Глава 32
Время течет

Храм Божественного Возвращения был полностью заполнен, собрались почти все Зеленые кости Горного клана. Все сиденья были уже заняты, Шаэ проскользнула на последний ряд и опустилась на колени прямо на пол. Она надела широкополую летнюю шляпу и темные очки, так что Зеленые кости низшего ранга, стоящие на коленях рядом с ней, ее не узнали. Она рассчитывала, что в хаосе стольких нефритовых аур еще одна не привлечет внимания. Впереди, за рядами голов, она заметила Айт Мадаши – та сидела в первом ряду.

Как только взгляд Шаэ уперся ей в спину, Колосс Горных медленно повернула голову и всмотрелась в лица сидящих сзади. Возможно, Шаэ лишь вообразила, будто Айт ее Почуяла и пытается отыскать в темном углу зала, в котором они уже несколько раз встречались в прошлом, причем каждая встреча стала судьбоносной. Лицо Айт было припудрено белым, на шее повязан белый шелковый шарф, скрывавший уродливый шрам, так хорошо знакомый Шаэ.

Айт Мада повернулась обратно и подхватила пение монахов.

Вместе с остальными Шаэ шептала строки из Писания о Возвращении – обещание, что добродетельные души однажды вознесутся на небо и соединятся там со своими божественными родственниками.

Может, ей не следовало приходить. Она не входила в Горный клан и не была желанным гостем. И не любила Нау Суэнцзена. Шаэ считала его врагом и сама с удовольствием отправила бы его в загробную жизнь, пока он был Штырем, если бы у нее появилась такая возможность. Нау Суэн не являл собой пример четырех Божественных Добродетелей – скромности, сострадания, мужества и доброты. Он пятьдесят лет был самым верным и коварным убийцей для семьи Айт, перерезал глотки шотарским генералам, брату Айт Мады и всем мужчинам семьи Фен. И Шаэ не сомневалась, что именно он убил канцлера Сона Томаро. А после всего этого он ушел в отставку и скончался не от клинка, а от легочного заболевания в возрасте семидесяти лет – мирно, во сне, хотя так жестоко отнял столько жизней.

Шаэ сомневалась, что он заслуживает молитв, но, если задуматься, не знала, кто их вообще заслуживает. Она молилась за души деда, Юна Дорупона и Маика Кена, и уж конечно, если бы в гробу лежала она сама или Хило, кое– кто счел бы, что они заслуживают признания богов не больше, чем Нау Суэн. И хотя Нау был врагом, Шаэ не могла забыть взгляд его старых глаз в тот вечер в квартире Андена, когда он держал на тощих руках Айт Маду. Прежде Шаэ никогда не видела, чтобы Айт Мада кланялась в храме, а теперь Колосс Горных склонила голову к полу и лежала так, пока звенели голоса монахов.

«Надеюсь, ты страдаешь». Шаэ с долей садистской радости думала о том, как Айт переживает потерю, оплакивает смерть друга. А иначе было бы совсем несправедливо, чаша весов не выравнивалась даже на мгновение.

– Да узнают его боги, – шепотом подхватила Шаэ.

Почему бы и нет? В день Возвращения боги не смогут отделить достойных от недостойных, не разрывая семьи. Они узнают всех, со всеми их недостатками, даже не соблюдающих Божественные Добродетели, или не примут никого.

Шаэ встала и одной из первых покинула поминальную службу.

На парковке стояли десятки машин, запрудив и ближайшие улицы. У входа выстроились частные водители и такси. Шаэ отошла подальше и встала на углу, наблюдая. Хотя Нау Суэн умер мирно, его смерть все равно была поводом для новостей.

Снаружи ждали журналисты и операторы, обмахиваясь веерами от липкой жары. Они пытались перехватить руководителей Горного клана на выходе из храма.

Когда вышел Айт Ато в окружении стайки родственников, возник небольшой переполох. Члены клана приветствовали его и подходили выразить соболезнования, хотя молодой человек не был в родстве с Нау Суэнцзеном, а когда тот ушел на пенсию, еще учился в Ви Лон и не служил даже Пальцем. «Он так молод», – подумала Шаэ. А потом с удивлением вспомнила, что сама в том же возрасте стала Шелестом Равнинных.

Репортер задал Ато вопрос, и оператор навел объектив на привлекательное лицо Кулака.

– Нау Суэнцзен был для меня примером, почти вторым дедушкой, – торжественно объявил Ато. – Он был полон энергии и решительности до самого конца, Зеленый и телом, и душой, наравне с Байцзеном!

Из храма появилась Айт Мада. Колосс Горных держалась прямо и решительно, как обычно, но шла медленнее, чем раньше. Шаэ гадала, в чем причина – то ли это от горя, то ли рана от ножа, который дочь Фена вонзила ей в шею, сказалась на здоровье Айт сильнее, чем она признавала на публике. Шаэ опустила поля шляпы пониже, хотя это не помешало бы Айт ее Почуять, но та лишь мельком взглянула в ее сторону. Айт проигнорировала и всех сторонников клана, которые подошли выразить соболезнования. Она с презрением покосилась в сторону Айта Ато и журналистов, а потом сказала что-то слишком тихо, чтобы Шаэ расслышала.

Молодой человек застыл. Шаэ не видела его лица, потому что он отвернулся от журналистов и послушно засеменил вслед за тетей к ожидающим машинам. Абен Соро мотнул головой, подавая сигнал двум Зеленым костям, и те вежливо, но твердо отогнали журналистов. Айт Мада села за руль своей серебристой «Стравакони монарх». Айт Ато устроился сзади. Через несколько минут собравшаяся у дверей храма толпа рассеялась, и обычные для летнего вечера прохожие заполонили улицы, до сих пор усыпанные мусором после фейерверков и парада на прошлой неделе по случаю Дня Героев. Поистине, самое подходящее время для смерти старого ветерана вроде Нау Суэна.

Шаэ поймала такси и попросила водителя отвезти ее домой, в поместье Коулов. Она задумалась над тем, почему Айт Мада поставила племянника на место: не сочла ли его поведение слишком мелочным и неподобающим для будущего Колосса? Айт знала, как использовать прессу, и скармливала ей информацию, восхваляющую Горных и идущую во вред Равнинным, но не стелилась и не красовалась перед журналистами.

С другой стороны, Кобены без стеснения появлялись на телепрограммах и искали поводы для фотосессий. Те, кто считал, будто звезда семьи закатится после смерти красноречивого Кобена Йиро, не рассчитывали, что его вдова воспользуется его мученической смертью, чтобы получить известность и место в Королевском совете.

– Приятно думать, что Айт Мада, видимо, считает Кобен Тин Бетт такой же несносной, как и я, – с несвойственной ей язвительностью прокомментировала Вен, услышав новости о ее победе на выборах.

Вряд ли Айт Мада завидовала популярности Кобенов или чувствовала в них угрозу, ведь ни один из них не обладал и малой долей ее способностей или славы предводителя Зеленых костей. И все же Айт наверняка не забыла, что, пока весь город считал ее мертвой, Кобены поспешили выступить с заявлением, даже не обнаружив ее тела.

Такси остановилось у ворот поместья Коулов. Когда Шаэ вошла в дом Шелеста, к ней стремглав подбежала Тия, запачкав блузку и юбку матери краской с грязных пальцев.

– Мам, ты дома! А мы с папочкой рисуем!

Шаэ позволила дочери увести себя на кухню, где к столу были прикреплены большие листы бумаги. Цветные отпечатки маленьких детских ладошек и больших взрослых превратили в бабочек, птиц и других животных.

– Эти маленькие – мои, а большие – папочкины, – объяснила Тия.

– А я-то гадала, как твои ладошки стали такими большими, – поддразнила ее Шаэ.

– Это глупо, мама, – засмеялась Тия. – Цзая говорит, что с тобой не повеселишься, а я думаю, что ты забавная.

Подошел Вун и с виноватым видом покачал головой, глядя на заляпанную одежду Шаэ.

– Краску можно отстирать, – сказал он. – А поросенку все равно нужно до ужина принять ванну.

В прошлом году, когда Вун ушел в отставку и передал свою должность Хранителя печати Теруну Бину, Шаэ беспокоилась, что ее муж совершает ошибку. Она сомневалась, что Зеленая кость такого высокого ранга может с радостью покинуть Корабельную улицу и вместо этого заниматься рисованием с пятилетней дочерью и готовить. Но Вун был уверен в своем решении.

– Мной столько лет командовала маленькая женщина с твердым характером, – напомнил он ей. – Я готов к новой работе.

– Это несправедливо с твоей стороны, – возмутилась Шаэ. – Я вовсе не маленькая.

По правде говоря, она завидовала мужу – он столько времени проводил с дочерью. Вун так долго ждал детей и теперь наслаждался отцовством, к тому же он не настолько хорошо, как Хило, пришел в себя после взрыва бомбы. Он оглох на одно ухо и слегка прихрамывал, и Шаэ понимала – каким бы скромным и терпеливым ни выглядел муж, это задевало его гордость и сыграло определенную роль в решении быстрее завершить насыщенную карьеру в клане.

Однако Вун не перестал интересоваться делами клана и регулярно обсуждал их с Шаэ.

– Видела новости про Либонский акт? – Не дожидаясь ответа, он потянулся за пультом и включил телевизор в гостиной. Комментаторы КТРК обсуждали беспрецедентный международный договор, определяющий этику использования биоэнергетического нефрита в боевых целях. Представители восьмидесяти пяти государств, включая Республику Эспения и Кекон, встретились в Степенланде на конференции, чтобы осудить и запретить генетические программы, детские военные лагеря, принудительный прием СН-1 и употребление в пищу перемолотого нефрита.

Шаэ намочила кухонное полотенце и стирала краску с рук Тии, поглядывая новости на экране телевизора.

«Эспения побудила почти весь остальной мир ввести санкции против Югутана».

Эспенские военные выпустили убедительный отчет о программе неколва, который основывался главным образом на показаниях югутанского перебежчика, бывшего агента-неколвы. Он фигурировал под именем «Агент М».

Вун аккуратно убрал рисунки дочери с кухонного стола и отложил их сушиться.

– Хорошо, что программу неколва запретили, – сказал он. На Кеконе много лет циркулировали слухи о том, как женщин из абукейских племен заманивали или привозили силой на Ориус и превращали в суррогатных матерей. – Но эспенцы отказывают Кекону в правосудии.

– Есть вещи, которые они никогда не признают, – с горечью заметила Шаэ. – А у нас нет твердых улик, чтобы доказать их неправоту.

Хотя многие считали, что взрыв здания КНА устроили с иностранной помощью, ни кланы, ни полиция так и не смогли найти доказательства того, что замешан Югутан, не нашли и виновных. Некоторые члены движения «За будущее без кланов» на допросе признали, что иностранец по имени Моловни был ключевой фигурой движения, но если он и существовал, то превратился в призрака.

Шаэ была уверена, что он не растворился в воздухе. Эспения уже схватила его либо предложила убежище в обмен на показания. Моловни, или «Агент М», как его называли во всем мире, сидит в эспенской тюрьме и никогда не ответит за убийство сотен кеконских граждан.

В новостях КТРК сообщили, что югутанский Директорат выпустил резкое заявление, в котором назвал Либонский акт лицемерным запугиванием со стороны Эспении. Призыв к Югутану согласиться на международную инспекцию программы неколва – это явная попытка покуситься на государственный суверенитет, заявили официальные лица в Драмске. Началась реклама, и Вун выключил телевизор.

Шаэ прополоскала полотенце в раковине и смотрела, как мутная вода закручивается и утекает в канализацию.

– Папи, думаешь, мне вообще не следовало иметь дела с эспенцами? – Вун был единственным человеком, которому она могла признаться в подобных сомнениях. – Меня много раз из-за этого критиковали, но я всегда считала, что для клана это выгодно, в особенности в долгосрочной перспективе. Теперь я уже не так уверена.

Она столько лет вела Равнинных по тонкому льду, пытаясь получить выгоду от сотрудничества с иностранцами, но не становясь их жертвой. Однако после взрыва Шаэ начало казаться, что страну мотает из стороны в сторону, словно в шторме, ею манипулируют как извне, так и изнутри.

Вун взял из рук Шаэ полотенце и потер самое большое пятно на ее блузке.

– Иностранцы всегда будут тянуться к Кекону, им нужен наш нефрит, – напомнил он. – Вне зависимости от того, кто на посту Шелеста. Но никто другой не сумел бы лучше наладить с ними отношения в интересах Равнинного клана.

– Мам, смотри! – вмешалась Тия, схватив Шаэ за руку, и потянула ее к своим куклам, которых рассадила за чаем.

– Прости, но сейчас я не могу играть, Тия.

– Тебе опять нужно работать? – обиженно надула губки Тия.

– Только часок, – ответила Шаэ. Хотя ей так хотелось проводить больше времени с семьей, Шаэ иногда думала, что из нее вышла плохая мать. Она чувствовала себя так уверенно, когда речь шла почти о любых проблемах на Корабельной улице, но становилась совершенно беспомощной, столкнувшись с требованиями малышки придумать истории про каждую ее куклу. – А позже вы с папой придете в главный дом, и мы поужинаем с гостями.

– С кем мы будем ужинать? Там будут другие дети?

– Только Рю и Цзая, – ответила Шаэ, хотя вряд ли они подходили под это определение. Цзае исполнилось шестнадцать, уже почти семь лет она училась в Академии, а Рю был на год старше. Что касается Нико, то Шаэ порой казалось, что он и вовсе никогда не был ребенком. У Тии не было родни ее возраста.

– Они уже взрослые! – возразила Тия.

– Ты тоже взрослеешь.

Тия покачала головой и распахнула глаза:

– Я не хочу становиться взрослой, никогда-никогда.

– Правда? – с любопытством воскликнула Шаэ. – Почему?

Девочка в тревоге обняла Шаэ за ноги.

– Старшие дети учатся драться. Когда я упала, разбила нос и заплакала, Цзая сказала, что я должна привыкнуть к крови. Сказала, что большие дети не плачут от боли.

Наверное, Шаэ напрасно попросила племянницу посидеть с малышкой. У Цзаи начисто отсутствовало чувство такта. Шаэ нагнулась и взяла дочь на руки.

– Не все старшие дети одинаковы. Но если тебя это в самом деле беспокоит, можешь оставаться малышкой сколько душе угодно. Я не возражаю.

Шаэ переоделась и пошла в главный особняк поместья. Рю делал домашнее задание за обеденным столом, обсасывая кончик карандаша. Коко лежала у его ног и грызла резиновую игрушку.

– Привет, тетя Шаэ, – сказал Рю, на мгновение оторвавшись от учебников. Он был уже в выпускном классе, оставалось всего несколько месяцев до финальных экзаменов.

Вен вышла с кухни и вытащила из его рта карандаш.

– Так нельзя, – пожурила она Рю. – Из-за этой дрянной привычки ты выглядишь слабым и нервным.

Заглянув на кухню, где возились ее мать и домработница, Шаэ увидела несколько приготовленных блюд: рыбу с молочной подливкой, холодную свинину с перечным соусом, зелень с чесноком и жареную лапшу.

– Не дай боги гости решат, что мы недостаточно гостеприимны и не можем накормить их до отвала, – сказала Вен.

Шаэ, чей дом после рождения Тии никогда не выглядел чистым, с завистью оглядела безукоризненную чистоту особняка. В прихожей в элегантных высоких вазах благоухали свежесрезанные звездчатые лилии, символизирующие дружбу. Вен утверждала, что никогда не мечтала о публичности, сопутствующей жене Колосса, но тем не менее была идеальной хозяйкой дома.

– Колосс и Штырь в кабинете, – сказала она Шаэ.

Шаэ застала Хило и Цзуэна за серьезным разговором.

– Лотт Цзин сильно изменился с тех пор, как был Пальцем, – сказал Штырь. – Он исполнительный и справедлив к подчиненным, хотя порой бывает немного задумчивым, а иногда слишком мягким, но никто не сомневается, что он Зеленый до мозга костей. И он заботится о матери и сестрах. Меня беспокоит лишь одно – у него нет ни жены, ни детей, а в его возрасте это выглядит странно, как будто ему не везет. – Цзуэн задумчиво вздохнул. – Как Первый кулак он превосходен, и на пост Штыря его кандидатура приходит на ум первой. Решать тебе, Хило-цзен, но я ему полностью доверяю.

Повысить человека до одной из самых высоких должностей в руководстве клана означало фактически сделать его членом семьи. Он будет жить в поместье, ужинать в доме, станет доверенным лицом. Это решение следовало принимать после долгих раздумий, и характер человека имел не меньшее значение, чем его способности.

– Если ты все-таки передумаешь уходить в отставку, только скажи, – ответил Хило. – В конце концов, тебе всего сорок пять.

– Для Штыря сорок пять – это много, – с грустью отозвался Цзуэн. – В боевой части клана год идет за пять, ты сам знаешь, Хило-цзен. В молодости у нас с женой почти не было времени на себя, с четырьмя детьми и жизнью Кулака, и я обещал ей, что мы все наверстаем позже.

– Тогда, конечно, нужно сдержать обещание, – с понимающей улыбкой кивнул Хило. – Я много лет наблюдал за Лоттом Цзином и согласен с тобой. На вечернике по случаю твоей отставки я объявлю его новым Штырем. – Колосс перевел взгляд на Шаэ: – Почему ты так задержалась?

Шаэ задумалась, стоит ли говорить, что она была на поминальной службе по Нау. Услышав о смерти Нау, Хило лишь фыркнул: «Скатертью дорожка. Вот уж старый змей. Никогда не встречал Штыря, который вызывал бы такое же отвращение. Даже Гонт Аш, а этот говнюк убил немало моих Кулаков и Пальцев, да и меня чуть не отправил в могилу. Но он хотя бы действовал открыто. Нау Суэн был мерзкой змеей».

Шаэ не ответила, а открыла сумочку, вытащила пухлый квадратный конверт и отдала его Цзуэну Ню.

– Подарок от наших эспенских друзей.

Цзуэн открыл конверт и достал дискету.

– Эспенская дружба длится ровно столько же, сколько перепихон с дешевой шлюхой, – скривился Хило. – Стоит нам только завести разговор о добыче нефрита у наших берегов, как они воротят нос. Просто поворачиваются спиной и при этом говорят, что хотят нам помочь.

Полгода назад, после взрыва КНА, в офис Шелеста вошли два сотрудника эспенской разведки. Они представились как агенты Берглунд и Гало и сели перед столом Шаэ.

– Госпожа Коул-цзен, – сказал светловолосый, которого звали Берглунд, – Республика Эспения вместе с Кеконом выступает против радикального политического терроризма.

Его напарник Гало, кеконец по происхождению, вытащил из дипломата конверт и положил его на стол.

– Кланы Зеленых костей подавляют угрозу со впечатляющей скоростью, и мы хотим помочь, поделившись информацией о движении «Будущее без кланов». Наше начальство надеется, что эти разведданные помогут вам уничтожить движение.

– Почему вы не передали эту информацию Королевскому совету или кеконским военным? – спросила иностранцев Шаэ.

Гало подался вперед:

– У нас давние отношения с Равнинными. С Бакланом. – При упоминании своей кодовой клички, которую дали ей эспенские военные больше двадцати лет назад, Шаэ окаменела. – Мы уверены, что у вашего клана нет связей и интересов в Югутане.

Чего нельзя было сказать о Горных, которые вели в Югутане как легальный, так и нелегальный бизнес. Эспенцы встали и направились к двери.

Шаэ положила руки на стол и тоже встала.

– Как жаль, – сказала она ровным, как кусок льда, голосом, – что мы не получили эти данные до того, как погибли сотни человек.

Эспенцы остановились у двери. Берглунд обернулся через плечо, но его выцветшие глаза остались равнодушными.

– Взрыв в Жанлуне – страшная трагедия. Нам тоже хотелось бы его предотвратить, но сейчас не имеет смысла искать виноватых. Главное – не позволить этому повториться, разве не так?

После этого время от времени в кабинет Шаэ приносили новую информацию. Дискеты с именами членов движения «Будущее без кланов» и их приспешников, адресами тайных убежищ или мест для встреч. Однако эспенцы были не вполне откровенны. Некоторые части файлов были стерты – там наверняка назывались имена эспенских агентов, и Шаэ заметила, что ни разу не упоминалась югутанская программа неколва или человек по имени Моловни.

Шаэ передавала всю полученную информацию Цзуэну Ню, который использовал эти сведения совместно с полученными через собственную немалую сеть лазутчиков. Когда Цзуэн стал Штырем, Шаэ не считала его лидером, способным повести за собой людей, как Хило или Кен. Но оказалось, что стратегическое мышление сделало его превосходным Штырем. За шестнадцать лет на посту – дольше, чем любой Штырь Равнинных в истории, – Цзуэн Ню сделал боевую часть клана более подвижной и гибкой. Он разделил обязанности, расширил технические возможности клана и значительно увеличил сеть информаторов. Именно благодаря его усилиям удалось так быстро сокрушить движение «За будущее без кланов». Благоразумный и несентиментальный, он координировал совместные операции с Горными, но никогда не доверял противникам, каждый раз трижды проверял все лично. Абен Соро из Горного клана руководил бо́льшим числом бойцов и привлекал к себе больше внимания, но у Равнинных бойцы были лучше организованы и управляемы. Лотт Цзин окажется в тени своего предшественника.

Цзуэн опустил дискету обратно в конверт.

– Теперь эспенцы мало что рассказывают нам сверх того, что мы уже знаем. Сначала их данные были подробные и полезные. Наверное, от информаторов в самом ББК. А теперь в основном предположения и хлипкие связи.

– Мне по-прежнему звонят журналисты, наши люди из Королевского совета и члены клана, спрашивая о нашей позиции насчет клеймения, – сказала Шаэ.

Цзуэн фыркнул:

– В нем нет никакого смысла. Просто трюк для привлечения внимания публики, вот и все.

Шаэ не одобряла эту ставшую популярной практику из-за жестокости и бессмысленности, к тому же клеймили главным образом иммигрантов, но такова была ее обязанность в качестве Шелеста – указывать на последствия любого решения.

– Кое-кто говорит, что мы не следуем примеру Горных из-за гордыни или мягкотелости.

– Эти люди – близорукие идиоты. – Цзуэн был не из тех, кто аккуратно выбирает слова. – Клеймение сочувствующих движению только облегчает им поиск себе подобных и дает больше причин ненавидеть всех остальных. А те, кого заклеймили ошибочно, станут сторонниками движения «За будущее без кланов», даже если раньше ими не были.

Хило сплел пальцы на затылке и откинулся в кресле.

– Цзуэн – Штырь. Я доверяю его мнению. Людей, которые помогают заговорщикам, нужно наказывать, только нашим Кулакам совершенно необязательно делать то же самое, что творят Кобены на своей территории.

Цзуэн кивнул, довольный вердиктом.

Шаэ села в пустое кресло. Она задумалась о том, что видела у храма Божественного Возвращения.

– Вряд ли Айт Мада высоко ценит методы Кобенов, – пробормотала она. – В прошлом она сотрудничала с баруканами, увивцами и югутанцами. Внедрила чужаков в Горный клан. Она столько лет работала с иностранцами, пока это было для нее полезно, а Кобены всегда восставали против них.

– Ато – молодой и популярный поборник традиций, – указал Цзуэн. – Айт Маде через пару лет исполнится шестьдесят, и люди начнут задумываться, что ей пора на покой. Если она собирается назначить своим преемником Ато, следует позволить ему показать силу. – Штырь поморщился. – Может, она готова предоставить Кобенам некоторую свободу, даже если на это возражает кое-кто из клана, пока они поддерживают ее в ожидании своей очереди на главный пост.

– Даже самые большие тигры стареют. – Хило вытащил серебряную зажигалку и рассеянно покатал ее пальцами. – Но если Кобены считают, что Айт Мада вот-вот отдаст бразды правления этому смазливому мальчишке, они заблуждаются. Старая стерва будет цепляться за власть еще крепче дедушки, да узнают его боги, пока уже не сумеет удерживать бразды правления в иссохших руках. – Он проигнорировал укоризненный взгляд Шаэ, который она бросила на него из-за неуважения к дедушке. – Айт использует Кобенов, как использует всех остальных. Но сейчас мы с ними заодно в желании уничтожить ББК. И она не позволит Кобенам в праведном гневе подорвать международный бизнес Горных или союз с баруканами. Пока она держит племянника в ожидании, он на коротком поводке.

И слава богам. Шаэ боялась однажды сильно пожалеть о том, что спасла жизнь Айт Маде, но пока радовалась, что Горными по-прежнему руководит старый враг. Уничтожить ББК – это одно, но Кобены олицетворяли самое реакционное крыло Горных и, если их не сдерживать, будут вести крайне консервативную политику – оборвут международные торговые связи, изгонят иностранцев, введут драконовские меры против всего, что мало-мальски идет вразрез с традициями кланов.

В дверь кабинета постучали. Вошла Вен в темно-зеленом платье с высоким воротом. Ее волосы были сколоты в элегантный узел. Шаэ внезапно осознала, что не переоделась во что-то более приличное и не поправила макияж.

– Гости из Тошона уже приехали, – сообщила Вен.

Хило, Цзуэн и Шаэ встали, чтобы поприветствовать Ичо Дана, Колосса клана Цзо Сан, вошедшего в кабинет вместе со своими Штырем и Шелестом. Прежний Колосс и Шелест клана Цзо Сан погибли при взрыве здания КНА. С тех пор Ичо изо всех сил старался стать достойным преемником своего шурина. Но хотя он был способным руководителем, из-за проблем со здоровьем ему трудно было носить нефрит, и никто не мог справиться с деловой частью клана так же успешно, как прежний Шелест.

Такова слабость мелких кланов. У них просто мало талантливых Зеленых костей, и потеря ключевых лидеров – это смертный приговор. За несколько лет после взрыва некоторые мелкие кланы слились или были поглощены одним из крупных. Кланы Черный хвост и Гохей в прошлом году мирно вошли в Горный. Ичо Дан начал переговоры с Равнинными полгода назад. Сегодня клану Цзо Сан суждено было прекратить существование.

Крупные кланы становились еще крупнее. «Мы по-прежнему два тигра, – мрачно подумала Шаэ, – пожирающие всех вокруг, прежде чем снова схватиться друг с другом».

Ичо был в прекрасном костюме с галстуком, но в его голосе звучала печаль.

– Коул-цзен, – сказал он, – я страшился этого момента со дня смерти шурина, но все-таки наконец-то могу вздохнуть с облегчением и благодарностью. – Он опустился на колени и поднес сомкнутые ладони ко лбу. Шелест и Штырь его клана опустились на колени с обеих сторон от него и чуть сзади, отзеркалив позиции Шаэ и Цзуэна за спиной Хило. – Теперь клан Цзо Сан принадлежит вам, Коул Хилошудон. Его нефрит – ваш нефрит. Его предприятия будут отчитываться перед вашим Шелестом, а бойцы умрут за вашего Штыря. Ваши враги отныне мои враги, а ваши друзья – мои друзья. Я отказываюсь от титула Колосса и приношу клятву в верности Равнинному клану. Клан – моя кровь, а Колосс – его повелитель. Клянусь своей честью, жизнью и нефритом.

Ичо коснулся головой ковра в кабинете Хило, и на его глазах выступили слезы. Другие руководители клана Цзо Сан последовали его примеру, с достоинством и решительно. Когда Ичо выпрямился, Хило помог ему встать и тепло обнял.

– Вы приняли непростое решение, возможно, самое трудное в жизни – пожертвовать личной гордостью. Это тяжело даже для благих целей, даже когда нет иного выхода. Теперь Зеленые кости клана Цзо Сан станут Зелеными костями Равнинных. А город Тошон отныне – территория Равнинного клана. Мы сделаем город процветающим и будем защищать столь же яростно, как и любой район Жанлуна.

Шаэ видела, что бедняга не вполне верит словам Хило, но все равно благодарно кивнул:

– Спасибо, Коул-цзен.

– А теперь, когда самое трудное позади, давайте поужинаем вместе, – сказал Хило, положив руку на плечо бывшего Колосса. – Когда вы завтра проснетесь, возможно, вы еще будете грустить, а может, почувствуете себя лучше, зная, что наконец-то освободились от трудной работы, о которой не просили, и будете гордиться, поскольку сделали все, чего ожидал бы от вас шурин.