Это случилось в яркий солнечный день 6 апреля 1966 года. Над городом высоко в небе стояла легкая дымка перистых облаков. Ничто не предвещало трагедии. Кто-то из Западного Берлина позвонил в посольство и сообщил, что только что в озеро в английском секторе Западного Берлина — Штесензее — упал советский самолет. Руководитель западноберлинской группы (была такая в те годы в посольстве) Виктор Николаевич Белецкий вместе со мной сразу же выехал в Западный Берлин. Стоявшие на разделяющей озеро дамбе местные жители и полиция рассказали, что 35–40 минут назад в озеро упал самолет, хвостовая часть которого с выделяющейся красной звездой на руле поворота и черными цифрами бортового номера на конце фюзеляжа торчала из темно-зеленой и все еще бурлящей от пузырей воздуха воды.

По немецкой полицейской рации мы связались с английской комендатурой, где нам ответили, что их представители уже в дороге. И действительно, через пару минут подъехали несколько автомашин с военными, в том числе несколько в штатском. Мы сделали англичанам заявление, что самолет является собственностью Советского Союза, что он упал в Западном Берлине в озеро, соединяющееся каналом с водными поверхностями ГДР, то есть рекой Хафель — притоком Шпрее.

По существующему положению, оговоренному с союзниками на Потсдамской конференции в 1945 году, все воды Западного Берлина, соединяющиеся с водными поверхностями бывшей советской зоны оккупации Германии, относятся к юрисдикции ГДР. И что бы нам ни заявляли по этому вопросу англичане, дело они будут иметь в случае необходимости с советской стороной.

Англичане стали с кем-то советоваться по рации, а мы, жестко повторив свое заявление и попросив их проинформировать об этом свое начальство, возвратились в посольство, чтобы как можно скорее доложить об этом серьезном происшествии в Москву.

Временный поверенный пытался связаться с находившимися в Москве на пленуме ЦК КПСС послом Абрасимовым П.А. и главкомом ГСВГ П.К. Кошевым, но безрезультатно. Был воскресный день. Звонить же министру А. А. Громыко или самому генеральному — Брежневу — временный поверенный пока не решался. Генералы-авиаторы рассказали, что самолет был ЯК-28, истребитель-бомбардировщик, новая секретная машина, модифицированная на базе ранее выпускавшегося серийного ЯК-25. В самолете находятся три сверхсекретных, неизвестных противнику наших новых прибора: определители «свой-чужой» с земли и в воздухе и наводящий на цель. Если приборы попадут в руки англичан, ущерб будет огромный. По инструкции того времени пиропатроны, уничтожающие приборы при вынужденных посадках, связанных с перегрузками или разрушением самолета, вставлялись не на заводе, а только в подразделениях боевого применения, то есть в частях ВВС.

В посольство начали подтягиваться военные. Появился и военный комендант Берлина с немецкой стороны — генерал-лейтенант Поппель, сразу же внесший весьма разумное предложение: не теряя времени, направить мощный немецкий военный катер под советским флагом и с переодетой, как он выразился, в красноармейскую форму, немецкой командой, развести перегораживающие водную поверхность пограничные боны, зацепить тросом самолет и вытащить его в воды ГДР. Предложение немца было поддержано только Белецким, мною и командиром танковой бригады по охране совучреждений в Берлине полковником Селехом, готовым дать своих солдат для обеспечения этой операции, но, естественно, с санкции начальства ГСВГ. Никто из присутствовавших генералов и наш поверенный не поддержал нас, опасаясь международного скандала. Все ждали решения Москвы.

Предложение военного переводчика, щуплого, невысокого роста капитана, доставить его на дипломатической машине в Западный Берлин в военной форме, подплыть на надувной лодке к самолету, взобраться на хвостовое оперение, привязать себя и оставаться таким образом как бы на части советской территории любое нужное время до решения вопроса всерьез воспринято не было. А напрасно — время начинало работать против нас.

Повинуясь какому-то необъяснимому чувству, я пересчитал наших военных, столпившихся в небольшой приемной на первом этаже посольства. Человек двадцать, только одних генералов — двенадцать. Все были чрезмерно возбуждены, что-то сумбурно говорили, перебивая друг друга и пересыпая эмоциональные высказывания четкой, в данном случае оправданной русской нелитературной лексикой. Дружно сетовали на отсутствие своего высшего начальства. Бестолковость и бездействие вызывали недоумение. Ведь кто-то же из военных, замещавших отсутствующего главкома Кошевого, должен был принять волевое и нужное решение. Нам с Белецким тогда вспомнились события «контрреволюционного путча» 17 июня 1953 года, когда в то время главком ГСВГ Гречко, спасая социализм, без санкции Москвы (она была получена позже) вывел танки на улицы городов Республики, что сразу же охладило горячие головы и пыл митингующих.

Наконец удалось разыскать посла. Петр Андреевич, будучи человеком решительным и смелым, моментально дал «добро» на проведение операции, предложенной немецким генералом.

Последовавший сразу же после санкции Москвы выезд на место трагедии показал, что время нами было безвозвратно упущено. Англичане оцепили место падения по дамбе и берегам плотным кольцом солдат и военной полиции. На берегу стояло несколько пулеметных броневых автомобилей. По озеру сновали английские военные катера. Посторонних, кроме советских дипломатов и нескольких наших генералов, к месту падения самолета не пропустили. Ожидалось скорое прибытие плавучего крана для подъема самолета и королевских боевых пловцов из Лондона для извлечения тел пилотов. Место падения англичане на наших глазах быстро закрыли большими деревянными щитами на надувных плотах, полностью скрывшими торчавший из воды хвост самолета, а с наступлением ночи ярко осветили установленными на берегу прожекторами. Работали боевые пловцы. Неожиданно воцарилась темнота, прожектора выключились. В кромешной темноте ничего не было видно. Через час прожектора вновь заработали. Мы только могли догадываться, что англичане в это время скрытно доставили тела пилотов в установленную на берегу и ярко освещенную изнутри палатку и там производили какие-то манипуляции, ибо именно из этой палатки на рассвете были вынесены тела наших парней. Нам не разрешили присутствовать при подъеме из воды тел пилотов и их осмотра.

Англичане предложили передать тела летчиков с торжественной церемонией, с соблюдением военного ритуала. Мы с трудом уговорили наших генералов согласиться. На берегу выстроилась рота шотландских стрелков в коротких юбках и шерстяных гольфах. Рядом — шотландский военный оркестр. Из палатки по шесть человек на каждое тело вынесли запакованные в шерстяные одеяла такой же яркой раскраски, как и юбки стрелков, наших пилотов. Оркестр шотландских волынок заиграл похоронную мелодию. Раздались гортанные выкрики английских команд. Со специально смонтированных на берегу флагштоков приспустили английский и советский флаги. Протяжно пропела военная труба, и тела погрузили в советскую машину. Печальный церемониал закончился. Под унылые звуки волынок кортеж советских машин направился в сторону Восточного Берлина. Вскоре тела героев были отправлены на Родину.

Созданной в связи с катастрофой специальной авиационной комиссией было установлено следующее. Два новейших советских истребителя-бомбардировщика ЯК-28, прибывших накануне прямо со Свердловского авиационного завода по маршруту Свердловск — Москва — Берлин на аэродром Эберсвальде к северо-востоку от Берлина, поднялись в воздух и взяли курс на аэродром Бранд, что в 140 километрах юго-западнее Берлина. Набрав высоту 6 тысяч метров, что соответствовало заданному эшелону, самолеты начали снижение. Неожиданно у самолета, пилотируемого летчиком капитаном Борисом Капустиным и пилотом-штурманом старшим лейтенантом Юрием Яновым, отказал правый двигатель. Разворачиваясь в сторону работающего двигателя, как положено по инструкции и теряя высоту, самолет очутился над большим городом, который слева по его курсу мог быть только Западным Берлином. Отказал второй двигатель, и тяжелая машина камнем пошла к земле. Летчики ясно видели жилые массивы громадного города. Высота 4 тысячи метров. В баках 5 тонн горючего.

По конфигурации разбитых костей и тела пилота авиационные медики определили: капитан Капустин увел машину в сторону от жилых домов, пытаясь посадить ее на поверхность мелькнувшего перед ним озера. Не хватило высоты и скорости. ЯК-28 под углом 30° вошел в поглотившую его воду. Вплоть до удара о водную поверхность капитан Капустин крепко держал ручку штурвала, о чем свидетельствовала содранная на ладонях кожа.

Они могли катапультироваться, но не сделали этого — под ними были жилые дома. Что могло произойти, если бы ЯК упал на них, тяжело представить.

Один из пилотов в течение 20 минут был еще жив. Потом легкие его заполнились водой.

Авиационный самописец «черного ящика» выдал четкие параметры движения рулей, а пленка — последние слова командира, обращенные к пилоту-штурману: «Спокойно, Юра, спокойно». Далее был удар… Эти парни знали одно — под ними были жилые дома. Высотные герметичные костюмы пилотов были вскрыты англичанами. Личные и летные документы изымались, но были возвращены на место. Находившиеся в самолете секретные приборы исчезли — их англичане демонтировали и не возвратили. Они достались противнику целехонькими. Все остальные части самолета англичане через несколько дней вернули нашим военным.

Причина остановки двигателей — закупорка топливных трубок бумажными наклейками в обоих баках, не удаленных при их изготовлении.

Берлинцы приходили в совпосольство, чтобы выразить благодарность и признательность погибшим советским пилотам. Мы получили сотни писем от жителей Западного Берлина и ФРГ, в которых они восхищались мужеством наших летчиков. Во многих конвертах были деньги — пяти- и десятимарочные купюры — явно от неимущих. В основном это были пожилые люди, пережившие войну. Деньги мы с благодарностью отсылали обратно. Были и крупные переводы в адрес посольства для передачи семьям погибших. Их тоже не принимали, ссылаясь на достаточное государственное обеспечение.

Председатель западногерманской Социал-демократической партии Вилли Брандт, в то время правящий бургомистр Западного Берлина, выступил с предложением наградить героев-летчиков высшей военной наградой ФРГ — Золотым Крестом, что по статуту ордена предусматривало выплату крупной денежной суммы. Предложение Брандта нашло положительное решение правительства в Бонне. Мы отказались от награды. Брандту было направлено письмо, в котором мы указали, что трагедия произошла на территории Западного Берлина, который не является частью ФРГ и не относится к ее юрисдикции. У западноберлинского правительства — сената пока нет своих орденов. Советское правительство само наградит пилотов.

Военные рассказывали нам, что не только приборы, но и самолет представлял большой интерес для противника. Таких машин перед запуском их в серию было произведено всего три экземпляра, два из которых и направили в наши ВВС в Германию. Что касается украденных англичанами приборов, то сразу же после происшедшего была разработана новая инструкция, по которой подобные приборы отныне снаряжались пиропатронами на заводах.

Через пару дней после этого события мы предложили послу выйти через наши возможности на представительство в Западном Берлине одного из крупнейших в Европе журналов, «Штерн», с целью публикации интервью. Получив согласие, я посетил своих старых знакомых из этого журнала и договорился с ними.

Руководитель западноберлинского бюро журнала Зепп Эбель-зедер сразу же соединил меня с Гамбургом, где размещалось издательство. Главный редактор «Штерна» Генрих Наннен после переговоров со мной по телефону направил в Берлин одного из лучших штерновских редакторов Эгона Вацека. На встрече в бюро Агентства печати «Новости» по Блейбтройштрассе, 15, состоявшейся 16 апреля, Вацек неожиданно заявил, что не собирается задавать нам заранее подготовленные советской стороной вопросы, как это обычно практиковалось, и что его вопросы не должны быть известны даже нам. При этом он жестко обосновал свои условия тем, что его приличный заработок в журнале уходит на карманные расходы, так как, будучи мужем единственной дочери миллиардера Дюпона, он может позволить себе быть независимым и свободным, соблюдая, естественно, корректность со своей стороны и оберегая репутацию журнала, с которым он сотрудничает ради своего хобби — журналистики.

В ответ ему не менее твердо было заявлено, что мы готовы ответить на любые вопросы журнала. В тот же день состоялась встреча. С нашей стороны были заместитель командующего ВВС ГСВГ Герой Советского Союза генерал-майор авиации Василий Сидоренков со своим переводчиком, В.Н. Белецкий, пресс-атташе посольства Ю.Ф. Жаров и от АПН Л.Л. Бурняшев.

Вопросов было много, в том числе и каверзных, на которые западный журналист получил полные ответы. Спустя неделю в «Штерне» № 18 появилось интервью на нескольких страницах с большим количеством переданных нами ранее журналисту фотографий. Детально описывалась катастрофа и подчеркивались мужество и героизм русских летчиков, награжденных посмертно орденами Красной Звезды.

Эгон Вацек действительно оказался мастером своего ремесла, и не случайно Генрих Наннен именно его выбрал для первого в истории Западного Берлина интервью с советским генералом. Вацек не побоялся вступить в конфликтный разговор с военной администрацией США в Западном Берлине в связи с таинственным и непонятным происшествием, напоминавшим скорее шпионский детектив. Проживавший в Западном Берлине фотограф «Штерна» некий Ян Парик должен был срочно доставить весь рабочий материал в западноберлинский аэропорт Темпельхоф для передачи очередным рейсом в Гамбург. Однако спустя несколько часов материал в редакцию так и не поступил. Глубокой ночью Вацеку удалось разыскать Парика, и тот признался, что передал материал американцам, которые, перед тем как отправить материал по назначению, сняли с него копию. Материал поступил в редакцию только на следующий день. Так и осталось до конца невыясненным: то ли это была грубая работа американской разведки, то ли глупость, ведь через неделю все это появилось в очередном номере журнала «Штерн». Эта «шпионская» история в последующем была подробно расписана в журнале «Шпигель».

Спустя какое-то время в Берлин приехал уже прославленный в те годы ансамбль Александра Броневицкого. Совпосольство организовало выступление ансамбля и в Западном Берлине, где в одном из концертных залов под открытым небом ослепительно красивая Эдита Пьеха исполнила песню А. Пахмутовой «Огромное небо — одно на двоих», посвященную советским пилотам, самолет которых в 1966 году падал на жилые кварталы этого города. Когда она смолкла, по лицу ее текли слезы. Потрясенный зал молчал, многие плакали. Потом все встали и долго-долго не отпускали певицу…

Прошло много лет, но каждый раз, когда я слышу до боли знакомую мелодию и слова «А город подумал — ученья идут», в памяти возникают события тех далеких дней, залитый солнцем огромный город и подающий с неба как звезда самолет, в котором два русских парня спасали живущих на земле.