Когда взорвалась бомба, одна из моих ветвей загорелась от разлетевшихся искр. И буквально за считаные секунды я уже пылала. Но никто не заметил. По крайней мере, пока. Все были в шоке. Лихорадочно пытались помочь раненым, разгребали завалы, не смея взглянуть на мертвые тела. Повсюду поднимались столбы пыли и дыма, пепел кружился в воздухе, точно мотыльки вокруг пламени свечи. Я услышала женский плач. Не громкий, едва слышный, почти сдавленный, словно женщина боялась шуметь. Я слушала и продолжала гореть.

В районах, подверженных лесным пожарам, деревья разрабатывают великое множество способов защиты от полного уничтожения. Они окружают ствол слоем толстой чешуйчатой коры или прячут под землей «спящие» почки. Вам могут встретиться сосны с твердыми, крепкими шишками, готовыми выбросить семена при первых прикосновениях обжигающего дыхания пламени. Некоторые деревья сбрасывают нижние ветви, чтобы огонь не смог вскарабкаться вверх. Все это и даже больше того мы делаем для выживания. Но я была фиговым деревом, росшим в веселой таверне. А потому не видела необходимости в подобных мерах предосторожности. Моя кора была тонкой, ветви – густыми и нежными, и я никак не могла защититься.

Первым меня увидел Юсуф. Он подбежал ко мне, этот прекраснодушный, косноязычный человек. И, громко всхлипывая, всплеснул руками.

– Ах, каним, не олду сана? Ах, мое сердечко, что с тобой случилось? – снова и снова твердил он по-турецки, его глаза потемнели от печали.

Я хотела сказать ему, что он больше не заикается. Впрочем, он никогда не заикался, когда говорил со мной.

Юсуф схватил со стола скатерть, потом еще несколько. И принялся бить скатертями по моим ветвям, подпрыгивая и подскакивая, точно умалишенный. Затем принес из кухни ведра с водой. К нему присоединился Йоргос. Совместными усилиями им удалось сбить пламя.

У меня обгорела часть ствола, несколько ветвей полностью обуглились, но я осталась жива. Со мной все будет в порядке. Я сумею полностью оправиться от этого ужаса – в отличие от людей, которые были там в ту ночь.