Летом 1978 года переговоры Брежнева и Хонеккера опять проходили в Крыму. На этот раз они встречались на территории резиденции Брежнева внутри грота. Перед обоими партийными лидерами лежали листы с нужными текстами. Первым начал Брежнев. Он медленно читал свой текст, а я переводил на немецкий. Бруно Малов, в то время заместитель руководителя отдела международных связей ЦК СЕПГ, должен был переводить на русский язык слова Хонеккера.

Примерно в середине выступления я услышал из уст Брежнева одну несуразную фразу, которую невозможно было перевести. Анатолий Блатов, помощник Брежнева, тоже обратил на нее внимание. Я подал ему знак: смочив языком указательный палец, я потер его несколько раз о большой палец той же руки. Мне хотелось, чтобы он понял по этому жесту, что страницы Брежнева, наверное, слиплись. Блатов это сообразил. Он поднялся с места, склонился над бумагами Брежнева так низко, что тому даже пришлось отклониться назад, и отделил друг от друга две слипшиеся странички. Одну он положил справа, другую — в стопку еще не прочитанных страниц. Обо всей этой сцене едва ли стоило упоминать, если бы не поведение Брежнева, очень характерное для его тогдашнего физического состояния. Брежнев сконфузился и сердито смотрел то на Блатова, то на меня. Казалось, до него не дошло, что в его тексте произошел разрыв. Эрих Хонеккер, который не знал русского языка и целиком зависел от перевода, и подавно ничего не понял.