От комендатуры на подстройку отрядили четырёх человек: меня, Василя, Матвея и Захара — парнишку из нового пополнения учебного взвода. Я получил у дежурного список подопечных и обнаружил, что помимо тридцати операторов зимнего призыва, зачисленных на государственную службу, придётся сопровождать ещё и полтора десятка летних «контрактников». Первых должны были подвести из учебного центра, вторые дожидались транспорта у энергетического училища.

К Эпицентру наши два автобуса выдвинулись в составе автоколонны, и если с перекличкой уже приученных к военной дисциплине новичков проблем не возникло, то «контрактников» построить и пересчитать оказалось не так-то просто. Скрепя сердце, я назначил старшим во втором автобусе Матвея, а сам взял на себя транспорт со смешанным составом.

Грызня началась сразу после погрузки, пришлось даже прикрикнуть на особо говорливых, но никого действия это не возымело.

— А то что? — нагло ухмыльнулся мордатый заводила. — Что ты нам сделаешь, ефрейтор, а? В угол поставишь?

Захотелось подойти и отвесить леща, но даже с места не поднялся, только развернулся вполоборота и спросил:

— Знаешь, чем потеря благонадёжности чревата?

— Ну, расскажи!

— Вот накатаю я на вас рапорт, и пойдёте к нам служить. На перевоспитание.

— Напугал! — расхохотался заводила. — И чего плохого? Получается, мне просто так полгода денежки платили! Не придётся отрабатывать! Ещё и харчеваться за казённый счёт буду!

Его приятели согласно загомонили, и я не стал их перекрикивать, выждал момент и указал на новичков из зимнего призыва.

— Вы на них не смотрите, они не залётчики. Сказать, какое залётчикам денежное довольствие положено? Захар, озвучь!

Паренёк немного помялся, потом, будто стесняясь, сказал:

— Пятьдесят рублей.

— А сколько ежемесячно удерживают в счёт возврата стипендии?

— Четырнадцать семьдесят.

Заводила округлил глаза.

— Да ладно?!

В этот момент автобусы остановились у блокпоста, я поднялся, закинул на плечо ремень ППС и прошёлся по проходу между рядами сидений.

— Вот тебе и ладно! — заявил, недобро глядя на «контрактника». — Установка сейчас такая, что надо вас на госслужбу перетягивать. Дадите повод, я вам устрою весёлую жизнь. Каждому такую характеристику составлю, что даже не к нам, а сразу на лесоповал отрядят. Усекли?

Ответом стало недоброе сопение, и я добавил:

— Кто пасть разинет — тот, считай, первый кандидат.

Я вернулся к Василю, и тот кивком указал на оружие.

— Зачем взял?

— На всякий случай, — усмехнулся я в ответ. — Так что там у вас в Зимске приключилось? Рассказывай!

Василь принялся расписывать поиски налётчиков-операторов, и мои подопечные, разумеется, понемногу осмелели и принялись шушукаться, но говорили вполголоса и свар не устраивали. Многих и вовсе укачало, и они задремали. А уже за двадцать пятым километром все угомонились окончательно. И дело было даже не столько в приближении к энергетической аномалии, сколько в банальной жаре. Сослуживцев я предупредил, и кое-кто из «контрактников» тоже сообразил прихватить с собой сменную одежду или надеть куртки и плащи поверх чего-то лёгкого, а вот все новички оказались обмундированы по зимней форме одежды — им пришлось несладко. Опять же поначалу поездки к Эпицентру тяжело даются, вот и раскисли.

Ладно хоть ещё долго на пропускном пункте ждать не пришлось, операторов десятого, одиннадцатого и двенадцатого витков было раз-два и обчёлся, а дальше на Западный луч вывернул и наш первый автобус. Василь досадливо поморщился, а недо-операторов зимнего призыва и вовсе начало не на шутку корёжить, но обошлось без припадков и прочих внештатных ситуаций. Доехали.

— Василь, сам справишься? — уточнил я, не спеша выбираться наружу на девятом витке.

— Само собой!

— Тогда иди.

Захар тоже заикнулся было, что ему няньки не нужны, но я и слушать ничего не стал.

— Жди! — распорядился и прошёлся по проходу. — Все в порядке? Жалобы на самочувствие? Тошнота? Головная боль?

Выглядели мои подопечные откровенно бледно, но медицинская помощь никому не требовалась, тогда я устроил перекличку, а затем выставил из салона Захара и покинул автобус сам. Глянул в пронзительно-синее небо с низким зимним солнцем, вдохнул тёплого и влажного воздуха, нахлобучил на голову панаму. Плащ оставил на сиденье, поэтому в летней полевой гимнастёрке так уж жарко не было. Но то — мне, а вот остальные вполне могли заработать тепловой удар, поэтому медлить не стал, развернул перечень подопечных и вызвал пять человек из начала списка.

Бойцы мотокоманды уже заняли позиции, был установлен и столик доцента Звонаря, сам он расположился за ним в компании молоденькой конопатой девицы.

— Захар, ты за старшего. Из автобуса никого не выпускай, — распорядился я, и в компании Василя двинулся к доценту. — Иди! — указал сослуживцу на вытоптанную и выжженую площадку, а сам обратился к Звонарю: — Макар Демидович! Здравствуйте!

— О, Петенька! — обрадовался мне доцент, поднялся и протянул руку, а после сказал помощнице: — Всё, Нюра, отдыхай. Тут без тебя справятся.

Девица захлопала глазами, и доцент счёл нужным пояснить:

— Комендатура своего контролёра прислала. Всё в порядке.

— Я готов! — послышался крик Василя.

Я посмотрел на доцента, после его кивка взглянул на старшего мотокоманды и дал отмашку:

— Давай!

Донёсся резкий отклик энергетического фона, и мысленный образ Василя в моей голове начал становиться отчётливей и ярче. А после — погас, вернулся к прежнему состоянию. Излишек сверхсилы мой товарищ выплеснул искровым разрядом, покачнулся слегка и двинулся к нам.

— Чисто вышел, — отметил доцент.

— Летний поток, — пояснил я. — Гляжу, Андрею Игоревичу замену подобрали?

— О, да! — вздохнул Звонарь. — Андрюшеньку на повышение забрали. Я бы и рад был его оставить, но такими шансами не разбрасываются. Поупирался, конечно, для виду, но без этого никак. Скандала не устроишь — уважать не станут. Зато вот умненькую девочку подобрали. Опыта нет и глаза вечно на мокром месте, зато негатив двенадцатого витка. Уникальный случай. Можно сказать, один на миллион!

Я не удержался и присвистнул.

Макар Демидович кивнул.

— То-то и оно!

Тут я извинился и, препоручив контроль операторов Василю, повёл на площадку первую пятёрку. Ну а дальше — рутина. Сопровождать подстройку на Эпицентр прежде доводилось неоднократно, и теперь я не дожидался эксцессов, дабы героически преодолеть их последствия, а вместо этого заранее воздействовал на энергетические каналы подопечных, давая им возможность пробыть в состоянии резонанса столько, сколько только смогут. И гасил последующие выплески тоже сам. Санитары всё больше курили и трепались, нежели приглядывали за операторами.

С первым автобусом всё прошло без сучка и задоринки, разве что под конец буквально обливался потом — и жарило меня не только снаружи, а всё больше изнутри.

И ведь мог преспокойно пить грог в морозном Новинске, обсуждать новости и готовиться к семинарам!

Подумал об этом и тяжко вздохнул. Ну, хоть денег подзаработаю.

В качестве ответственного лица пришлось сопровождать автобус на обратном пути к контрольно-пропускному пункту. Вот там-то при известии о том, что в Новинск их увезут не сразу, а придётся ждать автоколонну, с места и подскочил один из операторов зимнего потока.

— Вы не имеете права нас здесь мариновать! — заорал он. — Это нечеловеческие условия! Просто нечеловеческие!

Паренёк кинул взгляд на бледную девушку, сидевшую на соседнем сиденье, и я воспользовался этой заминкой, моментально очутился рядом, ухватил кликушу за плечо и надавил. Пальцами стиснул болевую точку, сверхэнергией — пережал энергетический канал.

Ноги у оператора подкосились, и он плюхнулся на сиденье. Попытался высвободиться, но не тут-то было.

— Только попробуй! — пригрозил я, усиливая хватку.

— Костя, перестань! — слабым голосом попросила девушка. — Мы подождём. Просто здесь душно и пить хочется.

Ну да — фляжки догадались прихватить с собой не все, и я погнал Захара в палатку, где раздавали воду.

— Если кто-то хочет чая, кофе или бутербродов и может себе это позволить, — обращайтесь к бойцу, — объявил я после этого. Снял с плеча ремень ППС и передал его Василю. — Ты за главного. Всё, бежать пора.

И я покатил на девятый виток со вторым автобусом. С этой партией операторов возни вышло больше, под конец оказался выжат, будто лимон. Ладно хоть ещё Матвей взял на себя все организационные вопросы и контролировал новобранцев, будто пастушья собака стадо овец. Вернее, баранов — овечек тут было не больше четверти.

Прополоскав рот тёплой водой, я сплюнул под ноги, тяжело вздохнул и вытер с лица пот. Ещё подумал, что стоило первым делом пройти подстройку самому, а не оставлять её напоследок. Как-то совсем тяжко, ещё и предчувствия самые недобрые. Извне жарит, изнутри морозит. Беда…

Но раскисать не стал и взял эмоции в узду, мельком глянул в сторону солнца и резко мотнул головой, вгоняя себя в состояние резонанса. Раз! И закружились надо мной тринадцать светил. Почти сразу сгустки нестерпимого сияния замерли, проявился эффект стробоскопа, и в меня обжигающей волной ворвалась сверхэнергия.

Так и передёрнуло всего, словно новичка на первой подстройке, ещё и крутить против хода часовой стрелки начало, заломило меж лопаток, свело шею. Неприятные ощущения сегодня проявились куда острее, нежели на процедурах, и отрешиться от болезненных ощущений удалось далеко не сразу. Но — справился. А иначе попросту не совладал бы с той прорвой энергии, что переполняла меня и никак не желала упорядочиться и равномерно разойтись по организму.

Поначалу думал даже сбросить излишки искровым разрядом, но побоялся выплеснуть всю сверхсилу разом, вот и решил потерпеть. Сначала секунду, затем ещё пару. Ну а потом меня вышибло из резонанса и едва не разорвало в клочья. Скрипнув зубами, я выставил перед собой руки и привычно уже сформировал контур кинетического экрана, одним отработанным до автоматизма усилием влил в него большую часть потенциала, и воздух едва не захрустел, моментально остыв. Пар, конденсат, изморозь.

Я повернул экран сначала в одну сторону, затем в другую, а потом задумался, как быть дальше. Как и всякая энергетическая конструкция этот полог терял половину джоуля на квадратный сантиметр в секунду, вот только ждать естественного рассеивания мне по понятным причинам не хотелось, и я прикоснулся ладонями к щиту, попытался трансформировать кинетическую энергию в нечто иное, но задача оказалась слишком сложной, и тогда попросту спустил замороженное движение с поводка.

Лети! Взвыл воздух, взметнулся песок, сорвало и раскидало с кустов листву!

На выбранном мной направлении никого не было, но и так Макар Демидович погрозил пальцем. Я виновато развёл руками, потом вытер пот с лица панамой и подошёл к столу.

— Тяга к экспериментам, Петенька, чрезвычайно похвальна, но исключительно в свободное от работы время, — пожурил меня Звонарь, подписал обе заявки на подстройку операторов, шлёпнул на них по печати и протянул мне.

Я поблагодарил его и поспешил к автобусу, тогда начали сворачиваться и бойцы мотокоманды, а водитель вездехода принялся складывать столик.

— Порядок? — уточнил я у Матвея, усевшись на соседнее сиденье.

— Само собой! — уверил здоровяк и самодовольно улыбнулся. — У меня не забалуешь!

На самом деле несказанно больше интересовало самочувствие подопечных, так что прошёлся по проходу, присмотрелся к юношам и барышням. Живы — уже хорошо, все в сознании — хорошо вдвойне. И хоть выходного, считай, что и не было, но и внакладе не остался. Десятка за руководство, трёшка командировочных, пятьдесят копеек за сопровождение первичной подстройки и двадцать пять за повторные, вот уже тридцать два пятьдесят и накапало. А работы — на половину дня. Плохо разве?

Впрочем, насчёт половины дня я откровенно погорячился. Сначала дожидались автоколонны, затем для прохождения медосмотра и обеда сделали остановку на Кордоне. В итоге в Новинск вернулись уже затемно. На тренировку я не пошёл, поужинал, выпив сразу три стакана чаю, и завалился на койку. Василь попытался усовестить меня — мол, у них с Варей это единственный вечер перед его завтрашним отъездом в командировку, и я даже пообещал, что ещё пять минут полежу и пойду в библиотеку, но проснулся только утром, как и лёг — в трико и майке.

Ни соседа по комнате, ни его чемоданчика уже не было, и мне стало немного совестно за проявленный эгоизм, но лишь самую малость. А как умылся — так и отпустило. Просто не в состоянии вчера комнату освободить был. Вымотался. Понимать надо.

Лев на меня, такое впечатление, тоже обиделся. Был он против обыкновения молчалив; немного оттаял лишь после рассказа о неожиданной отправке на подстройку. Ну а дальше отзанимался как-то. Пятничное происшествие забыться ещё не успело, студенты так и поглядывали на меня с интересом, вот я, памятуя о предупреждении Альберта Павловича, не расслаблялся.

Карл и вовсе откровенно надулся, когда я никак не стал комментировать передовицу в «Новинском времени», посвящённую недавнему дебошу в ресторане, с броским заголовком «Невоздержанность сверхов». Пришлось намекнуть, что сам был бы рад его в подробности посвятить, но получил приказ на этот счёт не распространяться. Мол, идёт следствие и всё такое прочее. Как можно будет — расскажу.

После занятий отправился на процедуры, и вот там во время резонанса продрало так, будто не сверхэнергию в себя тянул, а наждачную бумагу. Ну или на худой конец — растворитель.

— А что тут удивительного? — только развёл руками Леопольд. — Ты обрёл некое внутреннее равновесие, теперь смещаешься к пику румба, отсюда и дискомфорт. Сколько ты сегодня продержался? Тридцать девять секунд? Ну вот! Середина пути! Экватор сложнее всего проходить!

— Какой ещё экватор? — не понял я.

— Начал ты у нас заниматься на тридцати двух секундах, предел — сорок шесть. Семь секунд нарастил, семь осталось. Потерпи, завтра уже легче будет.

— Свежо предание, да верится с трудом.

— Брось! — отмахнулся лаборант. — Не ты один такой, обычное дело. Точно тебе говорю.

Пришлось поверить на слово. Сходил в столовую, отправился нести дежурство на вахту. Как и предупредил Альберт Павлович, меня и в самом деле сняли с выездов, но никакого раздражения и разочарования по этому поводу я не испытал. Да и с чего бы? Там — холодно, тут — тепло. Ещё и конспекты можно проштудировать. Служебный же вход, нет постоянной толкучки.

Так и проскучал до конца смены, даже подрёмывать над полученным в библиотеке учебником общей теории сверхэнергии начал, на стульчике в углу фойе сидючи. Но вот дальше сонливость как рукой сняло — появилась Юля. Она помаячила мне из коридора, не желая попадаться на глаза вахтёрам, а стоило только приблизиться, сходу объявила:

— Надо поговорить!

Лицо девушки было бледным и каким-то неестественно закаменевшим, глаза покраснели, а нижняя губа припухла, как если бы её слишком сильно прикусили. Но макияж был идеальным, голос не дрожал, никуда не пропали и тягучие интонации.

— Надо поговорить. Прямо сейчас. Это важно!

Я нервно оглянулся и уточнил:

— Ты, надеюсь, не залетела?

Юлия Сергеевна слегка подалась вперёд и зло выдала:

— Я, Петя, из-за тебя скоро безо всякой беременности неведому зверушку против шерсти рожу!

Вот тут-то меня и проняло. Что-то действительно серьёзное должно было приключиться, если барышне так припекло.

Или… это всё лишь игра? О-хо-хо, как бы ещё разобраться!

Усилием воли я взял себя в руки и разрешил:

— Говори.

Юля округлила глаза.

— Не здесь же!

Меня такой ответ нисколько не порадовал, нехотя спросил:

— Где и когда?

Барышня задумчиво закусила губу и после некоторой заминки произнесла:

— «Под пальмой». Только дай мне десять минут.

Я вытянул из жилетного кармашка часы, отщёлкнул крышку и взглянул на циферблат. Было без пяти минут семь, если пойду в кафе, то с дежурной машиной в расположение вернуться уже не успею. А самостоятельно передвигаться по городу мне настоятельно не рекомендовали. Ещё и Альберт Павлович на связь выходить запретил, не предупредить его никак.

И что делать? Идти или отказаться? Действительно что-то серьёзное стряслось или готовится та самая провокация, о возможности которой предупреждал куратор?

Вот как поступить, а?

Юлия Сергеевна словно почувствовала мои сомнения и вцепилась в рукав пиджака.

— Петя, пожалуйста! Это важно!

Она умоляюще заглянула мне в глаза, и я беззвучно выругался, не в силах принять решение.

— Да что стряслось-то? Скажи уже!

Барышня лишь замотала головой и шмыгнула носом. Вот только мне ещё истерики не хватало!

Я ощутил резкий приступ злости — в том числе и на себя! — и куда раздражённей, чем следовало бросил:

— Должна будешь!

Юлю будто подменили, она недобро зыркнула в ответ и уже даже раскрыла рот для резкой отповеди, но опомнилась и покладисто сказала:

— Как скажешь.

И — ушла.

Ну а я пожалел, что не удосужился получить в оружейной комнате пистолет. Ну вот что стоило об этом заранее подумать? Имею же право!

Ох, как бы мне всё это боком не вышло. Ну а с другой стороны — не шарахаться же от каждой тени? Оператор я или кто?

Прежде чем двинуться через сквер, я с минуту простоял на крыльце, но ничего подозрительного не заметил, да было бы странно, если б заметил: туда-сюда поодиночке и шумными компаниями сновали студенты, расходились преподаватели, караулили клиентов извозчики. Не с моими навыками при таком раскладе возможного наблюдателя выявить.

Вновь навалилась неуверенность, но я отбросил сомнения — толчея мне сейчас только на руку. Кепку опустил пониже на лицо и пошёл, пошёл, пошёл отсюда, а только пересёк дорогу, вот уже и крыльцо кафе. На том зябко куталась в шубку Юлия Сергеевна, когда проходил мимо, она шепнула мне:

— У них кабинеты на втором этаже. Займи, я сейчас подойду.

Так я и поступил, но деньги на ветер швырять не стал и шампанскому предпочёл чайничек чая. Ещё заказал пятьдесят грамм коньяка и две порции медового торта. Ну и пятёрку пришлось выложить за обслуживание в кабинете, что меня нисколько не порадовало.

Впрочем — было не до того. Быстренько оглядел набившихся в кафе студентов и поднялся на второй этаж. Там, когда минут через пять раздался стук в дверь, натуральным образом вздрогнул, но это пожаловал официант. Юля юркнула внутрь вскоре после его ухода, скинула шубку на пуфик и повалилась на мягкий диванчик, прижала ко лбу тыльную сторону ладони.

Вроде бы насквозь театральный жест был проделан с такой подкупающей естественностью, что я даже растрогался. Но подпереть входную дверь спинкой одного из стульев всё же не преминул.

— Зачем это? — удивилась Юлия Сергеевна.

— Не хочу, чтобы нам помешали, — заявил я и плюхнулся рядом. — Ну? Рассказывай!

— О нашей встрече узнали! — сообщила мне барышня. — О той, в гостинице…

Я испытал некоторое даже разочарование, столь безыскусным показался этот заход.

— И что с того?

— Что с того?! — опешила Юля. — Моя репутация…

— Твоя репутация — твои проблемы, — высказался я, но как оказалось с этим заявлением поторопился.

— Моя репутация тебя не волнует, — с нажимом завершила фразу барышня. — Знаю и так! Всё дело в моей маме!

— У неё больное сердце? — с усмешкой предположил я и вновь не угадал.

— У неё отвратительный характер и умение доводить до белого каления отца! Даже думать не хочу, какой разразится скандал!

Я вздохнул. Не могу сказать, будто так уж беспокоила возможная огласка — к чёрту эти пережитки буржуазного ханжества! — но момент был самым неподходящим, вот и не ушёл, вот и решил прояснить ситуацию.

— Ладно, и как же о нас узнали?

— Какая теперь разница — как? — вспылила Юля. — У человека работа такая — всё знать!

— Говори уже прямо!

Я не сумел скрыть раздражение, и какое-то время мы сверлили друг друга злыми взглядами, а потом Юлия Сергеевна сдалась и сказала:

— За безопасность учащихся нашего общества отвечает Леонтий Горский. Только что имела с ним не самую приятную беседу. Он хочет с тобой встретиться.

Меня аж передёрнуло.

— А луну с неба он не хочет? — выдал я, попытавшись спрятать за ёрничеством замешательство и даже страх.

Юля вцепилась в мою руку, как в спасительный круг.

— Послушай! Он обещал обо всём забыть, если только ты с ним встретишься. Никаких обязательств. Понимаешь? Просто выслушай его предложение!

— Предложение касательно чего?

Юлия Сергеевна даже фыркнула от возмущения.

— Касательно Феликса, конечно!

У меня засосало под ложечкой.

— Ты это знаешь наверняка?

— Нет, но на выходных только и разговоров было что о вашей стычке в «Гранд-отеле». Как тебя туда вообще занесло, скажи на милость?

— Случайно, — отмахнулся я и уточнил: — Так, говоришь, просто встретиться?

— Да. Просто выслушай его. О большем не прошу.

— Ты ведь понимаешь, что останешься у него на крючке?

Барышня нервно передёрнула плечиками.

— Плевать!

Стоило бы послать куда подальше и дворяночку, и этого всезнающего господина Горского, но сходу ответить категорическим отказом помешало воспитание, а потом вспомнилось желание Альберта Павловича спустить дело против Стребинского на тормозах, и я крепко задумался о том, как поступить. Прямо сейчас с куратором было не связаться при всём желании, требовалось проявить инициативу и принять решение самостоятельно. Рискнуть или умыть руки — воистину вопрос на миллион!

— Ты ведь не бросишь меня в беде? — с надеждой спросила Юля.

Я тяжко вздохнул.

— Для меня встреча с этим Горским может выйти боком. С какой стати так рисковать? Что я получу взамен?

Юлия Сергеевна со свистом втянула в себя воздух и с некоторым даже восхищением, как показалось, выдохнула:

— Ну ты и подлец!

Меня эти слова нисколько не задели, я положил ладонь на девичье бедро и улыбнулся.

— Ну так что?

— Хорошо! — закатила Юля глаза. — В следующий раз я тебя отблагодарю.

Я рассмеялся.

— Ну уж нет! Брать с дам такого рода плату попросту пошло! Я выше этого!

Ответ привёл барышню в замешательство, она уставилась на меня во все глаза.

— И что тогда? Не деньги же!

Моя ладонь сместилась с бедра на талию, и я намекнул:

— Уверен, ты что-нибудь придумаешь. И не когда-нибудь потом, а прямо сейчас.

В лицо Юлии Сергеевны враз вернулись краски, щёки и вовсе заалели безо всяких румян. Она вскочила с диванчика и выпалила:

— Это шантаж!

— Во-первых, не прошу от тебя ничего такого, чего ты не проделывала по собственной инициативе, — заметил я, поднимаясь следом. — А, во-вторых, только не ври, будто никогда не воображала себя жертвой шантажа! С твоими-то фантазиями о матросах!

Юля хмыкнула и смерила меня оценивающим взглядом, но стоило только шагнуть к ней, порывисто отвернулась. Что, впрочем, нисколько не помешало мне перейти от слов к делу. Скорее даже наоборот — всё до предела упростило.

Уже позже, когда Юлия Сергеевна сидела за столом, а не полулежала, навалившись на него грудью, она покачала головой и тяжко вздохнула.

— Связалась же на свою голову!

— Связалась и связалась. Чего теперь стенать?

Но вот так сразу раскрасневшаяся барышня не угомонилась.

— Не будь ты абсолютом, даже разговаривать бы с тобой не стала! — заявила она.

— А как же революционные матросы? — напомнил я.

Юля отломила кусочек медовика ложкой и отправила его в рот, прожевала и сказала, как отрезала:

— Перебилась бы!

Рюмку коньяка мы благополучно расплескали, пришлось разливать по чашкам пустой чай. Я сделал длинный глоток терпкого напитка и заметил:

— Сдаётся мне, ты лукавишь, дорогая. Есть такие препараты для подавления способностей…

Барышню аж передёрнуло.

— Гадость! — произнесла она с нескрываемым отвращением. — Один раз попробовала — так тошно стало, чуть руки на себя не наложила. Натурально в безвольный кусок мяса превратилась, будто оглохла и ослепла разом. Ну уж нет, Петя, чем так — лучше постриг принять!

Я прожевал кусочек торта и посоветовал:

— Учись приглушать чувствительность.

Юлия Сергеевна фыркнула рассерженной кошкой.

— Легко сказать — учись! Можно подумать, есть отработанные методики!

— Есть, — подтвердил я и добавил: — Отработанные.

— Да ну тебя! — отмахнулась Юля. — Не трави душу. Чтоб ты знал, все практики направлены именно на развитие способностей. Знаю, о чём говорю. Я в обществе всех на уши поставила, никто ничего толком посоветовать не смог. И в институте тоже только руками разводят и об особенностях инициации на первом витке толкуют. Придётся вам, Юлия Сергеевна, теперь как-то с этим жить. И ладно бы ещё ментально-нейтральные операторы чаще встречались, так нет же — редкость несусветная, взгляд не на ком остановить. Кто-то женат, кто-то моральный урод, кто-то одним своим видом отвращение вызывает. И как тут личную жизнь устраивать, скажи?

— Я моральный урод или отвращение вызываю?

— Кобель ты, вот ты кто! Одно только на уме!

Я при этих словах чуть чаем не подавился, прочистил горло и заметил:

— Можно подумать, других твой внутренний мир интересует!

— Представь себе! — подтвердила Юля, достала пудреницу с зеркальцем и принялась приводить в порядок макияж. — Они хотя бы притворяются. Цветы дарят, комплименты делают…

— Не, — покачал я головой. — На роль революционного матроса согласен, остальное без меня.

— Говорю же: кобель.

Наверное, стоило промолчать, но то ли слова девушки чем-то зацепили, то ли просто слабину дал, вот и сказал:

— Попробую для тебя описание техники снижения сверхчувствительности достать. Обещать ничего не обещаю, попробовать — попробую.

— Ты серьёзно? — Глаза Юлии Сергеевны блеснули, но она тут же отвела взгляд и уставилась в чашку с чаем. Потом с деланным безразличием произнесла: — Если брать натурой — это пошло, то что тогда? Как с тобой расплачиваться?

— Шкуру неубитого медведя не делят! — отрезал я, встал, взял плащ и спросил: — Где и когда с твоим Горским встречаться?

— Он не мой! — насупилась Юля и пояснила: — Выйдешь из кафе, увидишь чёрный автомобиль с символикой общества. Тебя ждут.

— О как! А если бы я отказался?

— И что мешает мимо пройти? — ещё более тягуче, нежели обыкновенно, поинтересовалась Юлия Сергеевна, вопросительно изогнув бровь.

Я помог ей облачиться в шубку и пообещала:

— Поговорю с ним.

И да — поговорю. С превеликим удовольствием послал бы Юленьку куда подальше, поскольку её просьба дурно пахла и могла обернуться чем угодно, вплоть до выстрела в затылок, вот только деваться было некуда. Раз Альберт Павлович желает спустить дело на тормозах, нельзя отказываться от переговоров. Выслушаю предложение противной стороны, а там, глядишь, смогу из-под удара в качестве ключевого свидетеля выйти. Плохо разве? Да ничуть.

— Ты так это сказал, будто я тебе совсем-совсем не нравлюсь, — поджала губы Юля.

— Почему — не нравишься? Сзади ты просто идеальна, да и спереди ничуть не хуже, но это только до шеи! — в сердцах выдал я, вытолкнул огорошенную этим высказыванием Юлию Сергеевну в коридор и спешно прикрыл дверь.

Секунд десять постоял, собираясь с мыслями, после обратился к сверхэнергии и несколькими судорожными усилиями поднял внутренний потенциал до предельного на сегодняшний день полумиллиона сверхджоулей. Удержание такой прорвы энергии требовало полной сосредоточенности, но пошёл на это совершенно осознанно. Очень уж серьёзные опасения вызывал предстоящий разговор.

Ёлки зелёные! Да у меня попросту поджилки от страха тряслись!

Так ведь и сгинуть могу! Своей волей в автомобиль сяду, а потом найдут труп с парой пулевых отверстий на окраине и всё.

Я заколебался, но сразу выкинул эти опасения из головы. Бред. Ради моего устранения никто не станет такой огород городить.

Но даже так непременно поставил бы в известность капитана Городца — вот только, если кому-нибудь названивать стану, это точно подозрения вызовет. Наблюдают за мной — нет? Ставлю на первое.

Спустившись на первый этаж, Юлии Сергеевны я уже нигде не увидел и вышел на улицу. Автомобиль стоял немного поодаль, на перекрёстке. Пока шёл к нему, задействовал ясновиденье и определил, что в салоне меня поджидает оператор.

Но — не поджидал. Оператором оказался шофёр в фуражке, форменной куртке и перчатках, он заблаговременно выбрался из-за руля, обогнул машину и предупредительно распахнул заднюю дверцу. Вновь колыхнулись опасения, и всё же беспечно кивнул и забрался внутрь, уселся на мягкое сиденье.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался с пожилым господином, устроившимся напротив.

Тот положил ладони на серебряную ручку дорогой трости и слегка подался вперёд.

— Здравствуй, Пётр.

От этого голоса по спине побежали мурашки, а по энергетическому фону понеслись едва уловимые колебания, и я понял, что это тоже оператор! Странный, не сказать — невозможный, но оператор. Таких прежде и не встречалось вовсе, даже профессор Палинский лишь удерживал сверхсилу в себе, что порождало соответствующие энергетические помехи, а тут не получалось разделить тело и потенциал; они сплавились воедино.

Лысый, с породистым морщинистым лицом, бескровными губами и глубоко запавшими глазами старик напугал своей чуждостью, его жесты были нарочито медлительными, слова — давили, будто притапливали на глубину в полдюжины метров, а энергетический фон странно колыхался, ровно паутина. Сам же господин Горский производил впечатление космической чёрной дыры, он будто бы даже искажал реальность одним фактом своего существования. Абсолютно непрозрачный для ясновиденья объект.

— Вы хотели меня видеть? — нарушил я затянувшееся молчание и едва удержался, чтобы не сглотнуть.

— И действительно — абсолют, — без малейшего намёка на теплоту улыбнулся странный старик. — Да, молодой человек, хотел. И рад, что твои отношения с Юлией Сергеевной поспособствовали нашей встрече.

Мой собеседник сидел прямо-прямо, будто шпагу проглотил, он был скуп на движения, словно бы даже прилагал дополнительные усилия, дабы сохранять неподвижность, а всякий жест был расчётливым и продуманным. В противовес эдакой чопорности я расстегнул плащ, развалился на сиденье и закинул ногу на ногу, благо размеры салона это позволяли.

— Не назвал бы наше общение с Юлией Сергеевной — отношениями, — заявил я, желая сразу расставить все точки над «и».

— И всё же прислушался к её просьбе?

— Юлия Сергеевна сказала, что меня подкинут в комендатуру.

Леонтий Горский улыбнулся, дав понять, что оценил шутку, и постучал в стенку за спиной, а когда приоткрылось окошко, скомандовал шофёру:

— В комендатуру!

Меня это распоряжение определённым образом успокоило, но расслабился рано; только автомобиль очень мягко и плавно тронулся с места, как старик слегка подался вперёд и спросил:

— Ты имеешь что-то личное против Феликса Стребинского?

Вновь почудилось давление чужой воли, и я не стал скрывать эмоций, досадливо поморщился.

— Помимо того, что он испортил мне вечер и едва не поджарил?

— Да, — подтвердил господин Горский. — Помимо этого.

Кривить душой я не стал и кивнул.

— Имею, а как же! Он мне социально чужд, а как оператор сверхэнергии опасен для общества!

Собеседник какое-то время пристально глядел, затем произнёс:

— Первое — предрассудки. Второе — заблуждение. Я же спрашивал о возможной личной неприязни.

Заявлять об отсутствии таковой я не стал и вместо этого уточнил:

— С какой целью, позвольте поинтересоваться?

Ответ не удивил.

— В силу должностных обязанностей я опекаю слушателей «Общества изучения сверхэнергии», в том числе и Феликса. Его нынешние неприятности — моя головная боль.

От высказывания сожаления по этому поводу я воздержался и выжидающе посмотрел на собеседника. И тот не стал ходить вокруг да около, заявил со всей возможной прямотой:

— Отказ от претензий к Феликсу с твоей стороны существенным образом облегчит его положение.

Я покачал головой.

— Ничего не выйдет. Этот случай относится к делам общественного, а не частного обвинения.

— Ты юрист?

— Изучаю право, — подтвердил я и кинул быстрый взгляд в окно. Автомобиль неспешно катил знакомой дорогой; мы точно двигались в сторону комендатуры.

— Поверь, опытные крючкотворы разбираются в подобных вещах несравненно лучше студента-первокурсника, — заявил господин Горский.

— Это не отменяет того факта, что в силу заболевания Феликсу противопоказана работа со сверхэнергией. И ещё остаётся покушение на убийство!

Леонтий Горский покривил уголки рта.

— Активная жизненная позиция — это замечательно, но не стоит пренебрегать и собственными интересами. За отказ от претензий семья Феликса уполномочила меня выплатить каждому из пострадавших по тысяче рублей.

— Могут себе позволить! — выдал я, не сдержавшись.

— Могут, — спокойно подтвердил старик.

Я задумался. Тысяча рублей — большие деньги. Даже состоятельное семейство не пойдёт на такие траты, если не будет уверено в успехе предприятия. Именно поэтому я не преминул уточнить:

— Вам нужен просто отказ от претензий?

Леонтий Горский улыбнулся.

— Феликс — больной человек. Его следует лечить, а не судить. В том инциденте нет его вины, просто начался припадок, и он не удержал под контролем сверхсилу, только и всего.

— А! — понимающе протянул я. — Нет умысла, нет и вины. Хотите поставить под сомнение сам факт преступления.

— Согласен пойти нам на встречу? — уточнил господин Горский. — Ничего сверхъестественного помимо отказа от претензий мы не попросим. Разве что поправишь показания, исключив из них предшествовавший инциденту обмен репликами.

Я хмыкнул.

— Ничего не выйдет.

— Мы не станем повышать сумму компенсации, — неверно расценил мой отказ собеседник. — Пока что этот вариант представляется нам оптимальным, но есть и другие — куда менее затратные в денежном отношении, просто не столь быстрые.

Вновь навалилась чужая воля, по спине пробежали мурашки. Стало тошно и страшно, но я заставил себя удержать на лице беспечную улыбку и небрежно отмахнулся.

— Не собираюсь торговаться. То, что Феликса поместят на принудительное лечение меня целиком и полностью устроит. Это даже более унизительно, нежели высылка из страны, раз уж тюремный срок ему стараниями ваших крючкотворов в любом случае не грозит. — Я развёл руками. — Всё б ничего, но тот обмен репликами слышал не только я. Не хочется давать следствию повод для обвинений в даче ложных показаний.

Леонтий Горский сузил глаза.

— Товарищи Феликса ни о чём подобном не упоминали.

— А Валентина Паль — упоминала.

— С ней мы договоримся, не волнуйся на этот счёт. А внесение изменений в показания наши юристы возьмут на себя.

— Нет! — отрезал я. — Что-нибудь пойдёт не так, вскроются противоречия… Нет, так не пойдёт. Я поговорю с Валей и дам ответ за нас обоих. Как с вами связаться?

Ответный взгляд едва не вдавил в кресло, до того оказался тяжёлым.

— Нам бы хотелось сделать всё быстро, — в словах почудилась плохо скрываемая угроза, и тут уж я не удержался, сглотнул; пусть и выдал неуверенность судорожным движением кадыка, но иначе из пересохшей глотки и слова бы не выдавил.

— Тянуть не буду, отвечу завтра в первой половине дня.

— Визитку даст шофёр. Когда позвонишь и спросишь меня, скажи, что по личному вопросу.

Автомобиль остановился за квартал от комендатуры, и я распахнул дверцу самостоятельно, не дожидаясь, когда это сделает шофёр. Просто находиться с жутким стариком в салоне стало попросту невмоготу. Даже прощаться не стал, принял у водителя бумажный прямоугольник с золотым тиснением букв и зашагал прочь. Шёл и радовался жизни, разве что немного беспокоился, не слишком ли быстро дал слабину.

Но, с другой стороны, а стал бы я упираться, будь сам по себе? Принципы — это здорово, но и тысяча рублей — тоже совсем немало. Да и такому персонажу попробуй откажи! Душу из тебя вынет, но своего добьётся. Пошёл бы я на уступки или закусил удила? Кто скажет?

В любом случае однозначного ответа на этот вопрос я дать не мог, зато наверняка знал, что ни при каких обстоятельствах не стану заниматься самодеятельностью. И потому первым делом заглянул в клуб и позвонил на домашний номер капитана Городца. Пусть и говорят, будто утро вечера мудренее, но не стал тянуть. Ещё не хватало оказаться в неблагонадёжности заподозренным. Опять же на душе полегчало. Ну да — теперь пусть у начальства на этот счёт голова болит. А я — спать!