На следующее утро Ада застала Мерьем сидящей за кухонным столом перед миской с вареным рисом и томатами, заправленными специями, и горкой вымытого сладкого перца с вырезанной сердцевиной и аккуратно отрезанными стеблями. Увидев Аду, Мерьем расплылась в улыбке, но, заметив выражение лица племянницы, сразу перестала улыбаться.

– У тебя все хорошо?

– Все отлично, – набычившись, ответила Ада.

– Знаешь, там, на Кипре, у нас в свое время был козленок. Очаровательное существо. Мы с твоей мамой его постоянно гладили. Мы назвали его Карпуз. Уж больно он любил арбузы. Как-то утром баба́ повез Карпуза к ветеринару. Посадил в кузов грузовичка. Грязный и пыльный. У бабы́ было полно дел, поэтому Карпуз целый день оставался привязанным в кузове. Козленок вернулся домой в жутком стрессе. У него был какой-то странный, остекленевший взгляд. – Мерьем нагнулась вперед и прищурилась. – Так вот, прямо сейчас ты совсем как наш Карпуз после поездки в грузовике.

Ада презрительно фыркнула:

– Я в порядке.

– Карпуз тоже так говорил.

Тяжело вздохнув, Ада округлила глаза. По идее, ее должно было разозлить, что тетя сует свой нос в чужие дела, но, как ни странно, – нет. И даже наоборот, у девочки внезапно возникло желание открыться Мерьем. Может, и впрямь стоит довериться этой недавно еще совсем чужой женщине? Ведь она, Ада, собственно, ничем не рисковала, поделившись с ней своими переживаниями. А кроме того, ей просто необходимо было хоть с кем-нибудь поговорить, чтобы заглушить живым человеческим голосом те голоса, что непрестанно стучали в мозгу.

– Мне не нравится моя школа. Я больше не хочу туда ходить.

– О, моя дорогая! А папа знает?

– Я пыталась ему сказать. Но он отнесся к этому не слишком хорошо. – Увидев, что Мерьем подняла брови, Ада добавила: – Я вовсе не собираюсь бросить учебу, чтобы присоединиться к каким-нибудь там неформалам. Мне просто не нравится моя школа. И все дела.

– Послушай меня, каним. Конечно, то, что я сейчас скажу, может тебя разозлить. Но запомни одно: хороший совет всегда раздражает, а вот плохой – никогда. Поэтому, если ты сейчас разозлишься, считай, это хороший совет. – (Ада насупилась.) – Ладно. Вижу, ты уже недовольна. Я всего лишь пытаюсь сказать, что ты еще очень молода, а молодые слишком нетерпеливы. Они ждут не дождутся, когда окончат школу и у них начнется настоящая жизнь. Но позволь мне открыть тебе один маленький секрет: она уже началась! Ведь жизнь именно так и устроена. Скука, разочарование, попытка избавиться от рутины, тоска по чему-то светлому. Переход в другую школу ничего не исправит. Поэтому тебе лучше остаться. Так в чем же дело? Тебя обижают другие ребята?

Ада побарабанила пальцами по столу, чтобы хоть как-то занять руки:

– Ну я сделала нечто ужасное на глазах у всего класса. И теперь мне стыдно возвращаться в школу.

– А что именно ты сделала? – нахмурилась Мерьем.

– Я кричала… Кричала, пока у меня не сел голос.

– Ой, солнышко! Нельзя поднимать голос на учителя.

– Нет-нет! Я кричала не на учителя. Такое чувство, будто я кричала на каждого… на все и на вся.

– Ты разозлилась?

У Ады поникли плечи.

– В том-то и дело. Не думаю, что я разозлилась. Наверное, я просто не дружу с головой. У мамы ведь были проблемы с душевным здоровьем. И у меня вполне может быть такое же заболевание, что и у мамы. Скорее всего, это наследственное. – Мерьем на секунду задохнулась от волнения, хотя Ада этого, похоже, не заметила и продолжила: – Папа считает, деревья умеют помнить. А еще он говорит, что иногда молодые деревца обладают так называемой накопленной памятью. Они вроде как знают все о травмах, пережитых их предками. Что очень хорошо, говорит папа, так как побеги лучше приспособятся.

– Я мало чего знаю о деревьях. – Мерьем прокручивала эту мысль в голове. – Но девочки в твоем возрасте не должны беспокоиться о подобных вещах. Дерево подтачивает червяк, а человека – проблемы.

– Вы имеете в виду термитов?

– Скажем так: история – уродливая штука. Но тебе-то какое дело? – продолжила Мерьем, проигнорировав вопрос племянницы. – Это не твой вопрос. Мое поколение в свое время натворило дел. Твоему поколению повезло больше. Вам не пришлось видеть, проснувшись однажды утром, колючую проволоку у себя под окнами или переживать, что твоего отца могут застрелить прямо на улице из-за его этнической принадлежности и вероисповедания. Как бы я хотела, чтобы мне было столько лет, сколько тебе сейчас! – (Ада продолжала сидеть, угрюмо уставившись на свои руки.) – Послушай, мы все в юности делали глупости, которые нам казались непоправимыми. Быть может, сейчас ты чувствуешь себя страшно одинокой. Тебе кажется, что твои одноклассники смеялись над тобой, и, возможно, это правда, но такова человеческая природа. Если у человека загорится борода, остальные будут прикуривать от нее свои трубки. Лично я считаю, что эта история лишь сделает тебя сильнее. И когда-нибудь ты оглянешься и спросишь себя: как меня вообще могли волновать подобные глупости?

Ада задумалась, хотя не поверила ни единому слову. Возможно, в прошлом все именно так и было, но сейчас, при современном уровне развития технологий, даже дурацкие ошибки, попав в Интернет, остаются там навеки.

– Вы не понимаете. Я орала как сумасшедшая, как одержимая, – уточнила Ада. – Напугала учительницу. Я видела по ее глазам.

– Ты сказала… одержимая? – медленно повторила Мерьем.

– Да. Все было так плохо, что меня вызвали к директору. А он упорно спрашивал меня о ситуации в семье. Не вызвано ли мое странное поведение тем, что я не могу смириться с маминой смертью? Или все дело в моем отце? Может, я скрываю что-то такое, что он, как директор школы, должен знать? Нет ли у меня проблем дома? Боже мой, он задавал столько личных вопросов, что мне жутко хотелось наброситься на него и велеть ему заткнуться!

Мерьем, теребя браслет, задумчиво нахмурилась. Когда она наконец подняла голову, ее глаза ярко вспыхнули, а щеки слегка порозовели.

– Теперь понимаю, – с чувством произнесла она. – Думаю, теперь я знаю, в чем проблема.