Эта была самая маленькая аудитория за всю мою «лекторскую» деятельность в ГДР. Короткий осенний день. Несколько часов езды машиной Общества германо-советской дружбы (ОГСД) с немецким водителем (такое тоже иногда бывало) в Саксонию. Не помню, по каким причинам плановая лекция перед немецким коллективом была отменена. Нам стало об этом известно уже по прибытии в районное отделение ОГСД. Извинились немецкие товарищи и, чтобы не пропадала поездка, предложили встретиться с народом в одном из сельскохозяйственных производственных товариществ, по-нашему — колхозов.

Там тоже что-то «не сработало», и дело кончилось дружеской встречей с одной из крестьянских бригад этого товарищества. Пока шли переговоры, пока ехали в далекую сельхозбригаду, прошел еще час. Стало темнеть. Приехали. Деревянный длинный дом-бытовка на колесах, где-то в конце огромного поля. Нас ждали. У входа гостей встречают две девушки в нарядных народных деревенских одеждах. Входим. Аккордеон и мандолина в руках парня и девушки, одетых в синие рубашки с эмблемами Союза свободной немецкой молодежи — ССНМ (как наш комсомол). По взмаху симпатичной девушки в такой же рубашке члена ССНМ схода «берут» «Подмосковные вечера». Все присутствующие, за исключением играющих музыкантов, приветствуют советского гостя и прибывших с ним представителя районной ОГСД, водителя и двух руководителей товарищества дружными аплодисментами. Все улыбаются. Снова взмах руки «дирижера» — и музыканты и еще четверо присоединившихся к их исполнению женщин продолжают все хором петь «Подмосковные вечера». Поют слаженно, красиво. Понятно, что в этой деревне, как и в большинстве подобных мест, есть свое хоровое общество. Такие встречи с хоровым пением при музыкальном сопровождении приняты у наших немецких друзей. Меня, как дорогого советского гостя, встречают советской песней. Членов бригады, куда входят и музыканты с хором, 15 человек. Всех вместе — 20. В вагончике становится душно. Две «летучие мыши» ярко освещают небольшое помещение.

Начинаю свое «выступление». Называю себя и прошу представиться бригаде. Это охотно и с юмором принимается. Каждый называет себя, со смехом уточняя свое семейное положение и социальный статус. Бригадир — женщина в возрасте. Член СЕПГ. У нее две замужние дочери и четверо внуков. Муж не вернулся с Восточного фронта. Обычно я не читаю по бумаге свое выступление, а рассказываю содержание темы, обращаясь к записям за нужной цитатой, цифровыми и другими данными. На сей раз я решил превратить доклад в беседу. Рассказывал о наших достижениях в области экономики и внешней политики, сравнивая их для наглядности с достижениями и успехами в Республике. Я пытался втянуть в беседу некоторых, кто помоложе и с пытливым взглядом. Это мне удалось. Все проходило удачно, кроме неожиданно для меня возникшего языкового барьера. Я знал, что даже немцы из других регионов Германии не всегда понимают содержание саксонских песен, поговорок, а иногда и речь. Деревенский народ простой, без особого образования. Местный саксонский диалект — один из самых тяжелых и непонятных из многочисленных немецких диалектов. Я понимал их с трудом. Почти каждый вопрос переспрашивал. Иногда возникали комичные ситуации, и мы вместе посмеивались. Наконец-то вопросы прекратились.

Вдруг бригадир-женщина обращается ко мне:

— Скажите, товарищ, а мы скоро построим коммунизм?

Я стал объяснять, что мы, собственно, уже вступили в его первую фазу — социализм. Выполнили основной принцип этой фазы: от каждого по способностям, каждому по труду. Что касается второй фазы, окончательной, собственно коммунистической, принцип которой: от каждого по способностям, каждому по потребности, то это вопрос далекого будущего. Стал рассказывать о национально-освободительном движении в бывших колониях, о распространении социалистических идей, социалистической Кубе, пылающей в огне борьбы Африки и Южной Америки, Юго-Восточной Азии и т. д. и т. п. Вижу, глаза у женщины погрустнели. Говорю:

— Но наши потомки — внуки и правнуки — точно вступят в совершенно новую и счастливую жизнь.

Слушая меня, она смотрела куда-то в пространство поверх моей головы и вдруг тихо произнесла:

— А мне так хотелось дожить до коммунизма.

И грустно улыбнулась, сложив на животе такие же, как и у наших колхозниц, натруженные тяжелым крестьянским трудом руки…

Они еще долго не отпускали меня. Когда мы вышли из душной бытовки, наступила ночь. Молодые звонкие голоса провожали нас советской песней. В Берлин вернулись на рассвете. Дважды останавливались для заправки и в дорожных закусочных подбадривали себя крепким кофе. Водитель — пожилой человек — настолько устал, что с трудом вел машину, и, чтобы не заснуть, мы вместе во весь голос пели известные нам немецкие, русские и советские песни.

Собранные еще до нашего приезда в саксонскую деревню полевые цветы девичьи немецкие руки сформировали в красивый букет, который я с благодарностью приял и долго любовался им дома в Берлине, вспоминая трогательную встречу с симпатичными простыми людьми из далекой сельскохозяйственной немецкой бригады.