Соцсети и блогосфера в очередной раз бурно обсуждают очередное эпатажное высказывание известного пастыря. Т. к. за выступлениями и деятельностью последнего я не слежу, то комментировать оные не имею ни права, ни возможности. А поделиться хотелось бы некоторыми размышлениями, навеянными невольно наблюдаемыми в сетях «дискуссиями» по этому случаю. Я думаю, что все, достаточно знакомые с Евангелием, хорошо помнят, кто подвергался беспощадным и весьма резким обличениям Спасителя. Змеи, порождения ехиднины. Горе вам, книжники, фарисеи, лицемеры. Ли-це-ме-ры — вот, категория, к которым не было снисхождения в словах Господа. И именно эти лицемеры не прощали Ему среди прочего того, что он, вместо того, чтобы чтить их, «праведников», проводил время с мытарями, блудницами и прочими отверженными. С грешниками.

Может быть, Господь наш не ведал их грехов? Был толерантен к оным? Нет, конечно. Он всего лишь не смешивал грех и человека, болезнь и болящего. Он называл себя врачом, в котором нуждаются больные, а не здоровые. Он пришел исцелять грешного человека, исцелять духовную болезнь — грех. Как? Любовью. Любовью к человеку. И потому шли за ним, отрицаясь и каясь в прежних своих окаянствах — и Левий Матфей, и Мария-Магдалина, и многие-многие призираемые «праведниками».

— Кто без греха, поди и первый брось на нее камень, — сказал Господь обличителям уличенной в прелюбодеянии женщины.

И обличители молча разошлись, обличаемые собственной совестью. (Когда бы нынешним любителям бросать камни хотя бы иногда следовать этому примеру!..)

— И я не осуждаю тебя, ступай и впредь не греши, — слышит женщина…

Первые общины христиан привлекали к себе язычников ни огнем и мечом, ни богатствами и властью, они были нищи и гонимы… Они обращали к себе собственным примером добродетельной жизни, любовью к ближним. Если мы обратимся к примерам наших православных святых, то встретим у них все то же — живую, предметную, неистощимую любовь к людям. Они могли беспощадно обличать ересеучителей и даже доходить в отношении них до рукоприкладства, они могли прямить жестокосердным царям, защищая невинных от их гнева. Но простые люди, все, как один грешные, падающие и поднимающиеся, неизменно встречали в них теплое участие, которым исцелялись духовные язвы. Вспомним преподобных Сергия и Серафима, старца Амвросия и многих других образчиков истинных духоносных пастырей… Не они ли — мерило для нас?

Что же усвоили мы, именующие себя христианами, из этой традиции? По крупному счету, ничего. Это очень заметно уже по тому, как привыкли мы объясняться друг с другом, с какой щедростью развешиваем ярлыки на своих ближних и с какой легкостью разрываем отношения по случаю того, что ближний (гад-супостат-ренегат) посмел иметь на какой-то предмет мнение отличное от нашего (безусловно, единственно правильного и праведного).

Люди, уверовавшие в собственную непогрешимость, опасны в любой сфере. Например, г-н Гитлер был свято уверен в оной, и кончилось это не очень хорошо. Это, конечно, пример крайний, приведенный почти для «троллинга», но суть однако же не меняется.

Начнем с малого. В комментарий (в эфир, на мероприятие) приходит человек, который, как нам кажется, задает «неправильные» вопросы, в чем-то иначе смотрит на вещи и т. д. Ведет себя при этом корректно. Является ли это поводом, чтобы обозвать его дебилом и т. п. «добрыми» словами? Ведь человек может элементарно чего-то не знать. Может находиться в поиске. Может эволюционировать. Пусть даже это, к сожалению, случай нечастный. Но если подобный находящийся в поиске человек с порога отхватил надменное «да вы, батенька, …дак просто», то можете не сомневаться, шансы на нечастный случай резко снизятся.

В целом, почему мы за редким исключением, вне зависимости от окраски, взяли себе за правило походя оскорблять и друг друга, и поодаль стоящих? Причем не зная сколь-либо порядочно оскорбляемых? Ведь это… элементарная распущенность. И в такой стилистике уже становится невозможен никакой диалог, который столь необходим нашему расстроенному обществу.

Я не проповедую какую-либо «толерантность», упаси Бог. Грех должен называться грехом. Преступление преступлением. Проступок проступком. Заблуждение заблуждением. И никогда нельзя называть эти явления иными, более мягкими терминами в угоду каким-то внешним факторам. Но ненависть ко греху не может обращаться ненавистью к грешнику (исключая, быть может, некие крайние формы). Ненависть к идее не может служить поводом к ненависти ко всякому, кто по недомыслию увлечен ею. Т.б. в нынешней нашей духовной смуте.

XX век породил множество идей. И эти идеи — точнее борцы за или против них — потребовали чудовищное количество человеческих жертв. И это должно было бы стать хорошим уроком на будущее: идея не должна быть выше человека. Иначе людей просто не останется. Они будут принесены в жертвы новоявленным идолам. Сегодня, когда мы говорим, что должны быть непримиримы к марксистской химере, к большевистским преступлениям, это безусловно. Не может быть примирения с человеконенавистническими идеологиями, с преступлениями и конкретными преступниками, будь то Сталин, Гитлер или Пол Пот. Но упаси Бог вывести из этой непримиримости с идеей и порожденными ею преступлениями «большевизм наоборот», требующий не восстановления разрушенного, но мести и крови тех, кто еще к несчастью в той или иной степени заражен опасной химерой.

Еще бездумнее видится то, как атомизируется наше национал-патриотическое движение, в котором столь многие метят не то в «фюреры», не то в «непорочные гуру», которым сказать слово поперек — сродни святотатству. Можно иметь расхождения по многим вопросам, но, когда всякое расхождение, а того лучше «он на меня не так посмотрел», становятся выше общего дела, это прескверный диагноз. Ведь истина в последней инстанции находится за пределами нашего бренного мира, и не стоило бы никому пытаться натянуть ее личину на свою персону. Болезнь сектантства на текущий день в значительной мере уничтожила русское движение. Ибо враждующие между собой группировки разнообразных «истинных» в количестве полутора человек априори не могут быть привлекательны. Они могут только отталкивать от себя и маргинализировать здравые идеи.

Непримиримость необходима к врагам Бога и Отечества. А грешники и заблуждающиеся, к коим все мы в большей или меньшей степени относимся, требуют любовной помощи себе, терпения, внимания, икономии… Лаем из подворотни никого не исправишь, им лишь умножается общее озлобление. А оно ведь и так зашкаливает у нас безмерно.

XX век научил нас ненависти. Эту науку мы впитали отлично. И в среде именующих себя православными неслучайно можно встретить сегодня людей, для которых само Православие стало некой идеологией, эквивалентном привычной для них идеологии советской. У некоторых это проявляется прямо — в попытках просочетать одно с другим, восславить Сталина и т. д. У других проступает лишь в общим духе — ожесточения, огрубелости, подмены духа любви бездушным догматом. Впрочем, данный недуг известен издавна, т. ч. приписывать его советскому наследию было бы неверно. Фарисейская закваска, коей завещано нам беречься Спасителем, неистребима.

Наученные ненависти, мы охотно обличаем, отрицаем, осуждаем, оскорбляем… Не церемонимся и с ушедшими. То обсуждают у нас моральный облик Императрицы Екатерины (не коммунисты, нет, самозваные радетели о нравственности), не гнушаясь оплевывать Великую Государыню (каким большевикам вы предъявляете претензии после этого?). То разбирают отношения Колчака и Тимиревой, будто бы имея на то право. То сортируют поэтов и иных деятелей искусства. Этот был алкоголиком, у той любовников было (тут начинается скрупулезный подсчет), и пошло, и поехало… Высоконравственные господа и дамы, видите ли, в чем загвоздка. Впасть в грех можем мы все. И очень сильно можем. И вы можете, а, пожалуй, что и впадали (многие). А, вот, создать гениальное произведение доступно единицам на целые поколения. Божий дар дается единицам в отличие от способности и возможности грешить. Разумеется, грех от этого не перестает быть грехом, и ничья гениальность не делает его доблестью. Только не грехами, коих в избытке у нас своих, важны и интересны нам наши гении, а Божиим даром, который призваны мы уважать. И то, что гении пили или иначе грешили более нашего, не ставит нас на один уровень с ними, как бы нам того не хотелось.

То же «высокоморальное» хамство наблюдается в вопросах иного, скажем так, порядка. Когда консервативный историк считает допустимым назвать русского Царя-Миротворца алкоголиком — как это расценивать? Когда очень значительное количество вполне антибольшевистски настроенных людей считают допустимым презрительные высказывания о последнем Государе — что это? Почеркну, я не имею ввиду критических разборов последнего царствования, ошибок Государя (равно как и любого иного деятеля) и т. д. Подобные разборы — норма исторической науки и исторических дискуссий. Речь именно о презрительно-хамских аттестациях. А беспардонные оскорбления отдельными именующими себя «монархистами» гражданами русского героя и патриота генерала Корнилова? Заблуждался ли Корнилов в отдельные худшие моменты своей жизни? Да, заблуждался. Но прежде чем бросить в него камень, проживите жизнь, от начала и до конца отданную служению Отечеству, и погибните за него, мучась его трагедией. Ошибиться в условиях смуты способны практически все. И немалое число монархистов дают тому пример. А, вот, доблестно служить Отечеству и отдать за него жизнь… Уж по крайней мере не сетевым борзописцам на это претендовать.

Так — охамляется собственная история. Так — оплевываются собственные герои. И даже новомученики и исповедники. Один из почитателей Распутина дошел до того, что обличил преподобномученицу Елизавету Феодоровну, иные ревнители осуждают патриарха Тихона, третьи… Глядя на все это, думаешь: Господи, какой же стыд и ужас за нас должны испытывать наши святые, герои и гении, глядя с небес на всю ту грязь, что так щедро мы умножаем, на то, как стравливаем их друг с другом, черним их, как жрем и оплевываем друг друга сами?

В христианской традиции принято сокрушаться падениям ближнего. Если наш близкий совершил проступок, то мы, конечно, не можем отрицать его, но разве начинаем мы по этому случаю бегать и тыкать в него пальцем, с упоением сообщая всем и каждому: «А вот, у меня брат такой-сякой то-то и то-то натворил (то ли дело я, замечательный)!»? Нет, мы скорбим и оплакиваем этот проступок и, осуждая его, продолжаем любить дорогого нам человека. Такого же отношения требует к себе и история наша. Иначе вместо самодержавия, о котором многие из нас грезят, мы успешно продолжим строить заложенное большевиками хамодержавие.

Хамство уже сделалось нормой жизни. И хамство это не в использовании когда-либо непечатных слов, хамство в общем отношении к окружающим. К окружающему. К прошлому и настоящему. И — как следствие — будущему.

Богом нам дан общий дар — речь. Но мы все больше разучиваемся им пользоваться. Разучиваемся говорить друг с другом. И слышать друг друга. Лет 15 тому назад на экраны вышел фильм, в котором герой Александра Збруева обретает страшный дар — материализацию собственных проклятий. «Чтоб ты сдох!» — кричит он какому-то обидчику, и тот подает замертво. Представьте себе, что сделалось бы, если бы все мы обрели подобный «дар». Атомной войны не понадобилось бы…

Чего не хватает нашему миру, нашей стране, нашему обществу более всего теперь? Не денег. Не идей. Не вождей. Любви, как ни банально прозвучит это. И умения слышать не только самих себя. И говорить друг с другом, понимать друг друга, не оскорбляя и не отталкивая походя. И может быть, если мы, сироты безбожного мира, научимся не колоть друг друга иглами, а согревать, то и сиротство наше окончится, и Господь также услышит нас.

 

2020