Глава 7

Моим бойцам предстояло отразить первый серьезный удар противника. Многие из моей роты были еще не обстреляны, поэтому от первого боя зависела судьба всей нашей обороны. Не дрогнут ли мои солдаты? Как будут выполняться мои приказы? Сможем ли мы отражать немецкие танковые части не имея резервов и без серьезной поддержки нашей артиллерии? Все эти вопросы крутились в моей голове, пока разведчики были заняты убитыми немецкими мотоциклистами: они быстро собрали все документы, а трупы фрицев перевезли на мотоциклах к реке и побросали в воду, предварительно сняв с них целехонькую благодаря моим точным выстрелам форму. Нам важно было скрыть следы моего снайперского огня. Сами мотоциклы бойцы потом перегнали на восточный берег и замаскировали, предварительно сняв с них трофейные пулеметы и усилив ими наши позиции. Эти тридцатьчетверки, как можно было называть по аналогии с нашим танком немецкие MG-34, имели приличную до 2000 метров дальность стрельбы и хорошую пробиваемость. Запас патронов к ним был правда небольшой, но я собирался их использовать в дальнейшем при проведении операции в тылу врага.

После того как мной был перебит немецкий авангард, я не сомневался, что следующие части вермахта прибудут на наш участок фронта с минуты на минуту. Цель моей миссии была ясна: требовалось задержать наступление противника. Чтобы сорвать немецкий блицкриг на вверенном мне участке я разработал собственный план обороны, опирающийся на хорошее знание немецкой тактики. Для этого я решил сразу же сильно врезать фрицам по зубам, чтобы они начали искать другие маршруты и забыли дорогу к моему мосту. То, что они конечно прорвутся на других участках фронта, я не сомневался, но такова была суровая реальность этой войны, к тому же это будет означать, что моя миссия будет выполнена. Выскочившие в зону расположения моей роты немецкие мотоциклетные части уже давали понять о примерном составе второй атакующей волны. Сейчас на Восточном фронте немцы располагали более двадцатью батальонами мотоциклистов, действующих как правило в составе танковых дивизий. Небольшая часть этих подразделений была частью мото- и горнострелковых дивизий, а также дивизий СС. Поэтому примерно я понимал с каким противником мы сейчас столкнемся. За авангардом мотоциклистов совсем скоро последуют более серьезные силы. Я не напрасно торопил Дуболомова собрать наши трофеи. Вскоре я уже смог конкретно понять, кто будет нашим противником. Из документов убитых мной фрицев следовало, что они находились в составе 6-ой танковой дивизии 4-ой танковой группы генерала Эриха Гёпнера. Этот ярый нацист перед нападением на СССР издал приказ, в котором призвал свои войска вести войну с неслыханной жестокостью и только на уничтожение. Вначале я даже обрадовался, что судьба сведет меня с этим военным подонком, однако трезво рассудил, что сам «Старый кавалерист» вряд ли будет участвовать в штурме ординарного деревянного моста, не являющегося у него на карте какой-то серьезной и стратегической целью и поэтому наши пути разминутся. А главной моей целью, как я и планировал вначале, лучше избрать Гудериана.

— Дуболомов, где твой взвод? — спросил я Афанасия, бегло просмотрев принесенные мне немецкие документы.

— Так на позициях уже, товарищ комроты, на свалке.

Я невольно улыбнулся. Свалкой мои бойцы сразу прозвали оборудованную мной ложную позицию, куда я заранее приказал стягивать весь мусор, оставляемый нашими отступающими частями: бревна, доски, поломанные подводы, и даже остовы трех вышедших из строя пушек, которые мы демонстративно выставили среди этого хлама. Когда я первый раз осмотрел эти позиции, то пришел к выводу, что только уж совсем шизанутый фриц примет эти нагромождения за хорошо оборудованную позицию:

— Афанасий, это просто свалка мусора какая-то, а не ЛП.

— Погодь, комроты, сейчас исправим, — пообещал мне Дуболомов и сдержал слово, солдаты быстро выкопали на этом месте ряд неглубоких траншей, а впереди вбили столбы и натянули колючую проволоку. Но пожалуй самым гениальным атрибутом этой «обороны» стал одинокий противотанковый ёж, сиротливо ставший впереди. Скрепя сердце, я принял военный стратегический объект, однако название «свалка» прочно приклеилось к нему.

— Передай приказ по роте. Всем десятиминутная готовность, — сказал я и подозвав Андрея, следующий приказ адресовал нашим замаскированным пушкарям, чтобы стреляли только по моей команде.

— А какой будет сигнал?

— Сигналом будет большая зеленая ракета, — пошутил я, демонстрируя ему полученную от проходившего по нашему мосту командира ракетницу, в которой были правда только стандартные осветительные белые ракеты, но вскоре мне стало неловко за эти слова, так как Чопорец серьезно воспринял этот ответ и побежал на восточный берег выполнять мое поручение.

К этому моменту уже стемнело, но двигавшиеся сюда подразделения 6-ой танковой дивизии вряд ли будут откладывать наступление до утра. Скорее всего части, которые попробуют сейчас здесь прорваться, будут штурмовать нас и днем и ночью, так как «сидели на колесах», в прямом и переносном смысле этого слова.

Знаменитую тактику блицкрига разработали еще для нападения на Польшу. Автором «молниеносной войны» был командующий бронетанковых войск Гейнц Гудериан. Однако в рамках предложенной стратегии солдатам вермахта требовалось не спать как минимум двое и более суток подряд. С этой целью немецкими лабораториями был разработан препарат «Первитин», который являлся производной от метанфетамина и воздействовал на организм людей следующим образом: после приема возникало возбуждение и обострение чувств, человек ощущал себя бодрым, полным сил и энергии, испытывал легкость и эйфорию, был уверен в себе и четко мыслил. Первитин позволял легче переносить боль и даже притуплял чувство голода. Этот чудо-препарат был конечно на самом деле наркотиком, следствием регулярного употребления которого являлось сильнейшее привыкание, как физическое, так и психологическое. Понимая это, нацистские главари, наравне с первитином выпускали и слегка облегченную его форму — изофен. Производился даже особый танковый шоколад, содержащий первитин. В последствии сотни ученых изучат и классифицируют все побочные действия этого препарата. Но мне они были уже хорошо известны. Одним из первых симптомов была ахромазия — нарушения восприятия цветов. Поэтому я очень рассчитывал, что мой план сработает, особенно в сумерках или темноте.

В течение всего дня я размышлял о предстоящем сражении, оживляя в памяти кадры советской кинохроники и различные теоретические работы поствоенного периода. Мое главное преимущество как командира роты заключалось сейчас вовсе не в моих феноменальных показателях, а прежде всего в знании нашей и вражеской тактик.

Вот как, например, представляет наступление советских войск любой послевоенный школьник? Правильно! Едут танки в атаку, а за ними цепями или толпой бежит советская пехота на стреляющего по ней противника. Или даже эта пехота бежит в атаку самостоятельно совсем без танков и поддержки. Именно это все есть на кадрах кинохроники. Но я также помнил очень много фото- и кинокадров немецкой кинохроники, в которой подобные способы наступления начисто отсутствуют. В Красной армии пехотинец как правило «рядовой» — это в сущности означает то, что он идет в атаку в ряду других своих товарищей. У немцев же такой пехотинец был «шютце» — то есть стрелок. С позиции немецких генералов самое ценное в пехотинце было то, что он стреляет. Немцы учили своих пехотинцев очень многому, кроме одного — штыкового боя, умеющим стрелять это было без надобности.

У нас теоретики военного дела из суворовского лозунга «Пуля — дура, штык молодец!» сделали фетиш, полностью игнорируя развитие военной стратегической мысли. Во-первых, во времена Суворова штык еще был реальным оружием, во-вторых, и Суворов настойчиво требовал от солдат учиться стрелять, даже уговаривал, уверяя, что свинец дешев и солдат в мирное время не понесет больших расходов на учебные стрельбы. Кроме этого, Суворов учил солдат стрелять метко и рассчитывал, что тот потратит за бой 100 патронов, предупреждая, что будет пороть того, кто не будет стрелять точно.

Однако я вовсе не идеализировал тактику немцев. Она также была ущербной. Факты начала второй мировой войны свидетельствуют, что «победы» Вермахта в Польше и Франции были достигнуты отнюдь не упорством пехоты при преодолении зоны заграждении или при прорыве укрепленных позиций того ли иного противника. Они были достигнуты в основном за счет преждевременного покидания укреплений защитниками вследствие массированного применения артиллерии и авиации.

Я даже припомнил выдержки из какой-то книги немецкого теоретика о том, как должна правильно вестись атака: «Позиция, которая стойко защищается, подвергается артиллерийскому обстрелу, бомбардировке и, в соответствии с обстановкой, ложным танковым атакам. В это же время пехота (подразделения и части), оставив минимальные силы для сковывания противника, основными силами и средствами усиления совершают маневр, имеющий целью удар во фланг противника». И это был краеугольный камень немецкой тактики!

Таким образом, вместо того, чтобы с криком «За Рейх, за фюрера!» послать солдат в штыковую атаку, немецкому офицеру надо было тщательно изучить местность и разведданные, быть готовому в любое время поменять направление атаки и боевое построение вверенных ему войск в случае, если противник оказывает более сильное сопротивление, чем предполагалось. Офицеру нужно было организовать связь со всеми родами войск, знать, как и когда их нужно применить, уметь выдать целеуказание для артиллерии и авиации, уметь маневрировать своими подразделениями на поле боя и еще много еще чего, чему наших красных командиров в довоенные годы просто не учили. Я совершенно четко предвидел, что вышедшая в зону нашей обороны стрелковая рота врага займет сначала исходные позиции от 800 до 900 метров, в зависимости от условий местности, после чего получит направление атаки (иногда — полосу наступления). Обычный боевой порядок — два взвода в первой линии, один взвод в резерве. В таком боевом порядке рота, сочетая огонь и маневр, будет двигаться со скоростью около 700 метров в час. То есть немцы отнюдь не будут спешить получить от обороняющегося противника пулю, они сначала сделают все, чтобы его самого уничтожить издалека. Большое внимание фрицы уделяли и артиллерийской подготовке. Она в данном случае тоже проводилась у них по особому плану. После пятнадцатиминутной артиллерийской подготовки огонь должен был переноситься на фланги прорыва и на тыловые объекты. Одновременно передний край бомбардируется авиацией и подвергается обстрелу пехотными орудиями и минометами.

После этого от обороняющегося противника, по идее, уже не должно ничего остаться. И только тогда пехота начинает то, что у немцев называется штурмом. Но и это еще не все!

Атака фрицев продолжается перекатами по 15–20 метров. То есть и тут немцы не бежали на окопы врага, выставив вперед штыки, а передвигались в направлении противника от укрытия к укрытию, вернее, от одной позиции для ведения огня к следующей. И с этих позиций винтовками и ручными пулеметами непрерывно вели по противнику прицельный огонь, не давая тому высунуться из окопа для стрельбы по наступающим. И приближались так к позициям противника до тех пор, пока дистанция не сокращалась до броска ручной гранаты, которыми и добивали противника в его укрытии, если противник не сдавался.

Вот эту всю тактику немцев, все их военные азы и приемы, я хорошо знал, но у меня как командира совершенно уже не оставалось времени что-то объяснять и чему-то учить своих бойцов, поэтому над моими приказами, в том числе о тщательной маскировке нашей основной обороны и создании ложной позиции, мои бойцы в лучшем случае посмеивались, в худшем, крутили пальцем у виска. Осталось теперь только проверить все мои знания на практике.

Как я и предполагал, немцы не заставили себя долго ждать. Вскоре послышался гул танков и примерно за полтора километра от нашей переправы они остановились. Фрицы ожидали видимо возвращения разведки на мотоциклах, уехавшей вперед, однако их ждал первый облом — их разведка исчезла. Мои бойцы с напряжением в глазах всматривались в темноту, ожидая начала немецкого наступления. Но обычному человеку в темноте, тем более на таком расстоянии разглядеть что-либо было не возможно. Однако моя система добросовестно сообщала о 5 легких танках Pz.35(t) и 1 командно-штабных бронемашине Pz. Bef., она даже подсвечивала зеленым их силуэты и уязвимые части.

Я сразу подумал, что неплохо было бы, чтобы в командной машине сидел майор, которого так хотел от меня Собольков. Было бы очень здорово сразу сдать фрица и дальше продолжить свою операцию не отвлекаясь уже на поиски и взятие языка не понятно где. Отдавая приказ своим пушкарям стрелять только по моей команде, я прекрасно понимал, что ночью немцы на танках к мосту не сунутся это было бы верхом самоубийства, для этого как раз и используются легкие подразделения, в том числе и мотоциклисты. Однако сейчас, оторвавшись от пехоты и в отсутствии их моторазведки немцам приходилось занять выжидательную позицию. Часа через три, когда мои бойцы уже заскучали, послышался звук приближающейся техники и к танкам подъехали грузовики с пехотой. Самих немецких пехотинцев я пока не видел, но по количеству доставивших их грузовиков, прикинул, что их набирается примерно рота. Вскоре пехотинцы осторожно показались из-за леса и я понял, что оказался прав. В темноте немцы смогли рассмотреть и оценить позиции нашей свалки, где скрывались сейчас мои разведчики-автоматчики. Немецкие командиры, выбрав правильное, по их мнению направление атаки, дали команду вперед.

После первого облома с разведкой, фрицы делали вторую ошибку: они атаковали без артподготовки и прикрытия с воздуха. Однако вскоре до меня стал доходить их план, они видимо просто хотели пока прощупать нашу оборону, полагаясь на темноту и незначительные потери в случае наших ответных действий.

Как только немецкие цепи приблизились на расстояние 800 метров, я достал ракетницу и дал белую осветительную ракету. Мои автоматчики по заранее отданному приказу открыли после этого по врагу шквальный огонь, выдавая свое месторасположение и совершенно не нанося урон противнику. Попадать по фрицам из ППШ в темноте на таком расстоянии можно лишь случайно. Однако я был исключением из правил. Заняв позицию немного в стороне от свалки, я приготовил свою винтовку и, поставив ее на основной одиночный режим, стал производить стрельбу, воспользовавшись функцией ночного видения системы, быстро опустошая магазин. У меня было 2 запасные обоймы и я за пару минут расстрелял по врагу 45 патронов. В этот раз я целился исключительно в ноги: в результате четыре десятка фрицев корчились сейчас от боли на земле, матеря русских и требуя оказать медицинскую помощь. Такой способ выведения из строя немецких солдат имел в данный момент гораздо больший эффект, чем просто их уничтожение. Каждый из раненых мной фрицев будет теперь утверждать, что их встретил просто адский огонь русских из автоматического и пулеметного оружия, а вот снайперов никаких не было. Убитые мной ранее мотоциклисты были тщательно спрятаны и не смогли бы никому сообщить обратное. Командир немецкой роты, которого я также специально пощадил, принял в этой ситуации совершенно правильное решение, он дал сигнал к отступлению. Его доклад теперь будет выглядеть таким образом: большое количество русских, засевших на хорошо укрепленных позициях, ведут просто шквальный огонь из пулеметов, винтовок и автоматов, и только по счастливой случайности у него нет убитых, однако четвертая часть роты получила ранения.

Скоротечный бой закончился едва начавшись. Я понимал, что утром немцы по полной отыграются по нашей свалке. Поэтому отвел своих автоматчиков на их прежние основные замаскированные позиции и дал команду к отбою. Моральный дух моих бойцов и вера в меня как командира значительно окрепли. Первое немецкое наступление на вверенном мне участке наша рота отбила не потеряв ни одного бойца.