Все утро Ада просидела у себя в комнате, глядя, как буря набирает силу. Девочка пропустила завтрак и ланч, удовольствовавшись пакетом попкорна, который обнаружила в школьной сумке. Отец дважды заходил к ней, однако Ада просила его уйти под предлогом, что ей нужно делать курсовую для получения аттестата о среднем образовании.

Уже после полудня в дверь ее комнаты постучали. Резко, настойчиво. Открыв дверь, Ада увидела тетю.

– Когда ты собираешься выйти? – поинтересовалась Мерьем, бусы с «глазом Фатимы» блестели в свете люстры.

– Простите, но у меня кое-какие дела… Домашнее задание. – Ада сделала ударение на последних двух словах, так как знала, что они оказывают успокаивающее действие на взрослых. Как только ты это произносишь, они тут же оставляют тебя в покое.

Вот только с тетей номер не прошел. Впрочем, вид у нее был расстроенный.

– И зачем они в ваших английских школах так делают? Ты только посмотри на себя! Заперта в четырех стенах, словно заключенный, в таком юном возрасте! Пошли. Да забудь ты про это домашнее задание! Пойдем займемся готовкой.

– Я не могу забыть про домашнюю работу. И по идее, вы должны поощрять мое желание учиться, – заявила Ада. – Да и вообще, я не умею готовить.

– Ничего страшного. Я тебя научу.

– Но мне это вовсе не нравится.

Карие глаза Мерьем оставались непроницаемыми.

– Такого не может быть. Пошли, попытка не пытка. Знаешь, как говорят: если вы нашли счастливую деревню, поищите там повара.

– Простите, – решительно повторила Ада. – Мне правда нужно заниматься.

Она медленно закрыла дверь, оставив тетю, с ее украшениями и поговорками, стоять в коридоре, постепенно бледнея, как еще одно выцветшее семейное фото на стене.

В первый год учебы в начальной школе Ада обычно возвращалась на школьном автобусе. Он останавливался в конце ее улицы примерно в одно и то же время, и Ада всегда заставала мать перед садовой калиткой. Мама стояла, рассеянно глядя в одну точку, постукивая об ограду носком тапка, словно в такт мелодии, звучавшей лишь для нее одной. Но как-то раз в середине июня мамы у калитки не оказалось.

Ада вышла из автобуса, осторожно держа обеими руками поделку, которую смастерила в школе. Она сделала за́мок из пластиковых баночек из-под йогурта, палочек от леденцов и коробок для упаковки яиц. Башнями служили картонные трубки, раскрашенные ярко-оранжевым. Окружавший замок ров из оберток от шоколадок переливался в лучах заходящего солнца, точно ртуть. У Ады ушел весь остаток дня на то, чтобы закончить работу, и ей не терпелось показать свое творение родителям.

Она вошла в дом, но прямо на пороге застыла, услышав музыку, игравшую где-то в глубине чуть громче, чем следовало.

– Мама?

Ада нашла маму в родительской спальне. Дефне, задумчиво подперев рукой подбородок, сидела на скамеечке возле окна. Ее лицо было бледным, практически прозрачным, словно обескровленным.

– Мама, ты в порядке?

– А-а-а? – Дефне резко повернулась, часто-часто моргая. Вид у нее был смущенный. – Милая, ты здесь. А который час? – Ее голос звучал неразборчиво, как-то смазано. – Значит, ты уже…

– Меня высадил водитель автобуса.

– О дорогая! Прости. Я присела буквально на секунду. Должно быть, потеряла счет времени.

Ада не могла отвести взгляда от материнских глаз – опухших, с красными кругами. Она осторожно поставила замок на пол:

– Ты что, плакала?

– Нет… Ну разве только чуть-чуть. Сегодня особенный день. Печальная годовщина. – (Ада подошла поближе.) – У меня было два дорогих друга. Юсуф и Йоргос. Они держали чудесное заведение. Ресторан. Ой, еда потрясающая! Ты чувствовал себя сытым от одних только стоявших там вкусных запахов. – Дефне повернулась к окну, солнечный свет окутал ей плечи шалью из золотых нитей.

– И что с ними случилось?

– Фьють! – Дефне щелкнула пальцами, как фокусник, показавший замысловатый фокус. – Они исчезли. – На секунду обе притихли, а затем Дефне кивнула, решившись. – Тогда на Кипре пропало очень много людей. А близкие ждали их, надеясь, что они живы и просто находятся в плену. То были ужасные годы. – Дефне мотнула головой и так крепко сжала губы, что они посинели. – Жители обеих частей острова страдали, и жителям обеих частей острова категорически не нравилось, когда кто-то громко об этом заявлял.

– Почему?

– Потому что прошлое – это темное кривое зеркало. Когда ты в него смотришься, то видишь лишь собственную боль, а для чужой просто нет места. – Заметив замешательство дочери, Дефне попыталась улыбнуться – тонкогубой улыбкой, больше похожей на шрам.

– А в их ресторане было мороженое? – Ада спросила первое, что пришло ей в голову.

– Ой, можешь не сомневаться. У них были сказочные десерты, но моим любимым были запеченные в меду фиги с анисовым мороженым. Потрясающий букет вкусов: сладкий, острый, немного терпкий. – Дефне сделала паузу. – Я когда-нибудь рассказывала тебе о твоем дедушке? Он был шеф-поваром. Ты знала? – (Ада покачала головой.) – Он был шеф-поваром в известном отеле «Ледра палас». Каждый вечер там устраивали званые обеды. Папа обычно готовил для гостей именно этот десерт. Рецепт он получил от итальянского шеф-повара. Впрочем, я тоже знала, как готовить такой десерт, и рассказала о нем Юсуфу с Йоргосом. Он им так понравился, что они добавили десерт в свое меню. Я ужасно гордилась, хотя и боялась, что об этом узнает папа. Надо же, я переживала из-за какого-то дурацкого пудинга! В юности мы все страшно наивные. Нас волнует такая ерунда. – Дефне подмигнула, словно собираясь поделиться секретом. – Знаешь, я никогда не готовила. Когда-то я это делала. А потом перестала.

Тем временем где-то рядом зазвучала уже другая песня. Ада попыталась разобрать слова на турецком и не смогла.

– Пожалуй, пойду умою лицо. – Дефне поднялась, и ее неожиданно качнуло вперед, однако в последний момент она смогла удержаться.

И Ада услышала хруст раздавленных ногой баночек из-под йогурта.

– Боже правый! Что я натворила! – Наклонившись, Дефне подобрала расплющенные картонные трубки. – Это ведь было твоим?

Ада ничего не ответила, опасаясь разрыдаться, как только откроет рот.

– Это твоя школьная поделка? Прости, дорогая. Что это было?

– За́мок, – с трудом выдавила Ада.

– Ой, моя милая!

Когда Дефне притянула дочь к себе, та невольно напряглась. Она съежилась, словно придавленная чем-то невидимым, не имевшим названия. И в этот самый момент уловила в дыхании матери алкогольный душок. Он был совсем не похож на запах вина, которое заказывал папа, когда они всей семьей ходили в хороший ресторан, или на запах шампанского, которое родители пили, встречаясь с друзьями. Нет, запах был совсем другим – едким, металлическим.

Это был запах печали.

Ближе к вечеру Ада почувствовала, что проголодалась, и, покинув свою комнату, неуверенно прошла на кухню. Тетя была там, мыла посуду в раковине, погрузив руки глубоко в воду, и смотрела на экране телефона нечто вроде турецкой мыльной оперы.

– Привет.

– А? – Мерьем подпрыгнула. – Ты меня напугала!

Открыв рот, Мерьем прижала большой палец к нёбу.

Ада бросила на нее насмешливый взгляд:

– Вы всегда так делаете, когда пугаетесь?

– Конечно. А что делаете вы, англичане? – (В ответ Ада лишь пожала плечами.) – Твой отец снова проверяет свое фиговое дерево, – выключив телефон, сообщила Мерьем. – В такую-то непогоду! Я сказала, что на улице слишком холодно, дикий ветер, но он даже слушать ничего не хотел.

Открыв холодильник, Ада достала бутылку молока, затем насыпала в миску свои любимые хлопья.

Мерьем, нахмурившись, наблюдала за племянницей.

– Только не вздумай сказать, что собираешься съесть этот обед холостяка.

– Я люблю хлопья.

– Да неужели? По мне, так они все пахнут жевательной резинкой. Крупы не должны быть такими. С ними явно что-то не так.

Ада придвинула стул и начала есть, хотя теперь ей действительно показалось, что от хлопьев исходит забавный сладкий запах.

– Значит, вы научились готовить у своего отца? Он ведь был шеф-поваром, да?

Мерьем застыла на месте:

– Ты что, слышала о бабе́?

– Мама мне рассказала… однажды. Она тогда была не совсем трезвой, если хотите знать. А вообще-то, она никогда не говорила о Кипре. Никто в нашем доме не говорил.

Мерьем, вернувшаяся к грязной посуде, на секунду притихла. Затем, сполоснув кружку и опрокинув ее на сушилку, осторожно спросила:

– И что именно ты хочешь знать?

– Все, – ответила Ада. – Мне до смерти надоело, что со мной обращаются точно с ребенком.

– Все, – эхом повторила Мерьем. – Никому не дано знать всего. Ни мне, ни твоему отцу… Мы лишь ловим обрывки информации, каждый из нас, и иногда твоя обрывочная информация не совпадает с моей. А тогда какой толк рассказывать о прошлом, если оно только сыплет соль на раны? Знаешь, как у нас говорят? Держи рот на замке. Слово – серебро, а молчание – золото.

– Я не согласна. Человек всегда должен высказаться. Чего бы это ни касалось. – Ада воинственно сложила руки на груди. – Не понимаю, чего вы боитесь. А кроме того, я обо всем этом постоянно читаю. Я знаю, что турки враждовали с греками, причем очень жестоко. Британцы тоже были втянуты. Нельзя забывать о колониализме. Ясно как день. Не понимаю, почему папа будто воды в рот набрал, словно это типа какой-то секрет. Похоже, он не понимает, что теперь все можно найти в Интернете. Мое поколение не боится задавать вопросы. Мир изменился.

Вытащив пробку из раковины, Мерьем смотрела, как вода суетливыми кругами с бульканьем уходит вниз. Потом вытерла руки о передник и улыбнулась, однако глаза ее оставались серьезными.

– Неужели мир действительно так сильно изменился? Надеюсь, ты права.

В тот день Дефне, держа раздавленный замок, словно раненую птицу, заговорила о Кипре, рассказав Аде то, о чем никогда прежде не упоминала.

– Милая, я родилась около Кирении. И мне тоже знаком замок, похожий на тот, что ты сделала, только мой стоял высоко на скале. Говорят, именно он в свое время вдохновил Диснея. Помнишь «Белоснежку»? Замок злой королевы, окруженный диким кустарником и острыми камнями? – (Ада кивнула.) – Замок назвали в честь Илариона, святого из Палестины. Он был отшельником.

– А это кто?

– Отшельник прячется от мира. Хотя тут нужно внести ясность. Отшельник не мизантроп. Он вовсе не ненавидит людей. Нет, он их любит, но не хочет с ними общаться.

Ада снова кивнула, хотя, в чем тут суть, яснее не стало.

– Святой Иларион был путешественником. Он посетил Египет, Сирию, Сицилию, Далмацию… а затем приехал на Кипр. Помогал бедным, кормил голодных, лечил больных. У него была одна великая миссия: избегать искушения.

– А что такое искушение?

– Ну… это вроде как если бы я дала тебе шоколадку и попросила не есть ее до завтрашнего дня, а ты положила шоколадку в ящик, но, открыв ящик проверить, на месте ли шоколадка, подумала: «Почему бы не откусить кусочек?» И в результате съела всю целиком. Вот это и есть искушение.

– А святому такое не нравилось, да?

– Да. Он не был любителем шоколада. Святой Иларион намеревался избавить Кипр от всех демонов. Он бродил по долинам, убивая гоблинов, уничтожая адских тварей, пока в один прекрасный день не явился в Кирению и не залез на скалы, чтобы взглянуть на остров. Иларион решил, что потрудился на славу и можно отплывать в другой порт. Весьма довольный собой, он обозрел окрестности и мирно спящие благодаря его неустанным трудам деревни. А потом услышал голос: «Святой Иларион родом из Газы, заплутавший странник… ты уверен, что извел всех мерзких демонов?»

«Конечно извел, – не без некоторого самодовольства ответил святой. – Если какие-то и остались, покажи мне их, Господь, и я моментально их уничтожу».

«А как насчет тех, что внутри? Ты их тоже убил?» Вот тогда-то святой и понял, что уничтожил тех демонов, которых видели его глаза, но не тех, что внутри. И знаешь, что он тогда сделал?

– Что?

– Чтобы не слышать безнравственных, безбожных голосов в голове, святой Иларион залил себе уши расплавленных воском. Правда ужас? Никогда так не делай! Лишив себя слуха, Иларион отказался спускаться с горы. Прошел год, затем другой, и святой начал думать, что, хотя абсолютная тишина его полностью устраивала, кое-чего ему явно не хватало: шелеста листьев, журчания ручья, барабанной дроби дождя, чириканья птиц. Животные, заметив его печаль, стали приносить ему всякие блестящие предметы, чтобы взбодрить. Кольца, бусы, серьги, бриллианты… Однако святого не интересовали богатства. Он вырыл яму и закопал их там. Вот почему люди тайно ищут в замке сокровища.

– А вы с папочкой туда ходили?

– Да, каним. Мы там даже ночевали. Мы поклялись пожениться, что бы ни говорили наши родители и родственники. А когда у нас родится ребенок, назвать его в честь нашего острова. Если это будет мальчик, мы поклялись дать ему греческое имя Нисос, а если девочка – турецкое имя Ада. Тогда мы еще не знали, что нам не суждено вернуться на Кипр.

– А вам удалось найти сокровище? – спросила Ада в надежде сменить тему на более веселую.

– Нет, но мы нашли нечто получше, нечто бесценное. Тебя!

И лишь намного позже Ада поймет, что имела в виду мама. Папа и мама провели ночь возле замка. Именно тогда они и зачали ее, Аду, в том самом месте, где много веков назад одинокий святой вступил в неравный бой с собственными демонами.