Глава 16
Прямоугольная комната напоминала палату в психушке. Тоже была решетка на окне, и дверь запиралась только снаружи, из коридора. Такие же стены: до середины покрашены в жизнерадостный зеленый, выше побелены. На постельном белье стоял похожий фиолетовый штамп. Вот разве что разрешали заказывать по каталогу книги, и можно было целыми днями пялиться в маленький телевизор, подвешенный на кронштейне, – в психушке такие вольности не допускались.
Ник телевизор не включал.
Из окна была видна глухая стена соседнего корпуса. Серая, с трещиной наискось по бетонному блоку. Когда шли дожди, стена темнела. Не просыхала она долго, солнце едва проникало в щель между зданиями. Ник лежал на кровати и рассматривал трещину.
По утрам приходил медбрат. Мерил давление, иногда брал кровь на анализ. Щедро капал успокоительное. Ник подозревал, что чай или суп тоже приправляют лекарствами, недаром все время хотелось спать. Под мятым халатом медбрат носил футболки с надписями. Обычно виднелось одно-два слова: «кружек пива», «уклонист», «жениться». Ник пытался угадать остальное, но делал это без азарта.
Завтрак, обед и ужин приносили в комнату, строго по часам. Сначала Ник подходил к двери и прислушивался: сколько раз стукнут задвижки? Пытался выглянуть в коридор, чтобы сосчитать тарелки на раздаточной тележке. Потом перестал. Собственно, л-рею достаточно снять одно проклятие. А остальные…
Вилась трещина по стене. «Кто я?» – думал Ник, скользя взглядом по ее изгибам. Все тот же вопрос, но теперь он звучал иначе. «Я – это еще я? Или уже нет?»
Понимала Таня, кем она становится? Инициация идет не день и не два – месяцы. Вот оборотни, говорят, сначала просто хотят сырого мяса. А что значит быть удачником? Вампиром? Ведьмой? Таня боялась этого? Или хотела? Ощущала, как перестает быть – собой?
По ночам за окном висела луна, яркая и круглая. Чтобы заметить ее легкую несимметричность, нужно быть астрономом. Или л-реем.
Луна отбивала дни, словно ставила после каждого точку.
Позавчера приходил дед.
– Я принес тебе переодеться. Джинсы, футболку, белье.
Комнату для свиданий разделяло стекло. Оно перерезало стол и честно распределяло остальное: в каждую половину по одному креслу, одной двери и одному телефону.
– Поговорите, пожалуйста, с медиками, – попросил Ник в трубку. – Скажите им, что мне нельзя принимать успокоительные в таком количестве.
– Не волнуйся, конечно, скажу. И вот еще что, Микаэль. Ты… не предпринимай сейчас ничего. Понимаешь? В данной ситуации будет только хуже.
– Я же не самоубийца, – усмехнулся Ник. Подался вперед, вглядываясь в лицо деда сквозь стекло. – А потом? Если меня отпустят…
– Тебя обязательно отпустят, – перебил дед. – Даже не думай иначе.
Очень хотелось поверить.
На противоположной стене висели часы. Двигалась минутная стрелка, поторапливая.
– Под психотропные я не пойду, – глухо сказал Ник. – Лучше пусть сразу.
Дед коснулся стекла.
– Мик, ты выживешь, понимаешь? Вспомни, я искал тебя в Арефе, потому что ты должен был спастись.
В телефонной трубке слышался отдаленный гул и потрескивание. Нагревался пластик, прижатый к уху.
– Допустим, – сказал Ник. – Приедет л-рей, всем поможет и так далее. Сделает благое дело. Для меня лично в том числе.
– Тебя это… смущает? – спросил Георг, и Ник поморщился: нашел же слово!
– Нет. Мне кажется это неправильным. Нечестным. Контуры не совмещаются.
Дед улыбнулся.
– Ничего, у тебя будет время их совместить.
– А у вас?
– Я давно принял решение, Мик. И еще… Помни: пока инициация не завершилась, ты – прежний, ты не стал другим. Ты такой же, как твои одноклассники. У вас у всех есть вероятность синдрома, просто у тебя эта вероятность несколько выше.
– А если уже все?! А я просто не понял!
– Никаких «если». Иначе бы тебя нашли не Псы, а оперативники УРКа.
Ник хотел верить – и не мог.
На гостевой половине открылась дверь, заглянул охранник.
– Извините, господин Леборовски, свидание окончено.
Дед кивнул ему и снова повернулся к Нику.
– Все будет хорошо, слышишь? Держись, Мик. Ты и не такое смог. Осталось несколько дней. Я обязательно поговорю с медиками. И завтра с утра приду, принесу от Александрины привет.
– Не надо. Не приходите. Мне нужно подумать.
Ник положил трубку.
…Кто-то кричал за стеной. На одной ноте: «Нет, нет, нет!» Пробежали по коридору, стукнула дверь. Кажется, упал стул. Донеслись отголоски:
– … где … хрен его… доктор?!
Потом стало тихо.
Ник не отрываясь смотрел на трещину за окном. Черная на сером. Начало темнеть, и трещина постепенно сливалась со стеной.
«Кто я?»
Ник поднял руку к глазам. Линия жизни – длинная. Шрам, оставленный пиской Карася, почти не заметен. Заусенец на указательном пальце. Светлые пятнышки на костяшках на месте заживших ссадин.
«Я – человек?»
Снова раздался крик, но в этот раз он прервался быстро. Стукнула задвижка, еще одна, следующая.
Ужин? Слишком рано.
Послышались голоса.
Ник рывком сел, прислушиваясь. Под ребрами колотилось так, что было трудно дышать.
Открылась дверь.
– Выходите. Пожалуйста, соблюдайте спокойствие. Этим вы облегчите процедуру, – протарабанил охранник.
В коридоре ярко горели лампы. Парни – сверстники Ника или немного помладше-постарше – стояли вдоль стены. Один, с цветной наколкой на плече, скалил зубы в фальшивой ухмылке. Девчонка, прижавшись спиной к косяку, зыркала на всех из-под длинной челки. Ник поймал ее взгляд и отшатнулся, такая в нем была ненависть.
Вывели соседа, который кричал днем. Охранник придерживал парня за локоть, но того все равно мотало, и пришлось прислонить его к стене.
Последняя дверь – еще одна девчонка, но эта испуганная, с опухшим лицом и покрасневшими глазами. Светлые волосы сбились колтуном.
Значит, Псы нашли восьмерых. Это много? Кажется, да.
– Прошу вас следовать за мной.
Ник узнал капитана, который приезжал в гимназию. Сейчас он был в штатском, но поверх рубахи перекрещивались ремни от кобуры.
Их привели в пустую узкую комнату. На полу виднелись следы, кажется, отсюда вынесли стулья и пару столов. В углу продавленный кусок линолеума резко отличался по цвету. Блеклые от пыли шторы плотно задернули, скрепив для верности булавками. На стене остался приколотый кнопками лист: «Внутренние телефоны…»
– Пожалуйста, встаньте здесь.
Взвизгнула девчонка, та, что смотрела на всех с ненавистью:
– Руки убери!
Капитан – Ник видел – к ней даже не прикасался. Девчонка продолжала орать:
– Я что, преступница?!
Один из охранников спросил негромко:
– Врача?
– Пока не надо. Пусть ждет в коридоре, – велел капитан.
– Я ничего не сделала!
«Нас восемь», – думал Ник. Он оказался последним в шеренге. Обхватил себя за запястье, сжимая пальцы поверх белой метки. Парень рядом с ним сказал тоскливо:
– Да закройте вы ее, суку.
Девчонка повернулась, но ответить не успела. Гаркнул капитан:
– Тихо!
«Скольких он выбирал из восьми? Не помню. Половину. Или меньше?»
Охранники у двери подались в стороны, и в комнату шагнул мальчишка. Он был в черной футболке, такой же, как у Ника. Джинсы продраны на колене, кроссовки пыльные, с разлохмаченными шнурками. Следом за ним вошел пожилой мужчина, высокий и худой, в темном костюме. Третьим был майор в наглухо застегнутом мундире.
Мальчишка остановился перед строем и заложил большие пальцы за пояс джинсов. Правое запястье у него туго обхватывал напульсник с блестящими кнопками, левое – часы на широком ремешке.
– Добрый вечер, господа, – произнес равнодушно мальчишка. – Я – л-рей.
Дернулся парень рядом с Ником и снова замер. Дёмин скользнул взглядом поверх голов.
– Сейчас я прочитаю ваши метки, потом у меня будет три дня на раздумья. Нет, я не скажу, какое на вас проклятие. Вопросы, пожелания и прочее – Юджину Мирскому. – Дёмин мотнул головой, показывая на старика. – Предупреждаю: мне абсолютно все равно, чем занимаются ваши родители, сколько у них денег и какие связи. На ваши личные качества мне тоже плевать.
Первой закричала скандальная девчонка, потом зашумели парни. Кто-то даже попытался выскочить вперед, но его перехватил охранник.
Л-рей смотрел с досадой и легкой брезгливостью.
– Вы же получили инструкции! В чем дело? – повернулся он к майору. – Что за балаган? Мне надоело отвечать за чужие промахи. Хотите, чтобы я подал рапорт?
– Ваше право, – сухо ответил майор.
– А ваша обязанность – навести здесь порядок.
– Давайте не будем ссориться, – вмешался старик в темном костюме. Повысил голос: – Ребята, успокойтесь! Послушайте меня! К сожалению, такова процедура. Если нужно, я завтра зайду к каждому, и мы постараемся решить все вопросы.
– А проклятие с меня снимать тоже ты будешь? – выкрикнула девчонка.
– Проклятие снимать буду я, – перебил л-рей. – Поэтому заткнитесь все, пожалуйста. Задолбали.
Стало тихо, только всхлипывала зареванная блондинка.
– Значит, так, не дергаемся и мне не мешаем. Кто хочет поскандалить – валите отсюда, пусть с вами УРК разбирается. Есть желающие?
Дёмин подождал, но никто не шелохнулся.
– Так я и думал.
Л-рей начал от двери. Он брал каждого за руку и клал пальцы на запястье, точно считал пульс. Иногда морщился, иногда отпускал безразлично. Девчонка все-таки попыталась его удержать:
– Что на мне? Что?!
Подскочил охранник и оттеснил ее.
Парня рядом с Ником колотило, слышно было, как стучат его зубы. Он дернул головой, когда л-рей прикоснулся к метке.
Дёмин оказался ниже ростом, чем представлялось по телевизору. Тощий, будто недокармливали, скулы торчат. Л-рей досадливо двинул бровью, и Ник поднял руку, повернул меткой вверх. Рисунок на коже за эти дни побелел и уплотнился. Зудел по ночам, заставляя скрести ногтями.
Пальцы у л-рея были сухие и горячие, твердые, как деревяшки. Дёмин равнодушно смотрел Нику в лицо и, казалось, прислушивался к чему-то. Глаза его за ресницами были светлые, серо-зеленые. И вдруг они стали черными из-за расширившихся зрачков.
– Ты… – шевельнул губами л-рей, Ник скорее догадался, чем расслышал.
Стиснуло запястье, даже кисть онемела. У Дёмина высыпал на лбу бисеринками пот.
Он… понял? Ник испугался, что л-рей сейчас крикнет: «Убийца!»
Дёмин боролся с собой. Напрягал жилы на горле, прикусывал изнутри щеку. Но мышцы на лице не желали слушаться и дрожали, каждая по отдельности.
– Юджин! – сказал Дёмин, не поворачиваясь.
Он произнес это очень ровно. Если бы Ник не видел, как его корежит, то поверил бы, что л-рей абсолютно спокоен.
– Я хочу уехать сейчас.
Разжались пальцы. Л-рей опустил и поднял ресницы. Глаза его снова стали серо-зелеными. Ненависть? Страх? Отчаяние? Ник не понял, что было в них.
– Но вы должны… – вмешался майор.
– Сейчас, – повторил Дёмин.
– Простите, господа, мальчик устал. Мы с вами непременно созвонимся в ближайшее время. Разрешите пройти.
Майор посторонился.
На пороге л-рей дернул головой, точно хотел оглянуться, но передумал.
Дверь захлопнулась.
Истерично закричала девчонка.
– Простите, господа, мальчик устал. Мы с вами непременно созвонимся в ближайшее время. Разрешите пройти.
Юджин положил руку Матвею на плечо, чувствуя, как каменеют под ладонью мышцы.
Что с ним? Никогда такого не было.
На пороге Матвей запнулся, и Юджин с трудом удержался, чтобы не подхватить мальчишку.
Удивленно посмотрел офицер: вся разработанная программа летела к черту, о таких выходках л-рея его не предупреждали.
– Господин майор, повторяю, я вам позвоню. Будьте добры, машину с шофером к выходу.
В коридор, конечно, набились любопытствующие. Сверкнула вспышка фотоаппарата.
– Уберите журналистов! – крикнул Юджин.
Матвей пошел быстрее.
Да что же с тобой, мальчик? Глаза такие, будто полнолуние только что закончилось и солнце вот-вот упадет за горизонт.
Автомобиль ждал, припаркованный сразу у ступеней. Юджин втолкнул Матвея на заднее сиденье и упал рядом.
– В гостиницу! Побыстрее, пожалуйста.
В салоне было темновато из-за тонированных стекол, и лицо Матвея казалось землистым, как у больного.
– Вейка, что с тобой?
Юджин прикоснулся к его лбу. Холодный. Мокрый. И футболка на спине мокрая.
– Молчи, – процедил Матвей сквозь зубы. От усилий у него вздулись на висках вены.
Юджин стянул пиджак и накинул мальчишке на плечи. Тот не сопротивлялся, точно деревянная кукла.
– Карточки.
– Какие карточки, Матвей?
– Те самые! – крикнул л-рей, и водитель вздрогнул. – Они у тебя?
Юджин растерянно провел ладонью по рубашке, спохватился:
– В пиджаке, в левом кармане.
Матвей достал конверт, рванул бумагу. Посыпались картонные прямоугольники: фото, фамилия, год рождения – и пустые графы, что заполнял л-рей. Матвей быстро перебрал карточки, отбрасывая просмотренные.
У Юджина кольнуло под сердцем: на упавших фотографиях были обычные, живые ребятишки. Но их слишком много на одного л-рея. Наклонился, собрал карточки. Боль отдавала под левую лопатку. Ах ты, леший, таблетки тоже остались в пиджаке. Но не просить же их сейчас у мальчишки.
Матвей сидел, держа перед глазами оставшуюся карточку. Потом сунул ее Юджину.
– Я хочу полное досье.
«Микаэль Родислав Яров», – прочитал Юджин. Парнишка как парнишка, ну, может, посерьезнее других. Ровесник Матвею.
– Но ты же…
– А теперь – хочу! Ясно тебе? Будь добр выполнять мои распоряжения.
Каждый л-рей вначале пытался выбирать так: по личным качествам. Спасти красивую девочку и отправить в резервацию туповатого второгодника, помочь старшему сыну в многодетной семье и подписать смертный приговор подлецу. И каждый рано или поздно ломался. «Хватит! – кричал Игорек, швыряя веревки через комнату. – Я кто им? Судья? Исповедник?», «Юджин, ты замечал, как мало на самом деле сволочей? – спрашивал Рамиль, с непроницаемым лицом раскладывая на столе карточки. – Не хватает, чтобы убивать». Димка просыпался среди ночи: «Они… приходят. Я слишком много о них знаю. Не хочу!», «Я – таблетка, – говорил Валька, застегивая на запястье тугой манжет. – Просто таблетка. Одним она помогает, другим нет. Собственно, таблетке же без разницы, правда?»
– Матвей…
– Я сказал! – взвился мальчишка. – Это мое право!
Глаза у него сухо, нехорошо блестели. На нижней губе проступила темная капля. «Кровь. Прокусил, – догадался Юджин. – Да что же с ним?! Как по времени – еще очень рано».
– Хорошо. Что ты хочешь о нем узнать?
– Я непонятно выражаюсь? Полное досье! Быстро, пусть пошевелятся.
– Не волнуйся, я позвоню из гостиницы.
Матвей отобрал у него карточку и снова посмотрел на фото.
– Ты с ним встречался раньше? – решился спросить Юджин.
– Нет.
Машина остановилась. Резким движением плеч Матвей сбросил пиджак и полез наружу. Юджин нашарил в кармане тубус с таблетками и выбил на ладонь сразу две.
У стойки портье пришлось задержаться, чтобы взять ключ. Когда поднялся на этаж, Матвей со злым лицом сидел перед дверью, привалившись спиной к косяку.
– Чего ты возишься?!
Юджин отпер замок.
– Ужинать будешь?
– Я сказал, мне нужно досье!
– Хорошо.
Выход в город был через коммутатор, Юджин продиктовал номер майора. Занято. Наверное, шофер докладывает.
– Барышня, будьте любезны, у меня срочный разговор. Как только линия освободится, соедините.
Матвей ушел в смежную комнату и упал на кровать, упершись кроссовками в спинку.
Подумав, Юджин снова поднял трубку:
– Вечер добрый. Ужин на двоих в четыреста третий. На ваше усмотрение. Без спиртного.
– Не занимай телефон! – крикнул Матвей.
– Уже все.
Стоило положить трубку, и раздался звонок.
– Нет, я сам! – Мальчишка сорвался с кровати. – Приветствую, господин майор.
Юджин ушел за барную стойку, налил воды. Горлышко графина звякнуло о край стакана. Плохо. Раньше и после одной таблетки переставали трястись руки. Не хватало сейчас загреметь в больницу.
– Да, немедленно, – повелительно сказал Матвей. – С курьером.
Откуда только в мальчишках это берется, подумал Юджин. Судьба выбирает таких или после уже перекраивает под себя? Ведь даже Игорек, мамин-папин сын, тихоня-отличник – года не прошло, и он научился приказывать. Как сказал Роман? «Стылые глаза». Вот и сейчас у Матвея…
И вдруг Юджин вспомнил, из очень давних времен: именно такие глаза были у парня с пистолетом, которого он встретил во вторую блокадную зиму.
…возвращался из магазина по темноте – долго пришлось ждать машину с хлебом. Повезло: она все-таки приехала и Южка успел отоварить карточки. Бежал домой… ему казалось, что бежал, а на самом деле ковылял в больших отцовских валенках по обледеневшему тротуару. Чтобы срезать путь, свернул в арку. Тут на него и надвинулся громадный мужик с одутловатым лицом. Южка заверещал, как заяц. Мужик шел, растянув в руках мешок. «Порубит на мясо! – понял Южка, заметив блеснувший нож. – В мешок складет!» Мужик загородил собой тусклый свет, а потом странно дернулся, раз, другой, и упал на снег.
– Тихо ты, – сказали над ухом, и Южка замолчал.
Рядом стоял парень. Худущий, запястья болтались в рукавах. Он держал пистолет.
Из-под мужика вытекала черная кровь – да, так и запомнилось, черная. Раскрытый мешок валялся рядом, из него высыпались куски хлеба. Не целая булка, как можно выменять на базаре, а именно пайки, много, штук пять или шесть.
– Собери, – приказал парень. – Быстрее, патрули на Заводской.
Южка, судорожно сглатывая, стал подбирать хлеб.
– Мешок не тронь, – предупредил парень. – За пазуху спрячь.
– А? – не понял Южка.
Парень смотрел на него странными неподвижными глазами. Спросил:
– Живой кто у тебя есть?
– Мать. Сеструха.
– Вот и отнесешь.
Все еще не веря в чудо, Южка держал хлеб в руках.
– А ты?
– Я… не могу это есть. – У парня дернулся кадык. – Хочу, но не могу.
Развернулся и ушел. Свет скользнул по его лицу, Южка успел увидеть и понять: скоро умрет, с голоду умрет…
Да, у того парня были такие же стылые глаза.
Матвей повесил трубку. Прошелся по гостиничному номеру, заглядывая в дверные проемы. Зажег свет в спальне, погасил. Включил телевизор. Экран взорвался всполохами – показывали концерт, и девочки в пестрых юбках лихо отплясывали на сцене.
В дверь тихонько постучали. Матвей не повернулся, но Юджин видел: сжал кулаки так, что костяшки стали белыми.
– Это, наверное, ужин, – сказал Юджин и угадал: в коридоре стоял официант с тележкой. Он быстро накрыл на стол и испарился, не дожидаясь чаевых. – Поешь, Матвей.
– Не хочу.
Мальчишка отошел к окну, уцепился за штору и стал смотреть на оживленную площадь. Уже горели фонари, и возле собора включили подсветку.
– Как думаешь, если бы мы не умирали, мы были бы другими? – неожиданно спокойно спросил Матвей. – Ну, отслужил срок, и все. Просто приходит другой л-рей, а ты сам живешь дальше.
– Ты не обязательно умрешь.
– Какая разница? Меня, ну, как я есть, все равно не будет.
Матвей повернулся.
– Нет, правда, Юджин. Вот представь: несколько лет этой гадской работы – и все… Свобода. Живи как хочешь… – Голос у него сорвался.
Юджина скрутило от жалости. Но показать этого было нельзя, и он неторопливо сел к столу, взял кусочек хлеба и принялся намазывать маслом. Зубчатый край ножа оставлял волнистые следы.
– Выбирать было бы сложнее, – задумчиво произнес Матвей.
– Почему?
Мальчишка дернул досадливо щекой.
– Потому что сейчас я такой же, как они. Им ликвидация или спецклиника, мне то же самое. А ты скоро дырку протрешь.
Матвей подошел, забрал бутерброд.
– Не ешь всухомятку, – сказал Юджин. – Чай? Сок? Молоко есть.
– Давай чай.
Юджин налил полную кружку, придвинул сахарницу. Матвей следил за его руками – и вдруг ударил, сметая со стола посуду.
– Хватит! Прекрати! Сколько можно притворяться? Почему я должен сдохнуть, ну почему?! Скажи мне, Юджин! Я что, мало спас? Да я считать уже бросил, сколько их было! И все мало? Я их вытащил из этого дерьма, а сам? Почему мне нельзя?
Мальчишку колотило. Юджин обнял его, прижал к себе.
– Тихо, Вейка. Тихо.
– Я устал.
Матвей вцепился ему в рубашку.
– Знаю.
– Я их ненавижу.
– Да.
– Я хочу жить.
«Мальчик мой…»
– Пойдем, ты ляжешь.
В спальне Юджин задернул шторы, отгораживаясь от ярко освещенного Сент-Невея. Принес еще одно одеяло, накрыл Матвея. Мальчишка лежал с закрытыми глазами, и веки его мелко дрожали.
«Хоть бы уснул», – подумал Юджин. Намешать бы таблеток, но перед полнолунием нельзя.
Он не стал вызывать горничную. Тихонько, стараясь не греметь, собрал осколки.
В номер громко постучали.
«Ах ты, черт!»
– В чем дело? – прошипел Юджин, приоткрыв дверь.
Парень по ту сторону порога козырнул и протянул папку.
– Майор Ожогин приказал доставить.
– Благодарю.
Вот принесло ж не вовремя.
Юджин повесил на ручку табличку «Не беспокоить» и закрыл дверь.
– Кто там? – крикнул из спальни Матвей.
– Досье.
Закутанный в одеяло, Матвей вышел в комнату. Сам бледный, глаза ввалились. Да что происходит-то?!
– Будешь смотреть сейчас? – спросил Юджин.
Л-рей подумал. Мотнул головой.
– Нет. Какая, в сущности, разница? Я пошел спать.
«Ничего не понимаю», – устало подумал Юджин.
Он погасил верхний свет в гостиной, зажег тусклый торшер и сел в кресло.
В папке оказалось всего несколько страничек. Прочитать их хватило пяти минут. Что же, мальчишка как мальчишка. Правда, из обеспеченной семьи, но сколько таких уже было? Родители погибли, однако ему повезло с дедом. Гимназист, почти отличник, вот выписки из табелей. Наверное, его дальнейший путь был просчитан на десять лет вперед: университет, престижная работа. Что же не так с этим Яровым?
Юджин снял очки и устало потер переносицу. Хотелось курить. Он поднялся, чтобы взять папиросы, – и вдруг услышал, как плачет Матвей. Сдавленно, видно, уткнувшись в подушку.
Да что случилось?!
Матвей не плакал, когда его увозили из дома. Не плакал, когда увидел Рамиля в ночь после полнолуния и понял, что ему предстоит то же самое. Даже когда снял свое первое проклятие, у него всего лишь намокли ресницы. Да и после встречи с матерью, уже будучи л-реем…
Снова заболело сердце. Юджин уперся в подлокотник, его начало кренить влево. «Цыц, старая развалина!» Нельзя. Не ляжет он в Сент-Невее в больницу, как планировал.
Дышать больно. А Матвей все плачет.
Ох, если прихватит в дороге! Мальчишка один останется.
Медленно, вдох-выдох.
Матвей затих, но вот уснул ли – неизвестно.
Стараясь не делать резких движений, Юджин перебрался на диванчик здесь же, в гостиной. Долго напряженно вслушивался, а потом его все-таки сморило.
Разбудило яркое солнце. Тело, особенно шея, затекло от неудобной позы. Кряхтя, Юджин сел и увидел Матвея. Тот пристроился боком в кресле, упершись пятками в подлокотник. На полу валялись листки из досье. Матвей дочитывал последнюю страничку, и лицо у него было злым, насмешливым.
– А, проснулся! Где у тебя телефон майора? Мне кое-что нужно.
