно? – убеждал он сам себя.

Тут идти почему-то стало легче. Но затуманенный мозг не сразу это понял.

Тропинка! Они шли по ней! Это было… Когда? В прошлой жизни, кажется…

Все!!!

Больше не могу!

Бессильно сполз по стволу очередного дерева. Не хотелось ни пить, ни есть. Только закрыть глаза. И спать. Через силу огляделся. Вот, углубление в земле. Зарыться в снег. Звери же прячутся от мороза в снегу. В книжках так писалось.

Очнулся ночью. Тело ломило. Тело превратилось в один большой костер.

Все, воспаление! Приехали.

До совхоза – километр. Не больше. Если сейчас встать, к рассвету добреду. Не добреду, значит, доползу. Лежать нельзя!

… Рядовой Алексей Михеев позже, белый как мел, рассказывал, что огонь на поражение он не открыл просто в силу абсурдности увиденного. В лунном свете из-за посадки выбралась странная фигура. Встала на пригорке и плашмя упала в снег. А затем начала двигаться вниз. В какой-то момент просто покатилась с возвышенности. И через минуту прикатилась практически к его ногам.

– Я ж его пристрелить мог, – то и дело повторял Михеев.

Вскоре примчалась подмога. Старший осмотрел тело и вдруг приложил ухо к лицу чужака.

– Шепчет что-то…

С закрытыми глазами парень, словно литанию, шептал одно и то же: «Я, рядовой Загоруйко Роман Геннадиевич»…

* * *

Девушка была красивая. Такая, как надо. Но неловкая, что ли… Словно тяготил ее Ромкин протез. Она все пыталась смотреть Ромке в глаза, а взгляд снова возвращался к протезу. Тогда она отводила глаза на монитор, потом на Ромку, потом снова на его искалеченную руку.

Ромка только что написал заявление на прием на работу. Справился. Пусть за 15 минут, но справился. Девушка явно понимала, что он – точно не писатель. И вряд ли когда им станет. И стеснялась помочь. И хотела, а стеснялась.

Ромка уже привык к такому поведению людей. И виду не подавал. Взял заявление, передал девушке.

– Извините, но это не все, – пролепетала она.

– А что еще?

– Видите ли. Я все понимаю, вам трудно. Но правила – есть правила. Не я придумала…

– Слушайте, говорите уже по-русски, – попытался пошутить Ромка. Теперь и он начал нервничать. И это еще более смутило девушку в отделе кадров.

– Вам еще нужно написать автобиографию. Я понимаю, в вашем положении это непросто, но надо. Понимаете, правила…

Ромка взял бланк. Да, такой же, как тот, который он тогда не заполнил в «располаге».

Молча начал писать. Первые строчки дались легко. Еще бы, благодаря им его опознали, когда нашли. Теперь про родителей. Теперь про школу и работу. Так: «Летом 2014-го ушел в ополчение. В феврале 2015-го…».

Зима 2015-го. Совсем недавно!..

– Братка! Ну как ты, бродяга?!

Это в палату ввалился Васька. Бодрый, с мороза. А в палате тепло. Господи, как же хорошо! Ромкино тело, словно не веря, вот уже третьи сутки жадно впитывало тепло, и никак не могло насытиться.

– Ну, как ты? – Васька подвинул табуретку и сел возле Ромкиной койки.

Ромка попытался сказать что-то хорошее, но внутри все сломалось еще вчера утром, когда он увидел левую культю. Да, знал, что хана руке. Но никак не мог привыкнуть к тому, что лишился такой важной части тела.

– Вот… – он осторожно достал культю из-под одеяла и показал Ваське.

– Зато живой же, братка! Да про тебя уже в части легенды ходят!

– Ребят-то нашли? – хмуро поинтересовался Ромка.

Васька резко помрачнел.

– Нашли. По твоему описанию и следам нашли. Прямо по вам приложили. Парней сильно покромсало. Похоронили, конечно. Всех. Уже.

Он достал фляжку.

– Давай по глоточку!

Ромка проглотил коньяк, словно воду.

– Дебальцево-то взяли? – спросил он.

– Да! Братка, поверь, не зря ребята погибли, уж поверь.

– Да верю я…

Васька заговорчески посмотрел на дверь. В палате кроме Ромки все были ходячие, так что кроме них никого больше не было.

– Короче, Ромк, я командование подключил и там, «сверху» (Васька показал взглядом на потолок), кто нужно, подключился. В общем, спину твою в Питере лечить будут. В какой-то академии медицинской.

Здешние врачи разводили руками, сыпали мудреными словами, но общий смысл сводился к тому, что ходить Ромке больше не удастся.

«Видите ли, у вас сперва ушиб спины сильный был, а потом вы еще своим марш-броском и падением с высоты довели позвоночник фактически до отключения», – пояснял один из лечивших его докторов.

Ноги утратили чувствительность еще там, на «марш-броске». Но тогда он списывал все на перенапряг. Как выяснилось, тело ниже спины просто отключилось.

Так что поводов для паскудной хандры у Ромки было предостаточно.

– А что там, в Питере – мне новый позвоночник вставят? – нехотя пробурчал он.

– Братка, у наших пока возможностей для сложной операции нет, нужны особые специалисты. А тебе срочно операцию делать надо! – пояснил Васька.

– И что, ходить буду? – проворчал Ромка.

– Ты, брат, только веру не теряй, – посерьезнел Вася. – Нам ведь еще дальше республику освобождать.

– Нет, Васька, кажись моя «освобождаловка» закончилась…, – бросил Ромка.

Но Васькин оптимизм в колхоз бы направить: горы сворачивать. Наутро Ромку вынесли на носилках, погрузили в «скорую». Через семь часов он был в Ростове. Еще через сутки – в Питере.

Его врач оказался пожилым, но крепким мужчиной. Разумеется, в очках. И даже трубка в зубах не удивила Ромку. Все правильно, светило медицины (а Васька божился, что именно такой за Ромку и возьмется) просто обязан выглядеть экстравагантно.

Врач пришел наутро после прибытия Ромки.

– Ну, молодой человек (и обращение к пациенту, как в книжках!), как себя чувствуете? Что спина?

– Болит, очень болит, – признался Ромка. – Мне бы укол, а?

– Укол – то укол. Давайте-ка сперва я вас осмотрю.

Осмотр занял более получаса. Потом доктор, назвавшийся Робертом Владиленовичем (а, по-другому, светило медицины, именоваться и не может, это факт), изучал рентгеновские снимки. Посмотрел Ромке прямо в глаза. Честно посмотрел. И Ромке это тоже понравилось. Лучше пусть хреновая новость, к ее вероятности он уже мысленно привык.

– Ситуация у вас, Роман Геннадиевич, очень сложная, – заявил доктор.

– А какова вероятность, что ходить буду? – осторожно спросил Роман.

– Честно?

– Лучше уж честно.

– А вероятность, молодой человек, 50 на 50. И никак иначе. Либо все получится, а мы очень постараемся. Либо мы очень постараемся, но результат будет плачевный. Тут, к сожалению, полумеры невозможны. Я знаком с вашей историей, хм, болезни. Откровенно говоря, вообще удивлен, что вы смогли столько пройти. Уж сколько раз встречал на своем веку чудеса человеческой выживаемости. Вы – уникум в своем роде, да…

– Я согласен! – рубанул Ромка. – Пусть будет, как будет.

– А вот депрессию, Роман Геннадиевич, гоните прочь. Не наш это метод, – резюмировал доктор. – Отдыхайте, копите силы, они вам понадобятся.

И ушел.

А Ромка лежал, перебирал в памяти знакомых парализованных. Дядя Петя все Ромкино детство проездил в инвалидной каталке. Еще был муж соседки Нади. Шахтер. Спьяну попал под машину. И все.

Дядя Петя был веселым, угощал конфетами. Рассказывал, как правильно рыбу нужно ловить. А мужа Нади Ромка не помнил. Знал, что он лежит всегда в кровати. Только руками и головой может двигать.

Вечером снова зашел Роберт Владиленович. В руках он держал довольно увесистую книгу.

– Вот, Роман Геннадиевич, это я вам принес. Полюбопытствуйте на досуге. Как аппетит? Ужинали?

Ромка кивнул утвердительно.

– Ну и хорошо, силы вам понадобятся. В понедельник – оперируем.

Роман посмотрел на название. Незнакомое. Книга старенькая, уголки потерты. Вообще, книги он любил. Прежде чем читать, перелистывал, вдыхал запах типографской краски. Знакомился с аннотацией. Позднее, когда стали популярны электронные книги, все равно ходил по книжным развалам, что-то выбирая. Мать сердилась, мол, рассадники пыли одни от его книг. Хотя в детстве и юности сама же к чтению приучала. Ромка потому и в типографию пошел позже работать, что надеялся книги печатать. А пришлось печатать газеты. Интересные и про политику. Часто, читая только что отпечатанную газету с очередной пропагандистской статьей, диву давался: как у этих власть имущих все так складно со словами получается? А ведь война все по местам расставила. И вот уже те, кто по мирному времени бил себя со страниц газет в грудь, обещая «не забыть и не простить», и простили. И забыли. И уехали, едва горячо стало.

А история в книге, которую врач дал, была необычная. По заснеженному снегу полз советский летчик. Его самолет сбили фашисты. Осколками посекло ноги. Позже он выполз к своим, но остался без ног. Читал Ромка споро, но вскоре сосед справа, 40-летний Виктор, предупредил, что выключает верхний свет. Пришлось нехотя согласиться. Очень не хотелось Ромке с этим Виктором говорить. Тот вечно костерил власть, причитал, что Россия скоро развалится. А когда узнал, что Ромка «оттуда», начал зло подначивать. Дескать, именно таким как Ромка, дуракам, на Украине не жилось, теперь вот расплачиваются за глупость.

Поначалу Ромка спорить пытался, потом плюнул и предпочитал молчать.

– Ты с ним не спорь, – вскоре, когда Виктор ушел на перекур, обратился к Ромке второй сосед, помоложе, Кирилл. – Люди везде разные. А что ты думал – все за вас горой в России? Как видишь, нет. Не обращай на него внимания, он и сам скоро тебя в покое оставит.

– А ты сам тоже нас не понимаешь? – насупился Ромка.

– У меня старший брат у вас, – объяснил Кирилл. – Еще летом 14-го никого не предупредил, только письмо семье написал, что уезжает на Донбасс. И уехал. Теперь с женой раз в неделю по «скайпу» разговаривает. Жена сперва и слышать о нем не хотела, думала, что он ее бросил. Теперь ругается, но ждет. А он возвращаться пока не собирается. И я его понимаю. Одни Интернет читают, ужасаются, фотографии убитых детей «перепощивают», в соцсетях возмущенно пишут «доколе!». А другие не хотят сидеть просто так. Брат мой – из вторых. Я и первых не осуждаю, тут личный выбор каждого. Сам-то – «ботан», компьютерщик. Но по брату соскучился. Вот, ногу полечу и поеду – проведаю.

С Кириллом Ромка сошелся быстро. Было им что обсудить.

Наутро Ромка плотно поел и снова за книгу взялся. Читал, как летчик с ума сходил, привыкая к мысли, что остался без ног. Читал, как тот учился заново ходить, на протезах. Восторгался, когда главный герой танец сплясал на тех же протезах. А потом летать снова начал. И то и дело Ромка эту ситуацию на себя примерял. И никак не сходилось. Ведь летчик-то хоть и без ног остался, но ходить мог. А вот Ромка без руки (хоть и левой), да ведь так и останется лежачим на всю жизнь. Кому он нужен?

И накатила на него снова тоска смертная. Когда Виктор что-то спросил, наорал на того, а потом еще и нахер послал. Виктор даже на кровать осел от такой ереси. Но заткнулся. И ладно.

В ночь на понедельник спал Роман удивительно крепко. Утром по привычке стал завтрак ждать, потом вспомнил, что со вчерашнего обеда он – на жесткой диете. Еще и вечером две клизмы пережить пришлось. До чего все-таки унизительно, особенно, когда нянечка «судно» выносит.

Неужели теперь так на всю жизнь?..

А вот Роберт Владиленович в палату зашел решительно.

– Ну что, Роман, поехали творить историю? Как книга-то?

– Хорошая, Роберт Владиленович. Всю прочел! Только книга-то эта – про Героя. Я-то понимаю, вы меня подбодрить хотели. Но где я, рядовой непризнанной республики, и где он – летчик Советского Союза? Даже сравнивать нескромно.

Доктор помолчал. Потом ответил.

– У каждого времени, Роман, свой Сталинград. Не мои это слова, прочел где-то. Но уверен: для некоторых Сталинградов нужно время, чтобы общее осознание пришло. Ладно, сейчас тебя на носилки и – в операционную. До встречи после наркоза!

От наркоза Роман долго отходил. А еще дольше привыкал к отсутствию боли в спине, которая уже сроднилась с ним.

А когда снова пальцы на ногах почувствовал, лежал и молча улыбался. А когда ногами шевелить начал, отвернулся к стене и плакал. Честно плакал. Как и положено мужчине, возвращающемуся домой…

– Роман Геннадиевич, с вами все хорошо? – возле него стояла девушка из «кадров». Держала за здоровую руку и встревоженно смотрела в лицо.

– Все хорошо, – вздрогнул Ромка. И улыбнулся. – Просто вспоминал, как буквы пишутся.

Твердой рукой он продолжил: «В феврале 2015 года получил ранение в бою. Госпитализирован. Уволился из рядов Народной милиции в августе 2015 года по причине невозможности проходить дальнейшую воинскую службу». И к черту подробности! Все равно все протез видят.

* * *

Похмелье было классическим. Лютым. Это когда корка в горле спеклась от «сушняка». Когда глаза открыть больно. Когда каждое движение – боль. В таком состоянии лежать бы тихонечко, утешать себя и мысленно ругать за жадность, за ту «последнюю» стопку, которая уже явно лишней была. Все ведь по правилам, как заведено: начать с пятничного аванса. Довести дело до ночной посиделки у «товарища», с которым познакомился час назад. Потом брести по утреннему городу, броском закинуть тело в сиденье «маршрутки». Уже по пути домой взять «маленькую». Выглушить ее прямо на тротуаре, не таясь. А чего – человек имеет право! Человек – инвалид. Видите – руки нет! А потом, потом взять в магазине две по «ноль-пять» да нехитрую закусь. Уже бодро дошагать домой. А там тяпнуть пару стопок. Заснуть. И вечером, уже под включенный телевизор, «додавить» остальное. Перед «отключкой», на кровати или в кресле, наградить себя пониманием, что завтра – воскресенье. Можно отлежаться. Потом – пивка и весь день приводить себя в порядок.

Словом, алгоритм был проверенный, рабочий.

Сегодня что-то сбоило.

И не что, а кто – тот, который не переставая трезвонил в дверь.

Таких гадов, которые портят людям все похмелье, убивать надо. Некому к Ромке приходить. Васька на той неделе был, все также балагурил, за пьянки ругал. А кроме Васьки, приходить сюда некому.

Черт, вот ведь упертый этот «кто-то»!

По дороге к двери увидел на столе полную стопку. Ха, вчера даже «последнюю» не осилил. Ну и отлично! Жадный глоток. Эх, как вода!.. Так, в бутылке еще граммов 200 осталось. Ну, пусть потерпят звонящие. Инвалиду ведь в себя прийти нужно! Влил в себя еще стопку. Мир приобрел краски. Теперь можно и выяснить, кто это в воскресенье в гости приперся?

Щелкнул замком, распахнул дверь, держа на языке нелестный набор высокопарных фраз.

И все слова пришлось проглотить.

На пороге стоял Семеныч. Точнее, Евгений Семенович Забейворота. Командир их подразделения в 2015-м. Тогда, до Ромкиного ранения еще. Хмуро подписал он летом 15-го заявление Романа об увольнении со службы. Попросил только: «Не спейся!».

И вот что теперь Ромке сказать?

А Семеныч и виду не подал. Да и одет был он, Ромка только сейчас понял, «по-гражданке». Коротко спросил:

– Можно зайти, Роман?

Ромка посторонился. Пропустил командира. Тот сбросил куртку. Начал было снимать туфли.

– Да не надо, Семеныч, я все равно еще полы не мыл сегодня, – запротестовал Ромка.

– Да ты их, Роман, и вчера не мыл, да и на прошлой неделе, похоже, тоже, – определил командир наметанным глазом.

Зашли в зал. Роман, краснея, бросился убирать бутылку и рюмку со стола.

– Да погоди, Ром. Не убирай!

Ромка понимающе подмигнул. Полез в сервант, достал еще одну. Направился было на кухню, сбацать по быстрому «закусь», да Семеныч остановил.

– Сядь, Роман. Не мельтеши.

Ромка сел в соседнее кресло. Семеныч разлил водку по рюмкам.

– Давай Васю помянем.

Роман замер. Затем опустил голову. И заплакал. Уже второй раз во взрослой жизни.

Семеныч молча встал. Подошел, по-отечески приобнял Ромку.

– Есть такое дело, Ром, – Родину защищать. Простые слова. Где-то даже затасканные. Но для Васи это не пустой звук был. И не ради зарплаты он служил.

Потом-то разговорились. Ваську снайпер убил, оказывается. Два дня назад. Помянули.

– А тебя пришлось потрудиться, чтобы найти, – заметил Семеныч. – Из охранников ты ушел. Квартиру свою, как я выяснил, сдаешь. А сам, значит, здесь обретаешься? В этой халабуде?

– А я, Семеныч, больше не смог охранником работать. Все на меня смотрят, как на убогого. Вертятся, напарники по смене, то дело помочь вызываются. А я-то – живой, и правой рукой владею! Не выдержал, ушел.

– А теперь, смотрю, понравилось инвалидом быть, да? – жестко спросил командир.

Ромка шмыгнул носом.

– Да я теперь ночным сторожем. А чего: сам ночью, один. Книги читаю…

– И водочку полюбляю… – продолжил Семеныч.

Крыть, что называется, было нечем.

– В общем, Роман, сопли жевать я не стану. Мальчик ты уже взрослый. Да и как сам говоришь, не инвалид. А потому зову тебя к себе в часть, – заявил Семеныч.

Его слова не умещались в Ромкином разуме.

– Да я… Я же – вот, – он показал на культю, на которую так и не надел протез. Васька, кстати, и с протезом ему помог.

– «Я же», «вот», – передразнил командир. – Будет тебе, чем заняться. Поверь, молодых обучать будешь.

– Чему?! – поразился Ромка.

– Всему, – отрезал Семеныч. – А прежде всего, как голову в жопу при опасности не прятать. Этого достаточно?

Ромка встал. Его еще пошатывало.

– Да, Евгений Семенович, достаточно. Когда приходить?

– А вот дорабатывай, бросай пить и приходи.

… Он сидел за обычным столом в канцелярии части. И снова держал в руках чистый бланк с одним словом поверху в центре. «Автобиография». Вот только как и полтора года назад, рассказывать о себе ему было нечего. Не о пьянках же писать?..

Но правая рука все помнила. И твердо вывела первые слова: «Я, Загоруйко Роман Геннадиевич…».

* * *

Вот, вроде бы ко всему жизнь готовит. А нет-нет, да и выпадают минуты, когда просто не знаешь, как реагировать. Ромку то и дело била незаметная дрожь. И снова напомнила (как не вовремя!) отсутствующая левая кисть. Но стоял он твердо, ни глазом не моргнув. Нельзя слабину давать: Вася не поймет!

– За проявленные летом 2014 года во время обороны Луганска мужество и героизм наградить Загоруйко Романа Геннадиевича медалью… – услышал он.

И четким строевым шагом направился в центр зала.