Глава 14
Несмотря на то что у Слим не было отца, а мать работала официанткой в «Стейк-хаусе Стирмана», она жила в лучшем районе, чем я, и в лучшем доме.
Все потому, что они получили этот дом в наследство от бабушки Слим.
Луиза, мать Слим, выросла в этом доме и осталась в нем жить даже после того, как вышла замуж. Ее муж, гнусный кусок дерьма по имени Джимми Дрейк, не мог позволить себе отдельный дом. К свадьбе Луиза была уже беременна Френсис (Слим), а Джимми получил паршивую работенку продавцом в обувном магазине. После того как Слим родилась, Джимми не позволял Луизе работать.
На самом деле в этом не было ничего необычного. В те времена большинство мужчин предпочитали, чтобы их жены оставались дома и занимались семьей вместо того, чтобы каждый день бегать на работу. И большинство женщин это вполне устраивало.
Но Луиза хотела работать. Ей неприятно было жить в родительском доме. Не потому, что у нее были проблемы с родителями, а из-за поведения Джимми. Он слишком много пил и при этом частенько распускал руки – и не только их, – ему нравилось, когда люди смотрели.
Слим никогда не рассказывала мне всего, что происходило в их доме при Джимми, но говорила достаточно, чтобы я мог представить себе ситуацию.
Если коротко: когда Слим было три года (как ей рассказывали), ее дедушка посреди ночи упал с лестницы (или его столкнул Джимми), сломал шею и умер. Джимми остался один с тремя женщинами.
Бог знает, чего он только с ними ни вытворял.
Я слышал только кое-что. Знаю, что всех троих он мучил и избивал. Я знаю, что со всеми тремя он занимался сексом. Хотя Слим никогда напрямую не признавалась в этом, намеков оказалось достаточно, чтобы понять, что он заставлял их участвовать в разного рода извращениях – включая оргии, в которых участвовали представительницы всех трех поколений.
К тому времени, как все закончилось, Слим было тринадцать и она называла себя Зок.
Однажды утром она выглядела особенно радостной. Когда мы вместе шли в школу, я спросил:
– Что происходит?
– В каком смысле?
– Ты такая счастливая.
– Счастливая? Да я просто в восторге!
– Почему?
– Джимми (она никогда не называла его «отец», «папа» или «папаша») ушел прошлой ночью.
– Эй, это же здорово! – я сам пришел в восторг. Я знал, что Слим ненавидела его, хотя и не знал почему. Это я узнал гораздо позже. – И куда он ушел?
– Он отправился далеко на юг, – ответила она.
– Во Флориду или куда-то вроде этого?
– Нет, гораздо южнее, – сказала Слим. – Далеко на юг. Я не знаю точного названия этого места, но он точно никогда больше не вернется.
– Ты уверена? – спросил я, надеясь, что она права.
– Вполне. Оттуда еще никто не возвращался.
– Откуда?
– Оттуда, куда он отправился.
– Так куда он отправился?
– На Глубокий Юг, – ответила она и засмеялась.
– Ну, как скажешь, – сдался я.
– Да, именно как я скажу.
К тому времени мы оказались в зоне слышимости проходившего мимо охранника и умолкли.
И хотя тема путешествия Джимми еще не раз поднималась в наших разговорах, мне так и не удалось узнать о том, куда именно он отправился. «Глубокий Юг» – вот и все.
У меня были подозрения, но я держал их при себе.
Бабушка Слим умерла в прошлом году. Она скончалась внезапно. Крайне внезапно, находясь в очереди на кассу в магазине «Супер-М». Рассказывали, что она перегнулась через ручку тележки, чтобы вынуть банку томатной пасты, и тут внезапно дернулась, вскрикнула и нырнула головой вперед; ее тележка покатилась вперед, при этом бабушка торчала из нее кверху задом. Впереди стояла пара детишек, дожидавшихся, пока их мама выпишет чек. Взбесившаяся тележка раскидала их в стороны, сбила мать, отбросила с дороги их пустую тележку и продолжала катиться. По дороге она прихватила пожилую даму, которая направлялась к выходу с собственной тележкой. В конце концов они врезались в пирамиду угольных брикетов Кингсфорда, и бабушка Слим кувырнулась в тележку.
Никто, кроме нее, во время этого происшествия не погиб, но один из детей получил сотрясение мозга, а пожилая дама – перелом бедра.
Вот так (не без помощи аневризмы мозга) ушла из жизни бабушка Слим, а Слим и ее мать остались вдвоем жить в прекрасном доме.
Мы с Расти поднялись по ступеням на крыльцо. Я вдавил кнопку дверного звонка указательным пальцем. Изнутри раздался негромкий перезвон колокольчиков.
И больше ничего. Ни шагов, ни голосов.
Я снова позвонил. Мы еще немного подождали.
– Кажется, ее здесь нет, – сказал я.
– Давай проверим, – предложил Расти, открывая сетчатую дверь.
– Эй, мы не можем просто так зайти! – всполошился я.
Он все равно зашел внутрь и покрутил ручку основной двери.
– Смотри-ка, не заперто.
– Конечно же нет, – ответил я. В те дни почти никто в Грендвилле не запирал входную дверь.
Расти распахнул ее и, заглянув внутрь, прокричал:
– Э-гей! Есть кто дома?
Ни звука.
– Давай же, – позвал Расти и вошел внутрь.
– Я не думаю… Если никого нет дома…
– Как мы можем знать, что никого нет дома, если мы даже не вошли? Ты же сам сказал: Слим могла потерять сознание или что еще случилось!
Он был прав.
Так что я вошел следом за ним и аккуратно прикрыл за собой дверь. В доме стояла тишина. Я слышал тиканье часов, потрескивание половиц – и ничего больше. Ни голосов, ни музыки, ни шагов, ни звука текущей воды.
Но дом был по-настоящему большим. Слим могла быть где-то внутри, не догадываясь о нашем присутствии, а может быть, и вовсе не имея возможности пошевелиться или позвать на помощь.
– Ты осмотри этот этаж, – прошептал Расти, – а я пойду наверх.
– Я пойду с тобой, – прошептал я в ответ.
Мы перешептывались как парочка воров. Предполагалось, что мы вошли в дом, чтобы убедиться, что со Слим все в порядке. Так зачем же перешептываться? Вероятно, это выходит само собой, когда находишься в чужом доме без разрешения.
Но дело было не только в этом. Думаю, у нас обоих на уме было еще кое-что, кроме заботы о Слим.
Взбираясь по лестнице, я разнервничался и почти задыхался, мое сердце стучало изо всех сил, капли пота стекали по голым бокам, руки дрожали, а ноги подкашивались.
За многие годы мы не раз бывали у Слим дома, но нас никогда не приглашали внутрь, если там не было матери Слим. И мы ни разу не бывали наверху. Второй этаж был под запретом, там находились спальни.
Не то чтобы мать Слим была особенно строгой. Но тогда ни один уважающий себя родитель не позволял своим детям пригласить друзей в дом, если рядом не было взрослых. И даже если вся семья была в сборе, друзей противоположного пола никогда не разрешалось проводить в спальню. Это было обычное правило практически в любом семействе.
Пробравшись на верхний этаж, мы с Расти фактически нарушали табу.
Кроме того, это была та самая лестница, с которой упал дедушка Слим. А наверху находилась спальня, в которой Джимми совершил много ужасных вещей со Слим, ее матерью и бабушкой.
Был также крошечный шанс, что мы застанем Слим принимающей ванну.
И мы оба были без футболок. Это нормально, когда ты просто слоняешься по округе, но выглядит не лучшим образом, если ты в таком виде влез в чей-то дом.
Ничего удивительного, что я нервничал.
Когда мы поднялись по лестнице, я предложил:
– Может быть, нам стоит снова позвать?
Расти помотал головой. Он раскраснелся и вспотел так же, как я, и на лице у него было странное выражение, как будто он не мог решить, кричать ли ему от восторга или поскорее сбежать.
Молча мы подошли к ближайшей двери. За открытой дверью оказалась просторная ванная. В ней никого не было.
В самой ванне тоже.
«Ну и хорошо», – подумал я. Хотя и почувствовал легкое разочарование.
В ванной стоял приятный свежий аромат, напомнивший мне о Слим. На раковине лежал кусочек розового мыла – не он ли был источником запаха? Я хотел понюхать его, но не стал этого делать при Расти.
Мы тихонько прошли дальше по коридору, Расти впереди, а я следом. Пару раз, открывая двери, мы видели кладовки. Почти в самом конце коридора мы обнаружили вход в просторную угловую спальню.
Судя по книжным шкафам, это была комната Слим. Превеликое множество полок, практически полностью заставленных рядами книг; некоторые расставлены аккуратно, другие – кое-как, будто пытаются ухватиться за соседей. Разномастные издания свалены поверх поставленных вертикально. Аккуратные ряды книг в бумажных обложках; шаткие пирамиды томов в мягких и твердых переплетах. Опрятные стопки журналов. Тут и там были раскиданы различные предметы: несколько кукол Барби; пятнадцать или двадцать мягких игрушек; приз, который Слим выиграла на лучном состязании Молодежной женской христианской организации; пара маленьких «снежных шаров»; свинка-копилка в новенькой кепке «Чикаго Кабс» и особая гордость хозяйки – бейсбольный мяч, подписанный Эрни Бэнксом.
В одном углу стоял деревянный рабочий стол, на нем – подготовленная к работе переносная печатная машинка «Ройял». Вокруг нее были разложены стопки бумаг. На стене, так, чтобы находиться на уровне глаз Слим, когда она сидела за столом, висела фотография Айн Рэнд, вырванная из журнала «Лайф» или «Лук».
Кровать аккуратно заправлена. У деревянного изголовья – полочка для радио, книг и прочих мелочей. Там стоял небольшой приемник и дюжина книжек в бумажных переплетах. Я подошел поближе, чтобы прочитать названия. На полке стояли зачитанные томики: «Золотой храм», «Над пропастью во ржи», «Дракула», «Убить пересмешника», «Унесенные ветром», «Полное собрание рассказов и стихотворений Эдгара Аллана По», «Джейн Эйр», «Знак четырех», «Октябрьская страна», «Атлант расправил плечи» и «Источник». Я сам не читал ни одной из этих книг (кроме «Над пропастью во ржи», которая была такой смешной, что я хохотал до колик, и такой печальной, что я несколько раз расплакался), но Слим рассказывала мне о каждой. Из всех собранных в комнате эти, должно быть, были ее самыми любимыми, поэтому она собрала их у изголовья.
Закончив рассматривать книги, я обернулся. Расти пропал.
Я почувствовал укол беспокойства.
Но вместо того чтобы его позвать, отправился на поиски.
Расти обнаружился в спальне на другой стороне коридора. В спальне матери Слим. Он стоял перед распахнутой дверцей шкафа спиной ко мне. Услышав, должно быть, мои шаги, он обернулся с широкой ухмылкой. В руках, растянув его за лямочки, Расти держал черный кружевной бюстгальтер.
– Зацени штучку, – прошептал он.
– Положи на место. Ты что, совсем сдурел?
– Это ее мамки.
– О господи, Расти.
– Гляди, – он поднял бюстгальтер к глазам. – Сквозь него все видно.
– Положи на место!
– Да ты только погляди, здесь были ее сиськи, – он приложил одну из чашек к лицу, как хирургическую маску, и вдохнул. Тонкая материя облепила его нос и губы и вернулась в прежнее положение, когда он выдохнул. – Я чувствую ее запах.
– Ну да, конечно.
– Богом клянусь! Она не стирала его после того, как надела последний раз.
– Да хватит уже.
– Сам возьми понюхай.
– Ну уж нет.
– Трусишка.
– Положи это на место, Расти. Нам надо убираться отсюда, пока нас кто-нибудь не увидел.
– Да никто нас не увидит.
Он снова глубоко вдохнул, прижимая ткань к лицу.
– Да боже ж ты мой!
– Да ладно, ладно, – Расти опустил руки, сложил бюстгальтер и затолкал его обратно в шкаф.
– Ты оттуда его взял? – уточнил я.
– Ты думаешь, я идиот? – спросил он.
– Пошли отсюда.
– Погоди, – он распахнул вторую дверцу. – Трусики!
Он протянул было руку, чтобы их достать, но я шагнул вперед и захлопнул дверцу. Он едва успел отдернуть руку.
Но я хлопнул дверцей слишком сильно.
Весь шкаф содрогнулся.
На самом верху стояла высокая узкая ваза из прозрачного зеленого стекла с двумя или тремя желтыми розами.
Ваза качнулась вперед.
Я отчаянно попытался ее поймать.
Но не успел.
Ваза рухнула прямо на стоявший рядом пузырек с духами, и оба сосуда разбились вдребезги. Во все стороны полетело стекло, вода и духи. Розы, проехав яркими головками по джинсам Расти, рассыпались перед шкафом, а сверху стек поток ароматной воды, тут же пропитавшей ковер.
