В октябре 1959 года в Мюнхене нашим агентом-боевиком Сташинским был ликвидирован руководитель ОУН Степан Бандера.

Я в то время работал в Германии под прикрытием совпосольства в ГДР и хорошо помню описание событий в западной и советской прессе. Существовало две версии. Первая — самоубийство, так как на губах Бандеры судмедэксперты обнаружили мельчайшие осколки тонкого стекла, а в желудке следы синильной кислоты. Медики утверждали, что Бандера мог принять яд. По другой — это была насильственная смерть, наступившая мгновенно оттого, что кто-то смог запихнуть в рот жертвы ампулу с ядом. Однако следов сопротивления жертвы обнаружено не было.

В советской печати и прессе наших друзей из соцлагеря появилось несколько сообщений о смерти Бандеры, которого «убрала» западногерманская Федеральная служба разведки, возглавлявшаяся генералом Геленом. Присовокупили сюда и федерального министра Оберлендера, заметавшего свою причастность к командованию в 1941 году украинским батальоном «Нахтигаль», о делах которого слишком много знал Бандера.

За выполнение специального задания органов КГБ агент Ста-шинский был награжден орденом Красного Знамени. Вручал ему орден А.Н. Шелепин, в то время председатель КГБ. Ряд оперативных работников были награждены орденами Красной Звезды, медалями, знаками «Почетный сотрудник КГБ», повышены досрочно в воинских званиях и должности.

Проживая в 1960 году в ГДР, где Сташинский готовился к работе в условиях Западной Германии, он познакомился и стал встречаться с гражданкой ГДР некой Ингой Поль, работавшей в Западном Берлине. Кстати, в Западном Берлине до возведения стены в 1961 году работали многие немцы из Восточного Берлина — столицы ГДР.

Проверка этой женщины показала, что она настроена антисоциалистически. Сотрудники, у которых агент находился на связи, пытались отговорить Сташинского от встреч с Поль, но он влюбился в нее и просил разрешения на брак, утверждая, что сумеет оказать нужное для работы с нами влияние и идеологически перевоспитать.

Разрешение на брак с немкой дал А.Н. Шелепин. Сташинский имел тогда советские документы на имя Крылова. Вскоре супруги Крыловы выехали в Москву и их постепенно начали готовить к работе на Западе. Однако выяснилось, что мы имеем дело с антисоветски настроенной Поль. Более того, она духовно была сильнее мужа, и не он, а она оказывала на него прозападное влияние. От использования супругов в работе в качестве советских нелегалов решили отказаться.

Беременная Поль уехала рожать ребенка в Берлин весной 1961 года, а в начале августа того же года ребенок умер и руководство КГБ разрешило выезд Сташинского в ГДР, совершив тем самым роковую ошибку.

Сопровождал Сташинского опытный куратор агента подполковник Александров Юрий Николаевич, ранее работавший в Берлине. Мне позже рассказывали товарищи о резолюции на одном из рапортов по вопросу выезда Сташинского в Берлин из Москвы, сделанной легендарным разведчиком генералом Александром Михайловичем Коротковым, в то время заместителем начальника советской разведки: «Сташинского на Запад выпускать нельзя. Следует создать ему все условия для жизни, построить дачу в любой части Советского Союза по его желанию».

Генерал Коротков умер в июне 1961 года. Уверен, что был бы он жив, Сташинский из Союза никогда бы не выехал в ближайшие несколько десятилетий. И это было бы правильно. Есть обстоятельства, и они с точки зрения государственной безопасности оправданны, когда выезд за пределы своего государства должен быть запрещен. Эти обстоятельства известны всем разведкам мира.

Работавший в то время в аппарате КГБ в ГДР сотрудник, занимавшийся разработкой украинской эмиграции, Александр Пантелеймонович Святогоров, хорошо знавший Сташинского во время его подготовки к ликвидации Ребета и Бандеры, высказал обоснованное сомнение в искренности и надежности агента, в особенности после женитьбы его на Инге Поль.

Святогоров устно доложил свои сомнения одному из руководителей аппарата КГБ в Берлине и предложил организовать усиленную охрану супругов, обеспечив надежное негласное наружное наблюдение.

Принимавший устный доклад Александра Пантелеймоновича генерал сослался на мнение куратора Сташинского Александрова, который был абсолютно уверен в преданности органам КГБ своего подопечного и не допускал мысли о возможной измене. А она случилась.

12 августа 1961 года в день похорон ребенка супруги Сташинские скрытно оставили дом родителей жены недалеко от Берлина и выехали в Западный Берлин, где в полицейском участке заявили о бегстве из ГДР по политическим мотивам. Немецкая полиция сразу же передала супругов американцам.

В те дни только самый узкий круг лиц из высшего руководства ГДР и Москвы знал о предстоящем перекрытии секторальных границ в Берлине, что и произошло в ночь с 12 на 13 августа, то есть с субботы на воскресенье, 1961 года. Находившиеся на похоронах ребенка сотрудники КГБ недоумевали по поводу отсутствия родителей.

В конце дня 13 августа 1961 года стало ясно, что Сташинские ушли на Запад. Все те, кто знал, какие задания выполнял агент в 1957 и 1959 годах в Мюнхене и что может произойти, если Ста-шинский заговорит, пришли в шоковое состояние.

Как и следовало ожидать, Сташинский заговорил. Его заявление западным властям о том, что он агент КГБ и по заданию советской госбезопасности ликвидировал известных украинских политических эмигрантов Ребета и Бандеру, показалось американцам вначале неправдоподобным. Лишь убедившись по предъявленным документам и рассказам Сташинского, что все это правда, они передали агента немцам, чтобы через немецкий Федеральный суд развернуть широкую антисоветскую кампанию.

В Берлин из Москвы прибыла специальная комиссия для разбора такого крупного ЧП. Подполковник Ю.Н. Александров в сопровождении оперработников был сразу же самолетом отправлен в Москву, где через несколько дней арестован. По команде руководства КГБ следственные материалы должны были быть направлены в военный трибунал, что грозило Александрову минимум восемью годами строгой изоляции. Спасло Александрова от тюрьмы одно обстоятельство. Тогда, в годы хрущёвской «оттепели», было разрешено участие адвоката в предварительном расследовании. Александрову дали на выбор любого защитника из утвержденного КГБ списка. На это арестованный Александров заявил, что по рекомендации родственников у него уже имеется адвокат, на что он имеет право как гражданин СССР. Конечно же он знал, что этот защитник, член Московской коллегии адвокатов, еврей по национальности, давно интересует органы КГБ за свои связи с сионистскими кругами и лицами из числа этих кругов, подозреваемых КГБ в принадлежности к ЦРУ. Чекисты пытались отговорить Александрова, но тот стоял на своем. Руководство, как всегда, нашло «соломоново» решение — уволить без пенсии и выходного пособия, чтобы «круги дальше не пошли»…

То же самое произошло и с указанным выше А.П. Святогоровым. Его отправили по месту службы в Киев с указанием немедленно уволить из органов госбезопасности, как и Александрова, без пенсии. Руководство КГБ Украины заступилось за Святогорова, считая решение Москвы неправильным. В те годы это был смелый поступок. Сам Александр Пантелеймонович отличался принципиальностью и честностью. В годы войны десантировался в тыл противника, где, рискуя жизнью вплоть до самопожертвования, выполнял задания Центра. Среди партизан был известен как майор Зорич. Оккупантам он так досаждал, что они организовали на «посланца Москвы» Зорича настоящую охоту, к счастью, неудачную. Не они, а Зорич привел их в ловушку. Киеву удалось отстоять честь и достоинство Святогорова-Зорича…

Александр Пантелеймонович все надеялся, что за него заступится тот генерал, которому он устно докладывал о своих сомнениях в агенте. Не указал разведчик Святогоров в своем письменном объяснении комиссии, что устно докладывал о своих сомнениях, надеясь на помощь генерала. Не дождался. Все промолчали…

15 или 16 августа, на третий день после перекрытия границы, меня вызвали к руководству аппарата КГБ и, как сотрудника посольства с диппаспортом, направили вместе с Святогоровым для его прикрытия в Западный Берлин на поиски Сташинского. Александр Пантелеймонович сам попросил выделить для его прикрытия именно меня, так как я, работая в свое время в Киеве, не только знал Сташинского по некоторым оперативным материалам и рассказам готовивших операцию товарищей, но и видел его, как говорится, «вживую». К счастью, Сташинский не знал и не видел меня.

Мы заняли удобную позицию метрах в 80-100 от главного входа в комплекс зданий на Клейаллее, где размещалась военная комендатура США, административные органы и находились службы ЦРУ. Мы вели по очереди все светлое время дня наблюдение с помощью бинокля. Конечно же это было никому не нужное и заранее обреченное на неудачу мероприятие, годившееся только для доклада в Москву о принятых мерах. Сташинский, если бы он даже еще оставался в Берлине и по воздушному коридору не был вывезен американцами в Западную Германию или еще куда-нибудь подальше для его же безопасности, был надежно укрыт нашим противником. Даже если бы он все еще оставался в Берлине, американцы вывезли бы его в дальнейшем в автомашине и мы бы его просто не заметили.

Это наблюдение мы вели два дня. Святогоров надеялся на чудо. В первый же день, заняв выбранную позицию, он заявил мне: «Георгий, у меня с собой пистолет. Если мы увидим Богдана, уходи, я буду стрелять. Мне терять нечего. Я убью Богдана и себя». Если бы у меня была хоть малейшая надежда на успех дела, я бы все равно не стал доносить на товарища, хотя и подвергал себя риску быть строго наказанным руководством КГБ, узнай оно об этом…

После завершения процесса в Карлсруэ в 1962 году поднялась огромнейшая волна антисоветчины. Вся западная печать буквально захлебывалась от самых грубых выпадов в адрес Москвы, Советского Союза, КПСС, КГБ. Сташинский как-то ушел в тень. «Убийцы в Москве. Это Хрущёв, Кремль, КГБ. Сташинский жалкий исполнитель, сознание которого сумели отравить коммунисты-чекисты».

Несколько сдержаннее вели себя некоторые западные крупные официозы, правительства основных западных держав.

К сожалению, мы тогда не могли ответить, что по отношению к Бандере был приведен в исполнение приговор Верховного суда о его казни по воле и желанию народа за убитых по приказу Бандеры тысячах советских людей. Наши политические потери из-за предательства Сташинского были огромны.

Оценки трагических событий осени 1959 года с позиций сегодняшнего дня выглядят иными, да и сама акция не достигла результата. Скорее наоборот — она принесла обратное.

Мне в середине 60-х годов рассказывал в Киеве один из руководителей операции полковник А.Д., получивший за нее орден Красной Звезды, что к моменту завершения дела, продолжавшегося 8 лет, ситуация изменилась.

Дело в том, что, когда принималось решение о ликвидации Бандеры, основанное на приговоре Верховного суда о казни главаря ОУН за море пролитой крови, вооруженная борьба с бандеровским подпольем была в разгаре. Через несколько лет сопротивление подполья, особенно после 1950 года, резко пошло на убыль. Спустя еще несколько лет Бандера и его ближайшее окружение уже не воспринимались их западными покровителями как солидные партнеры по работе против Советского Союза. Авторитет самого Бандеры также стал падать. И не только у западных спецслужб, но и среди руководящих членов ОУН, украинской эмиграции.

Бандеру радовала каждая газетная или журнальная статья в советских изданиях о проявлениях украинского национализма. Он буквально бежал к своим хозяевам, доказывая, что дело его продолжает жить, что с ним «советы» еще считаются и боятся его. Он радовался каждому судебному процессу над украинскими националистами, которые время от времени проходили в Западной Украине. «Вот видите, — обращался он к своим западным друзьям, — опять они говорят обо мне».

Политический престиж Бандеры падал с каждым днем.

Где-то за год до приведения приговора в исполнение украинские чекисты докладывали Москве об изменившейся обстановке вокруг Бандеры, о все усиливающихся разногласиях в руководстве зарубежной ОУН, виновником которых зачастую был Бандера, грызне среди лидеров, о наличии в руководстве разных мнений о способах и средствах ведения борьбы против Советского Союза, о расколе руководства, о падении авторитета Бандеры.

Украинские чекисты в связи с этим ставили вопрос о возможной отмене этой операции, так как смерть Бандеры, по их мнению, может способствовать политической консолидации оуновс-ких зарубежных центров. Москва не соглашалась с мнением Киева. Наверное, определенную роль сыграл и чисто человеческий фактор: кому не хочется получить правительственную награду или повышение по службе? Тем более все было готово для осуществления этой акции…

Похороны Бандеры вылились в мощную демонстрацию единства и сплоченности зарубежных украинских националистов. Смерть Бандеры консолидировала враждебные Советскому Союзу силы в среде украинской эмиграции.

Украинские эмигрантские газеты в те дни писали: «Бандера умер, но дух его живет». Невольно, как ни чудовищно это звучит, он с нашей помощью превратился в националистического Иисуса Христа.

А Сташинский навсегда исчез из поля зрения нашей разведки.