Наверху… Кризис «два»!..
Управление корабельной группой, разумеется, осуществлялось с командного пункта флагманской «Москвы». Все данные, поступающие извне, централизованно вбирал в себя пост БИУС, отображая воздушную, надводную, подводную обстановку.
Последние час-полтора особо повышенное внимание уделялось ПЛО. Причины понятны. В свою очередь, пара «Харриеров», барражирующая непосредственно в зоне ответственности КПУГ, при любом раскладе не давала расслабляться ПВО. Поэтому появление новых целей было зафиксировано своевременно. Однако на очень короткий промежуток времени – появились и исчезли (выскакивая из воды, UGM-84 «Harpoon» делает стометровый подскок, уходя затем на маршевую низкополётную траекторию – 15 метров над уровнем моря).
– Цель воздушная, групповая – более двух, малозаметная, пеленг триста двадцать, – отзвучали в «ходовой» поступающие с постов данные.
Объекты практически сразу пропали с экранов радаров. Их курс установить не успели, дистанция – приблизительная, классификация – не определена.
Нечто похожее сообщили с «Проворного», держащегося от «Москвы» в трёх кабельтовых на раковине.
Доложил и «Петропавловск» – тоже что-то засекли.
В ходовой рубке крейсера оговаривались быстрые и малосодержательные предположения радиометристов: «…Цели, видимо, ушли за радиогоризонт, дальность радиогоризонта – 36 километров, восстановления контакта ожидаем через…»
Скопину это что-то напоминало.
Это опять могли «чудить» американские палубные самолёты. Или ещё чьи-то. Даже свои.
Кавторанг всегда считал, что корабельные радиолокационные средства по низколетящим объектам откровенно слеповаты.
«Висел бы в небе… ну, хотя бы Ка-25Ц с РЛС кругового обзора…»
Он что-то там ещё мимоходом подумал о «Петропавловске», который «взял цели» под другим углом пеленга, следуя от «Москвы» в восьми милях по левому траверзу: «Здесь можно было бы поговорить о триангуляционном способе локации, но кто бы этим занимался, когда время измерялось скорей всего парой минут, максимум тремя».
То, что с «Петропавловска» смотрели на цели под другим углом, задало неожиданную фору. Уже через 60 секунд после первого кратковременного контакта…
– Воздушные, скоростные, маловысотные, курсом… ориентировочно на флагманский корабль! – отрапортовали там с поста РЛС «Восход».
Радары корабля «увидели» их в профиль, отражающий большей площадью рассеивания – по этому непреложному параметру – ЭПР (очень уж малая), операторы сразу и поняли, с чем имеют дело. Немедленно предупредили об угрозе ходовой мостик.
Не дожидаясь «отмашки» от флагмана (время, время!), командир БПК самостоятельно принял решение и произвёл пуск двух ракет ЗРК «Оса-М»… (низковысотность целей определила выбор средства поражения).
К расчётно-намеченной точке пересечения убегающе протянулись два шлейфа и…
…Две «Осы» прошли мимо!..
«Послеанализ» установит вероятную причину срыва перехвата: пуск был совершён в траверз атакующим ракетам, на пределе дальности действия, конечный участок полёта приходился под углом вдогон… и что-то не сложилось. Промах…
Направляющие балки ПУ правобортной «Осы» «Петропавловска» принимали новый боезапас – время перезарядки около двадцати секунд, в то время как аналогичная установка другого борта выдавала сбой наведения с невозможностью произвести стрельбу. Проблема крылась в параметре дистанции – цели вышли за пределы поражения!
С мостика «Москвы» смотрели на ситуацию не менее критически, уже осознавая назревание очередного кризиса.
«Петропавловск» в эфире «бил в набат»: «Тревога, тревога!..»
Короткая пауза «боеготовности по номеру два» на крейсере прервалась вмиг, вновь электризуя личный состав.
Боевые расчёты быстро доводились до «усиленных» – набежало! Все по местам, боезапас дослан в каналы стволов, ЗУРы «наколоты», всё наготове – к открытию огня!
«Боевая тревога! Угроза ракетного удара!» – гремело оповещение по крейсеру, по КПУГ. Ушёл доклад на КП эскадры.
Если давешним торпедам на преодоление расстояния требовалось чуть меньше получаса – почти целых полчаса!.. – и то это породило аврал и горячку, то ракетам покрыть 55 километров – всего три минуты, одна из которых уже миновала. Время мчалось галопом!
С боевых постов оповестили, что видят на экранах «метки», наконец!.. Идущие «анфасом» ракеты имели минимальную отражающую площадь рассеяния.
Радиометристы в отрицательных числах «доплера» неумолимо отсчитывали сокращающуюся дистанцию, подтверждая маловысотные параметры атаки!
Времени для решения считанные секунды. И сразу стало понятно, что противолодочному крейсеру отбиваться от низколетящих ракет, по сути, нечем. Высота поражения имеемого зенитно-ракетного комплекса «Шторм» ограничивалась по низам в 100 метров. Высвеченные же на экранах радаров метки практически сливались с водной поверхностью! Автоматика ЗРК сигнализировала сбоем – введённые параметры перехвата находились вне области допустимых значений.
– «Проворному» – отразить атаку! – приказал Скопин.
А что ещё оставалось.
«Присвоенный по случаю» из других задач контрадмиралом Паромовым БПК «Проворный» нёс на борту передовой на то время в советском флоте комплекс ПВО – ЗРК М-22 «Ураган». Минусом было то, что в единичном экземпляре.
Трёхкоординатная РЛС обнаружения и целеуказания «Фрегат-М», установленная на корабле в рамках той же «экспериментальной» программы, уже «вела» цели.
Военнослужащие за пультами видели развернувшуюся над водой компактную «ракетную стайку», только кнопку «Пуск» нажать. Впрочем, привычной кнопки на пульте прибора управления «М-22» нет. Весь расчёт и командное решение выполняла ЭВМ, оператор лишь сообщает вычислительной машине о необходимости пуска и сколько надо выпустить. Тем самым время реакции (от обнаружения до схода ракеты) сводилось до минимально нормативных значений.
Но даже в этом случае «картинка» безусловной реализации огневого решения не строилась. При всех допусках и предельных величинах зоны поражения, скоростях и времени реакций однобалочная установка М-22, темп схода ракет у которой 12 секунд, успевала выстрелить не более…
…по выработке возможно-допустимой дальности поражения – 12 километров, ЭВМ произвела пуск первой ракеты!
Через десять секунд над водой, венцом умчавшего напересечку шлейфа, вспыхнул бутон подрыва – первое попадание!
Нет, там, за десятком километров, если кто что-то и высмотрел – это сигнальщики.
На экранах операторы РЛС увидели быстро рассеивающуюся россыпь – обломки. Слыша, сквозь стены переборок штатный старт очередной ЗУР: серебристая пятиметровая сигара 9М38, озаряясь факелом, стремительно срывается вдаль.
Потеряв одного, «стайка» UGM-82 «Harpoon» уже миновала маршевый участок, снижаясь до пяти, до двух метров над гребнями волн.
…Им навстречу…
Как это выглядело?
9М38 и UGM-82 – будто безликие буквенно-цифровые символы… впрямую они, «лоб в лоб», нет – не встретились.
Зенитная управляемая 9М38 расходилась с UGM-82 с разницей по высотам в восемь метров. Сработав бесконтактным датчиком, подрывом боевой части, сотни её поражающих элементов – в разбросе, в суммарной встречной скорости расхождения, большей частью разлетелись мимо. Но хватило и малого, прошивая насквозь корпус атакующей ракеты в районе маршевого двигателя, породив огненный клубок и хаотическую фрагментацию обломков.
Минус – два!
Набирающими оборотами машин «Москва» успела довести свой ход до 23 узлов – предпринятая командиром корабля попытка выйти из сектора поисково-радиолокационного сканирования головок наведения ракет… скорей для очистки совести, слишком уж маленькое было «окно манёвра», чтобы таким примитивным образом соскочить с крючка.
Веером-фейерверком отстреливались пассивные помехи, выводились на предельные ватты передатчики станций РЭБ, подавляя рабочие частоты излучателей самонаводящихся головок. Сучила жалами спаренных стволов левобортная артиллерийская установка (АК-725), дожидаясь достоверного целеуказания и разрешения на стрельбу.
– Едва ли этого будет достаточно, – предполагая худшее, что на противной стороне что-то «натовское», современное, помехозащищённое, иллюзий капитан 2-го ранга Скопин не строил, в том числе прекрасно зная о слабой эффективности наличной «АК» против крылатых ракет, тем более ракет, летящих на малых высотах. Но тут уж, чтобы избежать удара, все средства были хороши.
Последний рубеж.
Боевой расчёт левобортной АК-725 возглавил непосредственный командир батареи. Лейтенант сам сел в кресло управления артиллерийской установкой, со всей пристальностью следя за радиолокационным прицелом, терпеливо ожидая разрешения на исполнение команды.
Рубеж огня для них был «нарезан».
На пульте высвечивалась дистанция до целей – они, казалось, не спеша смещались от края к центру экрана. Но это только казалось – главное смещение происходило в другой плоскости – табло неумолимо «втягивало» в себя дистанцию.
Операторы старательно удерживали мерцающие «метки» в стабильном положении «прицельного перекрестья»… не в самых идеальных условиях работы: зернистые засветки разрывов зенитных ракет, помехи от поверхности моря, работа собственных РЭБ добавляла свои неочевидные, но сложности.
– Я их потерял, я их не вижу! – в бессилии бормотал лейтенант-«огневик», концентрируясь, сутулясь за пультом управления.
Ближе к обозначенному рубежу атакующие ракеты вышли на прямую траекторию, представляя в сечении (с передней полусферы) не больше четверти метра, когда «эффективная площадь рассеивания» совсем не эффективная.
Понимая, что цель где-то здесь, что вот – сейчас, как раз и прибор управления зуммером выдал наконец решение, с одновременным поступлением приказа с КП корабля, и лейтенант нажал на педаль, замыкая цепь, слыша, как от палубы в ступни запульсировало отдачей – спаренные орудия били на максимальной скорострельности.
На экране радара появились новые слабозаметные «искорки» – это вереница своих снарядов, уходящих… мимо, мимо…
Лейтенант давил, не снимая ноги с педали до последнего, и дождался! На развёртке РЛС бегущий кругом луч поискового вектора «подхватывает» пятно-засветку от подрыва снаряда, поглотившую «светлячок» цели, и… всё рассыпается на непонятые зелёные экранные всполохи.
Что-то неслось из динамика, вроде бы голосом командира.
«Ага, – догадался офицер, отпуская гашетку, – дробь! Дробь стрельбе».
Сигнальцы́ – «очевидцы в первом ряду» – потом с воодушевлением и важностью прямых свидетелей будут не по разу рассказывать-пересказывать, как оно было!
Садящие хлёстким дуплетом орудия! Трассирующие снаряды видимо глазом стелились над волнами, убегали, ниспадая, теряясь… безрезультатно.
Ракета обозначилась как бледная тень, жмущаяся к волнам. На конечном участке обречённая выдерживать прямое направление, она летела сквозь встречные росчерки трассеров.
Подрыв снаряда произошёл неконтактным инициатором и, видимо, ударной волной расширяющихся газов «достал» оперенье ракеты, заставив её вильнуть, потерять центровку. Разломившись от перегрузки, она завертелась в бешеной пляске. Головную боевую часть и хвостовую кинуло по неописуемым траекториям. Полыхнувшее недогоревшее топливо будто попыталось дотянуться длинным языком до корабля. Уж так показалось – не дотянулось.
Долетел какой-то фрагмент, реально упавший на палубу.
«Сувенир» оказался вырванным «с мясом» стабилизатором.
– Охренеть! – ахнет боцман.
– Сбили-таки, – бросит Скопин, – повезло нам!.. – подумав прежде о «Муссоне», но…
То, что происходит одновременно в разных местах, одновременно не описать…
Успев в общей сложности выпустить три и поразить две, «Проворный» вольно или невольно, но и в этот раз подставлялся под удар, прикрывая флагман.
Не обладающая селективными свойствами, головка наведения «Harpoon» нацеливается на первую захваченную цель – одна из… «выбрала» БПК, покрывая последние километры до «мёртвой зоны» противостоящего ей зенитного комплекса.
Ещё лаяли дуплетами артустановки… Маневрировали, развив максимальные ходы корабли… В тот самый момент, когда решался жребий, выпавший «Москве», последняя из UGM-82 достигла борта БПК.
SSN-695 «Бирмингем»
Скорость снизили до «среднего», и всё равно это было достаточно ходко, чтобы сонарный пост мог доходчиво разобрать, что же там творится наверху. В шуме набегающей воды акустические антенны и датчики глохли.
Ответную реакцию русских командир атомной субмарины Роберт Фрик рассчитал исходя из рациональных нормативов: столько-то на установление примерного района пуска ракет (вряд ли точного места), столько-то на организацию поиска – с переброской геликоптеров, как самого оперативного средства под рукой… с последующим подходом кораблей.
Фора по времени для них, сидящих в стальном теле подводной лодки, была разумно сопоставимая.
Выждав по умозрению дополнительные минуты, шкипер приказал вывести двигательную установку на малые обороты, пустив лодку в управляемый дрейф.
– Вот теперь дело за акустиками – сиди, слушай. – На лице Фрика блуждала задумчивая улыбка. Очень хотелось высунуть наружу антенны – настроить радиоприём на переговоры русских, очень хотелось посмотреть в оптику перископа… И может, насладиться увиденным.
Разумеется, все, что улетело, уже или сбито-нивелировано, или достигло цели.
– Меня интересует результат, наконец, – надавил на это «наконец» кэптен, точно с претензией к акустикам, – есть попадание?
– Трудно сказать, сэр. Удар ракеты приходится выше ватерлинии. Корабль может гореть, но мы ничего не услышим. Так-так, минутку… Погодите-ка.
Пауза затянулась на целых три минуты. После чего с гидропоста неуверенно доложили:
– Сэр. По-моему, фрегат – тот, что следовал в близости от вертолётоносца, замедлился. И, похоже, склоняется к «стопу».
– Фрегат? – В голосе кэпа скользнуло удовлетворение. Однако с изъяном. – А метили в более крупную дичь, в крейсер-вертолётоносец.
Наши
Потом скажут, что «Проворный» намеренно выходил под удар, прикрывая флагманский корабль.
Это не так. БПК маневрировал достаточно близко от крейсера, тем самым оказываясь в поисковой директрисе головки наведения UGM-82, даже если та работала в малом секторе сканирования.
Очевидно, на нерасчётную цель «Harpoon» нацелилась случайным характером. Но, в общем-то, при всех допущениях, эскортную роль «Поющий фрегат» исполнил – вторую ракету ПКР «Москва» точно бы не отбил.
– Мне прямой канал связи с «Проворным», – потребовал Скопин, едва услышал о попадании ракеты в БПК.
Сам размашистым шагом двинул к двери на крыло мостика – хотя бы просто выглянуть и быстро оценить масштаб проблемы; понимая, что запрашивай не запрашивай оценки повреждений, сейчас по первым минутам аврала с «подстреленного» корабля вряд ли сообщат что-то вразумительное.
Однако и «взгляд со стороны» мало что дал – чёрный дым уже клубился, густея, застилая очаг и рану где-то сразу за миделем или дальше к корме… не разобрать.
«Проворный» начал отставать – это снижение скорости хода выглядело разумно вытекающей мерой… Всё дальнейшее от степени понесённого ущерба.
– «Малый», – приказал Скопин, расчётом – дать мателоту догнать «себя», поравнявшись с ним траверзами, приводя в готовность все полагающиеся для данной ситуации средства оказания помощи: системы пожаротушения, обеспечивая водомётную подачу, подачу дополнительных шлангов и, если понадобится электроэнергии; мобилизуя спасательную группу, и непременно лазарет.
Всё это, вбитое ещё с курсантских лет морскими уставами, формировалось «на автомате». Соответствующие распоряжения и без него есть кому отдать. Старпом уже вон что-то рявкает в трубку по внутрикорабельной связи!
Сам же…
Задача по КПУГ была поставлена, доведена ещё пару минут назад. Ракетная атака, тем паче достигшая результативности, кричала: недавние «торпедные шутки» кончились.
Снова запрашивал:
– Обстановка?! Воздушная угроза? ПЛО? – не сказать, что особо веря в повторный налёт. Что-то подсказывало, что враг затаится. И что враг – подводная лодка: совокупность поступивших и продолжающих поступать данных, вся вытекающая логика и даже чуйка указывали на то.
Тут следовало посмотреть более пристрастно. В голове кавторанга быстро рисовались векторы, плюсуясь, множась «два на два»:
«Прежде всего на подозрении пакистанцы, другая ПЛ… что бы там всплывшие ни уверяли о своей непричастности. Верить ли – не верить, но оставим это пока в скобочках, поскольку остаётся неувязка с высокими техническими характеристиками торпед. Вернёмся к ракетам. Выявленные в ходе перехвата параметры: дозвуковая скорость, высота и режим полёта, включая ЭПР на радаре…»
Почему-то на ум кроме «Экзосет» и «Гарпун» ничего не лезло.
Всё из-за пакистанских подлодок. Сейчас он даже вспомнить не мог (этих данных ныне ещё попросту нет), но точно знал, что флот Пакистана получит и оснастит какие-то свои дизельные субмарины противокорабельными ракетами. То ли французскими, то ли американскими. Когда только…
«Черт! – в голове точно щёлкнуло. – А не американцы ли это?!»
Тут диапазон носителей ПКР однозначно расширялся ещё и авиацией.
Капитан 2-го ранга мельком взглянул на распечатки, полученные по каналу ЗАС (очень кстати и вовремя пришедшая информация от службы оперативно-стратегической разведки). За характерной детализацией и охватом акватории угадывалось «орбитальное око» отработавшей по заявке ВМФ станции «Мир»: указано в координатах точное «место» того самого засветившегося своим авиакрылом УДК типа «Тарава». Других вражьих кораблей, и конкретно авианосцев, в доступной близости не обнаружено.
«И?.. – спрашивал себя дальше, – допустим, что-то прилетело с „Таравы“. „Бронко“? Вряд ли. „Харриеры”? Те „Харриеры” – модификации под носители „Гарпун“, полетят годиков эдак через пару. Ага… те, что сейчас летают над нами, ведут себя как ни в чём не бывало, точно и не подозревая или не имея отношения к ракетной атаке. Что, впрочем, ещё ни о чём не говорит. Ещё мог нахулиганить залётный противолодочный Р-3 „Орион“. Но эту птицу мы наверняка бы засекли РЛС даже в бреющем полёте. Не тот это самолёт, чтобы суметь подкрасться незамеченным. В общем, – Геннадьич потёр занывшие виски, уверяясь, – подлодка это! ПээЛ это, мать его, мать его…» – злой как собака.
Как раз к месту пришлось запоздалое сообщение от экипажа Ка-25 «Петропавловска», ведущего «свободный» поиск на крае западного сектора. Пилоты докладывали, что зафиксировали какие-то шумы на пределе действия ГАС, поначалу не придав им значения. Теперь же, на злобу событий, эти неустановленные «помехи» вполне объяснялись ракетным пуском из воды.
Этот условный ориентир, как и другие полученные разнонаправленные пеленги – всё было «положено» на тактический планшет, над которым продолжали корпеть флаг-офицеры во главе со штурманом: просчитывая пути отхода вражеской субмарины, меняя поле противолодочного поиска, нарезая новые секторы, организовывая боевую работу полным составом – всем авиакрылом.
В этот раз в ангарах и на палубе «Москвы» не оставалось ни одного вертолёта. Пусты были вертолётные площадки кораблей ордера. Кому-то ещё требовалось «присесть», залиться керосином, возможно, подвесить ударные средства и снова уходить, принимая в эфире с КП: «Задача в воздухе!», разворачиваясь в поисковый порядок.
По траверзу, в боковом остеклении рубки показался «Проворный». Его пострадавший левый борт не был виден, не было видно и огня, лишь по-прежнему над ютом клубился дым.
«С дымом всё ещё густовато», – навскидку оценил Скопин. Отсутствие открытого огня обнадёживало, перебирая в памяти все известные случаи применения противокорабельных ракет, всё же полагал, что одна ПКР, какая бы она ни была от «западных» производителей, не могла сказаться для корабля водоизмещением на 4000 тонн какими-то особо фатальными последствиями. Во всяком случае, мгновенными.
С БПК уже отсемафорили, отбили «радио», обрисовав ситуацию в предварительных и скороспелых оценках: куда прилетело, насколько «приложило». Доклады далеко не бравые – тревожные, что закономерно. Но паника отсутствовала.
Всё изменилось, когда раздался новый взрыв, выбросивший клок огня, дыма, какие-то металлические фрагменты. А затем секундой позже ещё один. И ещё.
Всё говорило о том, что детонировало что-то из своего наличного боезапаса. Или части его.
Корабль окончательно стопорился.
Осколочно-фугасная боевая часть «Гарпун» не причинила столько вреда, сколько пошедшие вразнос собственные ракеты в погребе кормового ЗРК (если, конечно, опустить саму причину огневого воздействия).
Удар по «Проворному» пришёлся в район 220-го шпангоута. Боеголовка UGM-82, характеризующаяся как «проникающая», пробила бортовую обшивку, часть водонепроницаемых переборок, взорвавшись в помещениях кубрика и выгородки вертолётного командного поста, непосредственно прилегавших к погребам боезапаса, куда и проникло пламя.
Автоматика пожаротушения сигнализировала штатным срабатыванием, однако орошения погребов ЗРК «Ураган», где в вертикальных барабанах покоилось два десятка ЗУРов в боевом состоянии, не произошло. Пожарные магистрали оказались перебиты.
Огонь внутри вяло распространялся, вылизывая бока ракет, подогревая маршевое топливо и начинку разрывных зарядов. До критических температур было недолго.
Даже не воюя, только на нештатных аварийных ситуациях, советский флот умел получать «боевой» опыт. Командиру «Проворного» хватило одного доклада о месте попадания ракеты, чтоб без колебаний приказать вывести всех лишних людей из помещений и отсеков, граничащих с опасным очагом.
Этот приказ спас многие жизни.
Угроза детонации боезапаса была более чем вероятной, о чём тоже сразу было сделано предупреждение, правильно мобилизуя аварийные партии. Это тоже спасло…
Два ракетных погреба, № 8 и № 9, располагались смежно, отсеки разделялись только водонепроницаемой переборкой. Последовавшие в канонадной череде взрывы были такой силы, что слетела крышка погреба вместе с пусковой установкой ЗРК, завалившись на дымовую трубу.
Дыма только прибавилось. Огонь уверенно двинулся к корме, где хранились авиационные запасы – керосин и бомбы; распространяясь и в сторону носовой части, втягиваясь в длинные коридоры – здесь на его пути оказывались погреба минно-торпедного боезапаса. На миделе верхней надстройки находился заправленный по-боевому пятитрубный торпедный аппарат.
Ко всему где-то образовалась пробоина, забортная вода начала поступать вплоть до кормового машинного отделения, появился заметный нарастающий крен.
Всё произошло на глазах у американских лётчиков, ещё непонимающих, что произошло!
Пилоты не видели атакующие ракеты. Но видели пуски корабельных ЗРК, полагая, что русские проводят учебные стрельбы.
Все эти развлечения закончились разом!
Взрывы, пламя, столб дыма!
Сообщили на «носитель»: дескать «…у иванов проблемы неясного характера. Возможно, несчастный случай, либо…»
С «Таравы» кэптен Ньюмен после небольшой паузы (на самом деле ведя обстоятельные переговоры с оперативным штабом) отозвал дежурную пару «Харриеров», выслав на замену «Бронко».
Винтовая машина в качестве разведчика-наблюдателя деликатно держалась в стороне от советских кораблей, ведя беспрестанную радиопередачу, освещая обстановку.
Параллельно со всем этим произошёл «личный» инцидент между БПК «Николаев» и 8-135 «Хашмат».
Никаких формальных обоснований для задержки субмарины у советских ВМС не имелось, тем более под угрозой оружия. Ничего позитивного в конечном итоге не обещая.
Причастность к неустановленным торпедам пакистанцам не пришьёшь, ракеты – и подавно, воды нейтральные, войны (открытой) между странами нет (стычки на границе с Афганистаном не в счёт).
Только вот противовесом, на другой стороне дилеммы – подвергшееся внезапной атаке соединение, горящий корабль… С вопросом «а кто стрелял?». В условиях сохраняющейся угрозы.
Сейчас как никогда требовались все наличные силы – для поиска, локализации и, должно быть, уничтожения неизвестного агрессора.
Нуждался в несомненной поддержке аварийный «Проворный».
Оставлять целую боевую единицу (БПК «Николаев») для присмотра за пакистанской субмариной с неочевидными последствиями было расточительно.
Ситуация разрешилась неожиданным образом.
К тому времени заклинившие горизонтальные рули экипаж «Хашмат» успел выправить. Достаточно подзарядили аккумуляторы.
Командир лодки, ведущий постоянные радиоконсультации со своим штабом, на дипломатически-сомни-тельные немотивированные действия советского флота смотрел исходя из похожих соображений: «Нет у них, шайтан на их голову, оснований и прав препятствовать свободному плаванию».
На центральном посту субмарины пристально прислушивались к эфиру – факт каких-то непредвиденных проблем у русских не остался незамечен. Все геликоптеры, роящиеся в небе над лодкой, вдруг куда-то умчали. Лишь только маневрирующий в нескольких милях эсминец (примерно по классификации) и представлял определённую потенциальную угрозу.
Командир приказал готовиться к погружению.
Дав ход, субмарина начала маневрировать, поворачиваясь кормой к советскому кораблю. Возможно, тем самым пакистанский офицер хотел показать, что его эволюции не имеют агрессивных намерений.
Сигнальщики «Николаева» тотчас засекли движения «подопечной», известив ходовой мостик, причём сразу правильно охарактеризовав выбранное направление – лодка уходила.
Командир БПК, скорей всего, неверно расслышал либо неправильно понял доклад вахтенных (он только что переговаривался с флагманским КП, получив «с того конца провода» свою порцию нервозности – общее положение по КПУГ не располагало к спокойствию). Вскинув бинокль взглядом накоротке, кэп принял пену кильватера за бурун в носу, вдруг решив, что лодка выходит на атакующий курс и, возможно, готова произвести торпедный или ракетный залп из носовых аппаратов со сравнительно короткой дистанции. Пусть и самоубийственный, будучи в надводном положении, для неё залп.
Тут ещё огорошили акустики… уж что там им причудилось, но с гидропоста доложили:
– Слышим шум заполняемых ёмкостей. Не похоже, что балластных…
Вдруг озарившись догадкой:
– …Шахты торпедных аппаратов! – испуганно от неуверенности, добавив: —…Вроде бы.
Последовавшие за этим запросы, переговоры и распоряжения уложились чуть ли не в 30 секунд: на международных частотах пакистанцам: «Обозначьте свои намерения. Расцениваем ваши действия как угрожающие».
Одновременно известили «Москву», тут же, не теряя времени, запросив разрешение на открытие заградительного огня.
Там как раз на «Проворном» громыхнуло! «Москва» всего в двух кабельтовых – взрыв шибанул по ушам… и конечно, то ещё зрелище! – уже доведённый до каления Скопин дал добро «действовать по обстоятельствам».
Рокот взрыва докатился до «Николаева», сигнальцы прокричали о столбе дыма, что не добавляло бесстрастности.
Предупреждение об открытии огня пакистанцы проигнорировали.
Гарнитура у командира была в руках, артиллерийский пост в ожидании, АК-726 наведена. Ему оставалось только гаркнуть: «Огонь!»
76-миллиметровая спарка выхлестнула короткую в десяток выстрелов дробную очередь.
«Упредительный» оказался точен. Более чем. Вздыбленная снарядами дорожка пробежалась под корму, накрывая цель. Субмарину повело на циркуляцию, стопоря, разворачивая профилем.
С мостика «Николаева» наблюдали, как она медленно стала проседать «на хвост», что говорило о полученных пробоинах. Если не более.
В таком подтопленном положении «Хашмат» будет оставаться несколько часов, почти до заката, пока за ней не придут…
А на ходовом мостике «Москвы»…
По эскадренной сети бесновался Паромов, верно уже успевший получить новую порцию столичного недовольства: в отрицательном активе по эскадре, помимо повреждённого ракетой корабля, вторичный обстрел пакистанской подлодки, которая, несомненно, успела телеграфировать в свой штаб, известив об очередном «бесчинстве русских».
– Кто стрелял? – выплёскивал кипяток командующий. – Кто там такой прыткий? Кто разрешал?! Я – разрешал? Кто старший, мать его так, «на рейде»?!
«Пытаться что-то объяснять?..» – капитан 2-го ранга Скопин даже не стал начинать. Бессмысленно и себе дороже. Выждав положенное, сдержанно довёл вытекающие плюсы:
– Товарищ контр-адмирал, зато теперь БПК не нужно сторожить пакистанскую подлодку. Корабль всецело можно занять оказанием помощи «Проворному», и его скорей всего придётся брать на трос – тянуть в дружественный порт. Кроме того…
Паромов прервал. «Попыхтел» ещё брюзгливо минуту, в итоге пообещав для буксировки прислать какое-то судно из обеспечителей.
Что-то подсказывало, что командующий 8-й ОпЭск опасается похожих провокаций непосредственно и на группу «Минск» и что там предпринимаются все полагающиеся мобилизационные меры. Иначе отклик на аварийную ситуацию нашёлся бы более существенный.
Видеть раненый «Проворный» было крайне тягостно. Извергающий столб дыма, присевший на корму с креном на левый борт, корабль окончательно остановился. От него отвалил вёсельный ял, вывозя первых раненых.
Командир БПК в прямом эфире докладывал (ходил на ют – лично собственным взглядом оценить обстановку и состояние дел): погреба № 6 и № 7 затоплены с помощью пожарных гидрантов, однако контролировать положение в кормовых отсеках представлялось затруднительным, если вообще возможным; пожар распространился и на кормовое машинное отделение. Начали процедуру спрямления крена посредством перекачки топлива с левого борта на правый. Пока мало помогало.
Командир корабля настаивал на своевременной эвакуации личного состава, не участвующего в борьбе за живучесть. Сейчас большинство людей было выведено на верхнюю палубу. Скопин видел их, толпящихся на баке, выстроенных вдоль лееров носовой части, уже решив: снять команду, если таковая необходимость всё же будет настоятельна, сможет подошедший «Николаев» – дело пятнадцати-двадцати минут.
«Москва», задержавшись на месте бедствия для крайней страховки, начала выдвигаться – «вертолётную палубу» желательно было придвинуть поближе к району поиска – «Камовым» короче плечо на «перезарядку».
Вообще, для поддержания оперативного режима правильно бы было придвинуть в среднюю зону все имеющиеся вымпелы, перекрыв секторы корабельными акустическими средствами, дабы тем самым исключить повторения «прокола», когда поиск вёлся на дальних рубежах, а неизвестная субмарина таилась несколько ближе.
Но «Николаев» пока выпадал из обоймы. Пока не появится обещанное Паромовым судно.
С дополнительными баками время барражирования Ка-25 дотягивало до двух с половиной часов. Авиагруппа действовала уже отработанным порядком, делясь на тактические четвёрки, образуя линейные либо угловые перехватывающие барьеры.
Имея на борту по 36 штук гидроакустических буёв, сбрасывая их через два-три километра (по радиусу действия), все наличные вертолёты, включая машины с кораблей эскорта, теоретически перекрывали довольно обширную акваторию.
Практически, подозревал Скопин, вычислить район обитания ПЛ и обнаружить её, наверняка прячущуюся под слоем скачка, будет не так-то уж просто. Капитан 2-го ранга вернулся к планшету обстановки, где офицеры группы ПЛО обсчитывали поисковую задачу, нарезав акваторию на квадраты, рисуя линии и гадательные пунктиры.
Работа авиагруппы определялась условно локализованной точкой места пуска ракет. Секторы поиска выбирались из расчёта на максимальные дальности. Обосновывалось это анализом обстоятельств атак, больше похожих на диверсию в стиле «кусай и беги».
– А если она предприняла не отрыв, а наоборот – поднырнёт к нам в ближнюю зону под слоем скачка, – ещё выдвинул версию командир группы ПЛО.
Сам Скопин, конечно, не исключал подобный ход за командира субмарины, однако счёл более важным поделиться своими сомнениями о нестыковках в ТТХ торпед. Добавив и о ракетах:
– У «Экзосет», применимых с ПЛ, дальность что-то чуть за сорок кэмэ. А в экспортном варианте может оказаться и того меньше. Я думаю, – надавил он, – что по нам работали «Гарпуном».
И добил ещё одним предположением, что искомая субмарина, возможно, не «дизель-электричка», а вполне себе атомная «американка», со скоростью подводного хода к тридцати узлам.
– Зону поиска надо расширить. С учётом…
Эти соображения «с места событий» обязательно были доведены до командования в Москве. В Генштабе озаботились, подключив ресурсы разведки – неясности подобного рода могли иметь серьёзные последствия.
В тесном сотрудничестве с индийскими спецслужбами, очередным пролётом станции «Мир», в этот раз «осмотревшей» пакистанские порты и морские базы, в целом удалось локализировать местонахождение главной «подозреваемой» – S-136 «Hurmat», возможно, модернизированной под использование противокорабельных ракет. Лодка скрывалась на одной из резервных стоянок флота.
Вместе с тем, согласно агентурным данным ГРУ, не было никаких оснований полагать, что Исламабад вообще успел договориться с французами или с американцами по вооружению своего подплава ракетным оружием.
В штабе всё больше склонялись к мнению о причастности к инциденту третьей стороны, предвзято конкретизируя на наиболее вероятном контрагенте – США.
К таким своим же выводам всё больше и больше стал склоняться и капитан 2-го ранга Скопин.
Противолодочная задача в этот раз оказалась сложной. Вертолёты полосовали небо, роясь над волнами, усеивали море буями, висели, окунув на глубину под слой скачка опускаемые ГАС. Одна группа уже приходила за сменными комплектами РГБ.
Результата всё не было.
Переговоры вертолётчиков периодически выводились в ГКП на «громкую», и Скопин слышал, как какой-то пилот «засорял» эфир комментариями, мол, «если бы после торпедной атаки не удовлетворились „пакистанкой“, а сразу интенсивно искали эту неизвестную субмарину – точно бы уже взяли».
«Если бы не „пакистанка“, не было бы и атак», – догадывался кавторанг. Зная, как легко подстроить факты под удобную версию, сейчас он находил ещё одно косвенное подтверждение возникшим подозрениям:
«Пакистанцев использовали. И получается – подставили. Вопрос – „кто?“, думаю, особо не стоит».
Самое любопытное, что в тех же алгоритмах догадок работали умы на другой далекой, звёздно-полосатой, стороне.
Предварительный сбор поступающих данных формировался по месту в региональном центре разведки флота США, уходя, как положено, по инстанции, стекаясь к самому вашингтонскому верху.
На берегах Потомака
Секретарь департамента ВМФ Джон Леман без долгих прелюдий сразу перешёл к основному:
– С чего всё начиналось, нам известно: пакистано-индийский кризис, спровоцированный провокацией в районе близ Пешавара. Замешанные в деле Советы. На данный момент предмет внимания заострился на морской компоненте: советская эскадра в Аравийском море в прямом соприкосновении со сторонами конфликта.
Министр дал знак неприметному (на фоне высоких рангов) флотскому офицеру.
Тот встал, представившись лейтенантом Мэйсоном из Управления морской разведки, открыл папку, стал коротко и сухо (по-писаному) излагать факты:
– Ориентировочно в 12:30 АМ по местному поясному времени индийский флот прервал учения, проводимые с 8-й эскадрой контр-адмирала Паромова, начав развёртывание против пакистанских материковых баз. Советские корабли остались в месте дислокации, манёвры не прекратили. Спустя примерно час у них произошёл боевой контакт с пакистанской субмариной, в результате которого подлодка всплыла, экипаж вышел в эфир, известив своё командование о нападении и полученных повреждениях. К тому времени в ориентирный район уже прибыл наш ВИЛ-1 «Тарава». Авиагруппа корабля – лётчики Корпуса морской пехоты – вела визуальное наблюдение за действиями «красных», и, можно сказать, инцидент проходил у них «под крылом». МИД Пакистана предъявил ноту Москве. Кремль выдвинул встречные обвинения, заявив, что их корабли были атакованы торпедами субмарины и моряки якобы лишь защищались.
– Это мы уже знаем, – негромко изрёк со своего места Рейган.
– Самое интересное началось, когда… – докладчик не сразу расслышал президента и слегка сбился, – русские продолжали проводить какие-то боевые упражнения, пилоты с «Таравы» доносили, что корабли «красных» активно маневрировали, производили пуски ракет… так вот, посреди всего этого вдруг загорается один из советских фрегатов. Далее события противоречивы в хронологической последовательности. Но по факту имеем… – лейтенант заторопился, будто опасаясь, что его снова перебьют, – русскими снова была обстреляна пакистанская субмарина. Исламабад поднимает шум – обвиняет, протестует, грозит. Москва контраргументирует – в этот раз «придумав» ракетную атаку. Однако фрегат горит и поныне, насколько известно из последних поступлений разведданных. Всё указывает на то, что нападение – не вымысел. Эскадра Паромова активизировалась, подняты вертолёты – ищут атаковавшую, очевидно, другую субмарину.
– Теперь у них учения не похожие на учения, – Рейган легкомысленно повёл бровью, – и что же тут такого чрезвычайного, о чём вы мне так зловеще намекали?
Вопрос был уже обращён к начальнику штаба ВМС США адмиралу Джеймсу Уоткинсу.
– Видите ли, господин президент, – зашёлся тот в объяснениях, – о кризисе мы можем судить только по собственным заявлениям русских. Представьте: доклады поступают от ответственного командира непосредственно с мостика корабля на адрес командующего эскадрой, и так далее по цепочке через штабное звено до самого верха. А там уж, в Москве, глядя на политическую составляющую, могут трактовать ситуацию как им угодно. Большевики горазды умалчивать о своих аварийных ситуациях на море, однако другого им не остаётся. Исламабад продолжает подавать жалобы и ноты, обратившись в международные правовые институты. В Кремле оправдываются. Вариантов за ними я вижу немало… Честно, чёрт поймёшь эту славяно-большевицкую душу. Но есть одно точное «но»: по своим каналам мы знаем, что французы крылатых противокорабельных ракет «Экзосет», базирующихся на подводные лодки, Пакистану не передавали. Только авиационные. Касательно «Гарпунов», тут более чем прозрачно – переговоры на зачаточной, предварительной стадии. Исламабад очень заинтересован в нашем содействии – предоставляет исчерпывающую информацию, в числе которой есть упоминание о том, что экипаж всплывшей пакистанской субмарины подтверждает наличие некой другой подводной лодки, произведшей пуски торпед по советским кораблям. В таком случае есть все основания думать, что и «ракеты» русские всё же не выдумали.
Адмирал выждал паузу и подчёркнуто выговорил:
– Сэр. У нас там, в районе, оперирует атомная типа «Лос-Анджелес».
– Что вы хотите сказать, – вскинулся президент, – что она как-то причастна?
– По-видимому. Есть подозрение, что это наш парень.
Повисла тишина. Хозяин Белого дома попеременно взглянул на своих ближайших соседей за столом – госсекретаря Шульца и директора ЦРУ, как бы испрашивая комментариев. Но первый, как обычно, предпочёл воздержаться, второй, тоже как обычно, не спешил высказываться, посверкивая линзами очков, точно уже выстраивая свои цэрэушные комбинации.
Рейган покачал головой:
– Я всегда считал, что штаб олицетворяет собой логику упорядоченного планирования, в то время как исполнители – командиры на местах, сталкиваясь с непредвиденными обстоятельствами, вынуждены импровизировать, порой допуская… хм, произвол.
– Полагаю, здесь иной случай, сэр, – вставил глава департамента ВМФ, пряча улыбку: Рональд Рейган демонстрировал возмущение, но возмущение тем, что командир подлодки действовал без прямого приказа, а не тем, что влепил по иванам.
– Да, – задался кто-то из сидящих за столом вопросом, – а что мешает связаться с субмариной и прояснить ситуацию?
– По всей очевидности, лодка сейчас таится от русских и не может выйти на связь. У нас есть предыдущие текстограммы, принятые в основном в режиме СНЧ. Но длинноволновый сигнал имеет низкую пропускную способность. Сейчас их анализируют.
– А не могут, например, это быть британцы? – спросил госсекретарь, видимо, «на всякий случай».
– Пф-ф! – фыркнул адмирал Уоткинс. – У своих берегов британцы побряцать ещё могут. Но прошли те времена – в этих во́дах они без нашего дозволения и гальюнные льяла слить не смеют.
За столом такое поминание англичан вперемешку с морскими словечками вызвало глумливые улыбки.
– И всё же, – настаивал Рейган, – если это наш парень, что подвигло его на такое вопиющее нарушение?
– У нас уже есть версии. Вот досье, составленное со взгляда на нынешнюю ситуацию, – и адмирал Уоткинс вольно зачитал с открытой папки «личного дела»: – Командир USS «Бирмингем» кэптен Роберт Фрик. Аннаполис. Служба. Зарекомендовал себя как решительный и опытный офицер. С некоторых пор замечен в особой антипатии к коммунистам, как и вообще к Советам. Возможно, это объясняется его участием в спасении людей с авианосца «Карл Винсон» в ходе операции «Vagrant»… Если кто позабыл, ещё известной как «Охота за Красным пиратом». Много там наших парней оказалось в «безвозвратных». Что особенно важно к контексту – в рамках той же операции погиб член семьи кэптена Фрика.
– Господи, Джон! – выразил упрёком председатель. – Как вы можете так формально и обтекаемо – «член семьи»! Разве нельзя напрямую?!
– Я лишь читаю то, что записано в секретном рапорте. По операции «Vagrant» по-прежнему сохраняется протокол полной конфиденциальности. Потери не обнародованы. Имена и звания проходят по закрытой категории.
Президенту передали досье. Просмотрел он его, впрочем, не особо внимательно:
– Не совсем однозначно, но всё же – как с таким психологическим портретом его выпустили в море?!
– Никто бы не подумал, сэр. Выбор среди шкипов был невелик. Проходя корректуру… сэр? Что-то не так?!
Со стариком Рональдом что-то творилось – его скукожило в явном недомогании.
– Джентльмены, – болезненно кривясь, глава Белого дома нажал кнопку вызова секретаря, – боюсь, мне придётся покинуть ваше собрание.
С уходом президента совещание возобновили в другом месте и в ином, более специализированном, коллегиальном составе.
– Прежде всего, мне нужно было вселить уверенность президенту, что у нас всё под контролем, – начал в продолжение темы Джон Леман, – между собой можно говорить без всяких экивоков. И у меня первый вопрос: догадываются ли русские, что охотятся за нашей субмариной?
– И что вы предлагаете? – со скепсисом спросил адмирал Уоткинс. – Поговорить с ними и попытаться объяснить, что случилась ошибка? Две последовательные атаки – торпедная и ракетная – отметают подобные «извинения» напрочь. Или объявить, что кризис спровоцировал немного сбрендивший на ненависти капитан? Всё равно сочтут опосредованным, а то и прямым актом агрессии.
– Пока что у них нет никаких доказательств. Подводное плавание не регламентируется международным морским правом, – министр достал какие-то справочники. – Мы можем…
– И как эта кипа документов поможет нам решить проблему? – начальник штаба и смотреть не стал. – Едва ли Советы примут наши правила игры.
– Мы играем «белыми»…
– Вот именно – Фрик уже двинул пешки, сделав первый ход. А «красные», согласно вашей интерпретации, стало быть, играют «чёрными»… Х-ха! «Красные» играют «чёрными»! Получается, что сейчас-таки – ход за ними! Наверняка на подбитом фрегате есть погибшие. Кровь пролита, и большевики будут жаждать ответной крови. Я не горю желанием признаваться перед Советами, что это наша лодка атаковала их корабли. Вместе с тем мы должны отдавать себе отчёт в том, что, отказываясь от наших парней, мы тем самым оставляем их на произвол ответных действий русских. В любом случае нельзя допустить, чтобы иваны беспрепятственно гоняли нашу субмарину и, не дай бог, утопили. Мы не можем сидеть безучастно.
Штаб уже провёл предварительную оценку возможностей. Для начала… Для начала следует отправить приказ на «Тараву» – задействовать авиагруппу. «Харриеры», непрямым давлением, созданием напряжённой обстановки в воздухе должны воспрепятствовать советским противолодочным вертолётам проводить поисковые мероприятия, тем самым обеспечив «отрыв» и уход нашей субмарины из опасной зоны. Анализ ответных действий за русских подразумевает, что Паромов скорей всего противопоставит эскадрилью со своего авианосца «Minsk». Пусть.
Советские «палубники» «Forger» (или по-русски – Як-38) против «Harrier» заведомо неконкурентоспособны. Что позволит записать бой, надеюсь и подчеркну «условный бой», в наш актив. Как минимум в воздухе машин будет почти на равных. Обстоятельства…
– Чёртовы обстоятельства! – рявкнул министр. – США не должны, не обязаны действовать «на равных»!
– Соглашусь. Для оказания давления нужно иметь двойное, а ещё лучше тройное превосходство. При прочих равных. А у Паромова в активе корабли ПВО. Получается, что мы ставим себе задачу блокировать район, будучи не в состоянии позиционно положительно её решить, покуда к месту не подоспеет полноценная АУГ. Но если не доводить дело до крайностей, то есть не открывать огонь, иваны использовать свои корабельные средства ПВО не посмеют. Развязывать большой конфликт с нами им совершенно не интересно. Как, впрочем, и нам с ними.
На данный момент самой неустойчивой фигурой в этой партии остаётся наш ганфайтер «капитан Немо» – Роберт Фрик, который, кстати, в том, как он организовал диверсию, пока что был безупречен. Как он поступит, если русские его прижмут, не знаю, – адмирал пожал плечами, – попытки связаться с подлодкой идут беспрестанно.
– И?..
– Не отвечает.
– Точно, мать его, «фрик»! – выругался Леман.
USS «Birmingham»
– Не пора ли?..
– Выпустить буксируемую антенну СНЧ? – старший помощник понял вопрос как приказ и уже вознамерился исполнить…
– Погоди пока, Мэт, – кэптен неторопливо соскользнул с командирского кресла, разминая ноги, – не спорю, сейчас любая информация важна – что нам расскажет «мама Америка», то есть оперативный штаб. Но сначала хочу заручиться уверенностью акустиков. Схожу…
– Чем порадуете?
В полумраке акустической рубки старший вахты «гонял» синусоидальную волну на экране осциллоскопа.
– О, да сэр! Есть кое-что любопытное, – мигом отвлёкся от занятия уорент-офицер. Он достал лист бумаги и быстро наметал набросок, – вот посмотрите: ближайшие к нам три источника активного излучения – это работают гидроакустические станции некорабельных параметров. Вертолёты. Проведём от них линии к позиционному ориентиру, откуда мы пускали ракеты, и получим почти равные дистанции. Понимаете? Русские довольно-таки точно определили наше прежнее место и от этой отправной точки организовали поисковые мероприятия. И если предположить, что эти активно работающие станции встроены во фронтальные линии барьеров пассивных РГБ, то, как видите, мы находимся вне перехватывающего периметра. Вот наше нынешнее положение.
– Выскочили, хочешь сказать.
– Совершенно верно. Они немного не рассчитали, точнее, прилично не рассчитали. А не обнаружив нас пассивными буями, потеряли терпение и врубили активный поиск. В трёх векторах.
– Если мы сейчас размотаем буксируемую антенну?
– Не помешало бы.
United States Marine Corps,
LHA-1 «Tarawa»
К стрёкоту самописцев, что выезжали языками бумажной ленты с рутинными навигационными данными и метеосводкой, добавился звук каретки принтера.
– Сэр, как вы и просили – распечатка директива штаба.
Приняв лист дешифровки, кэптен Ньюмен долго вчитывался в содержимое, удивлённо морщил лоб и даже присвистнул на каком-то моменте.
Распорядился, обращаясь к дежурному офицеру:
– Всем пилотам – на брифинг у командира! Мне надо сделать для них сообщение.
Однако узнав, что практически весь лётный персонал и без того собран в местной «ready room», недолго думая, переиграл… Сам пустился.
Пилоты сидели в выставленных в ряд откидных креслах. Командир эскадрильи стоял у чёрной доски и что-то чертил мелом в таблице полётного графика.
– Джентльмены… – что основное Ньюмен вынес из последнего указания вышестоящих инстанций, так это то, что в штабе, возможно, не вполне владели информацией или неправильно её интерпретировали. И, по сути, от него и от его пилотов требовали импровизаций. «Что ж…»
– Итак, джентльмены. Всё до этого было цветочками. Командование ставит новую задачу.
Кэптен последовательно довёл до подчинённых ориентиры в сложившейся ситуации с «нахулиганившей» субмариной. Затем обстоятельно расписал, что от них требуют в Вашингтоне. Ни много ни мало.
– Простите, сэр, – прозвучал по окончании в паузе вопрос, – санкция на применение будет?
– Нет.
– Сэр, – пилот оставался настойчивым, – а у тех ребят на «Бирмингем» санкция была?
– Как я понял из контекста – нет, – и командир корабля очень так выразительно взглянул на внимательно выжидающих парней, подумав: «Кто поймёт, тот поймёт».
– И всё же они пальнули, – пилот проговорил это тихо, но его, конечно, услышали.
Ньюмен заговорил снова и постарался вложить в свой голос как можно больше внушительной убедительности:
– Тот парень, что правит лодкой и который затеял всю эту историю, полагаю, и сам должен предвидеть и подготовить себе пути отхода. Посему вам рьяно ввязываться в драку и тем более подставляться строжайше, хм… не рекомендую, джентльмены. Вы должны чётко понимать ту условную градацию, когда будете ходить под прицелом у русских: имитации атак, инцидент, конфликт… война.
Вернувшись на мостик, кэптен приказал:
– Поднять уровень боевой готовности – режим номер три, «fast pace».
Уже через десяток минут наблюдал сверху через панораму остекления ходовой рубки, как, разбегаясь по жёлтой полосе разгона, с палубы укороченным взлётом сошла первая пара дежурных AV-8A «Harrier». Под крыльями на пилонах помимо ПТБ висели ракеты «воздух-воздух» и контейнеры с авиационными пушками.
В зоне оперирования
Наконец он выкроил время более детально подвести оценку торпедной атаки. На принесённой от группы ПЛО кальке вырисовывалась картинка – с дистанциями, проставленными минутами-секундами прохождения торпед от момента обнаружения до уничтожения.
Все эти «цифры навскидку» капитан 2-го ранга Скопин уже скидывал на ФКП Паромова, и флагманские специалисты, или, беря выше, офицеры штаба ВМФ должны были сделать свои предварительные выводы.
Ему же отсюда, с места, всё виделось куда наглядней, а потому до начальства следовало обязательно довести главное: суть расчётов сводилась к тому, что если бы это были французские торпеды, стоящие на пакистанской ПЛ, то дальность действия у них (из максимальных характеристик) всего 18 километров – они бы просто не дошли до цели с того расстояния, с которого были пущены. Но ключевым показателем являлась зафиксированная скорость торпед – под 50 узлов. А вот это, скорей всего, указывало на американскую серию «Мk».
– Вот и сложились все фрагменты мозаики. Всё-таки американцы. – Удивления не было. Даже не оглядываясь на дымы' за кормой – на осевший дифферентом, склонившийся креном «Проворный», Андрей Геннадьевич остро ощущал и понимал необходимость в реабилитации.
Сто́я, выстаивая своё на мостике (ГКП) флагманского крейсера, слыша все поступающие доклады, переговоры по «громкоговорящей», прочие звуки, переклички вахтенных и операторов боевых постов, он явно и ясно представлял себе эту субмарину: чёрный вылизанный обводами силуэт с рубочными рулями глубины: «Что-то из многоцелевых ударных „Стёржен“ или „Лосов”, не иначе…»
И неожиданно для себя пасовал перед её какой-то изворотливой неуязвимостью: дважды нанесла удар и растворилась в водах океана… Возможно, что уже безвозвратно, а значит, безнаказанно. Допускал, однако не верил, что враг сделает ещё один «подарок» и снова атакует, тем самым «засветившись».
«Ещё неизвестно, как мы отреагируем на этот „подарок“. Сумеем отразить, будучи теперь более чем в полной готовности?»
Не верил Скопин, что засевший в своём «центральном» неизвестный кэптен или коммодор (в представлении – «хитрый и опытный чёрт») пойдёт на риск, «поднырнув» на сближение с кораблями.
«Москва» и «Петропавловск» двигались фронтально, «подчищая» глубины моря корабельными ГАС, причём БПК сместился южнее, разнося зону охвата. И для полновесной обоймы не хватало правофлангового корабля ордера…
Впрочем, сейчас обнаружение ПЛ большей частью зависело от работы авиакрыла.
Флагманская группа АБУ (автоматизированного боевого управления) просчитывала вероятные векторы движения субмарины, выдавала целеуказания. На тактическом планшете специалисты наносили ориентиры, в том числе и по корректирующим докладам экипажей вертолётов.
В данный момент Ка-25 расширяли поисковое поле, обшаривая направление на северо-запад в полусфере 220–330 градусов.
«Поисково-уничтожительная противолодочная задача» – так это называлось.
Обычно подводные лодки потенциального противника, а конкретней – скоростные атомные, обнаружив за собой слежение, отрывались, развив максимальный ход.
Скопин помнил по бытности службы на учениях в Средиземке: когда таким АПЛ плотно садились на хвост, супостаты пользовались дешёвым приёмчиком – попросту уходили в территориальные воды Италии или Испании.
«Сейчас у них, кто бы там под водой ни был, такой табуированной роскоши не будет».
Задействовав сразу все вертолёты, надеясь на перехват по «горячим следам» первых десятков минут, кавторанг всё же рассчитывал на успех… при всех своих осторожных оценках и недостойных сомнениях. И ждал, что вот сейчас в эфире раздастся профессионально-спокойный или же радостно-возбуждённый голос командира какой-нибудь машины «Есть контакт!»… Вместо этого на приёмный пост флагмана посыпались чрезвычайные доклады от экипажей «Камовых»!
Палубная авиация «US-marines», в целом на последний час остававшаяся пассивным наблюдателем, вдруг снова выкинула неприятный фортель!
Расчёт американских штабистов, спровоцировавших вылазку авиагруппы LHA-1 «Tarawa» на советские вертолёты, строился на простых концепциях. Из кабинетных далей «тактическая арифметика» выглядела более чем прозрачной: оторванные от ПВО своих кораблей, ведущие противолодочные поиск геликоптеры (соответственно и вооружённые) против самолётов всяко и однозначно уязвимы.
Звено истребителей (три пары) вышло к месту по предварительной наводке барражирующего разведчика «Бронко», давшего приблизительный мониторинг: полтора десятка соосно-двухвинтовых «Гормонов», роящихся в поисковом порядке над акваторией протяжённостью более ста километров.
Бортовая РЛС «Harrier», «подслеповатая» в нижней полусфере, обнаружить цели с практически отсутствующей составляющей «Доплера» (висящие вертолёты), тем более на фоне подстилающей поверхности, оказалась малоспособна. Пилотам приходилось искать противника исключительно визуально, вынужденно снижаясь до уровня «бреющих» волны советских геликоптеров.
Звено сломало тесное построение, рассыпаясь в одиночной «охоте».
Свою задачу – «помешать русским» – с лёгкой руки винг коммандера лётчики Корпуса морской пехоты видели в том, чтобы «сдувать» винтокрылые машины возмущённым потоком (спутной струёй), и на этом поприще открыли для себя много чего «увлекательного». В том числе для разнообразия пользуясь всеми достоинствами самолёта вертикального взлёта-посадки: отклоняя векторы тяги, совершая восходящую горку «по головам», виража́ (или виражируя) впритирку к борту.
Особые виртуозы норовили продлить «удовольствие», подзавивая…
На какое-то время поисковые мероприятия противника потеряли устойчивость, а для части тактических групп и отдельных вертолётов оказались полностью расстроенными.
К неожиданности американцев, «Гормоны» даже «огрызнулись». В тех же правилах игры.
Гидрология по-прежнему сохранялась IV типа – «очень плохая». Чтобы «пробить» температурный скачок погружаемой гидроакустической станцией, пилоты «Камовых» держались ниже положенных инструкцией «двадцати метров», игнорируя предупреждающую звуковую сигнализацию «опасная высота». Воздушная подушка под вертолётом, при висении над водой наиболее слабая, и «привязанные» к морю кабель-тросами спускаемых ГАС вертолётчики чувствовали себя куда как более неуютно.
Проносящийся ревом истребитель… и 7-тонный Ка-25 начинает раскачивать, трясти, машина норовит просесть вниз, с угрозой падения.
«Харриер» уходил на вираж…
Вертолёт клюнул носом, заскользив на уклон, теряя высоту. Пилот лихорадочной дачей педалей и отклонением ручки циклического шага винтов восстанавливал положение, парируя крен. В эти недолго-долгие секунды аврала показалось, что края лопастей, вздыбив вихри водяной пыли, всё же успели «скосить» пенные барашки верхушек волн, настолько всё вертелось на грани и мизерах!
Машину ещё немного протянуло вперёд и, наконец, выровняло.
Непристёгнутого штурман-гидроакустика, работавшего с выпущенной станцией ВГС-2 в грузовой кабине, покидало там, поколотив об углы аппаратуры…
– Командир, сматываем?! – взвыл он матерно, сунув голову к креслам пилотов. – Видишь – вон он на крыло лёг. Сейчас на второй заход пойдёт!
Старший даже не обернулся, у него в наушниках раздался голос подполковника комэска:
– «Сотый»! Гена! Постарайся остаться в режиме поиска. Я попробую проучить сволоту!
Вертолёт командира эскадрильи молотил навстречу, на выручку: решение, точно продиктованное инстинктом – если не сбиться в стаю (тактическую четвёрку), то поддержать друг друга парой.
Комэск уже сбросил тревожное сообщение на СКП корабля, запросив Ка-25ПС, поскольку, если американцы продолжат в том же духе, то «наломанных дров» не избежать.
«Проучить» – громко сказано, хотя бы создать беспокоящую помеху. Да и порыв его скорей был импровизацией… На накале психов «ах, вы, суки!». И кому другому – из лётчиков эскадрильи – повторить подобный трюк подполковник не разрешил бы ни при каких обстоятельствах. Сам – да! Соосный «Камов» для таких штучек машина аварийно опасная.
Набирая высоту где-то до четырёх сотен метров, поминутно озираясь, он высматривал истребитель, стараясь точно оценить его курсовую линию выхода из атаки и занять выгодную для задуманного позицию.
Завершив восходящий разворот, «Харриер» возвращался.
Кружащую выше, рассеянную в солнечном ореоле «вертушку» американский пилот видел, но не придал ей особого значения, не посчитав сколько-нибудь опасной.
Всё его внимание отвлекалось на управление самолётом и прицеливание – проход впритирку над винтами советского геликоптера требовал точного расчёта и глазомера.
Полого снижаясь, он наработанными машинальными движениями выводил «Харриер» в режим «посадка с пробегом»: перекладывая сопла УВТ в промежуточное положение, одновременно прибирая обороты двигателя, намереваясь снизить скорость к пределам ста тридцати узлов. В сокращении дистанции «Гормон» рос на глазах, и лётчик обратил внимание на полностью сдвинутую дверцу кабины, открывшую фигуру члена экипажа в оранжевом комбинезоне. И догадался не без усмешки: «А ведь иваны перетрухнули и готовятся к худшему: если что – выпрыгнуть за борт».
Этот упрямый фатализм противника немного поумерил его азарт, породив некие благосклонные эмоции: «В конце концов, никто не собирается доводить дело до катастрофы».
Пилот чуть отклонил ручку управления, беря немного в сторону: «прижать иванов, несомненно, следует, но, может, не так радикально…»
Он бы и не успел – куда вертолёту тягаться с истребителем… Подполковник сменой шага винта и отдачей ручки от себя отправил «Камова» в разгон с отрицательным углом тангажа… К счастью, пилот истребителя заметно сбросил скорость, тем самым попадая в полосу воздействия.
Воздушный поток от несущих винтов вертолёта давит вниз… вниз и завихрениями в стороны, возбуждая свои собственные спутные возмущения. «Падая» на американца сверху, расчёт на том и строился – не столько попыткой «прижать» самолёт, сколько поймать его турбулентностью.
Впрочем, при всём представлении «спикировал сверху коршуном», лихим это снижение назвать было нельзя – соосно-винтовая схема не допускала большой отрицательной перегрузки в опасности «перехлёста» лопастей.
«Харриер» зацепило краем, уже на выходе из «атаки». Ас в кокпите… его вдруг дёрнуло нештатной болтанкой, возможно, ещё и «контрольками» пискнувших сигнализаций! Вцепившись в органы управления, парируя, преодолевая «трение» переходного режима с «вертикальной составляющей и малой скоростью» – при эволютивных минимумах аэродинамики и потерях тяги на струйные рули – во что бы то ни стало вытащить машину из объятий океана!
Вытащил.
Тень винтокрылого «виновника» промелькнула выше, в стороне, оставшись позади.
И что бы там ни замыслили в отместку лётчики «Marine Corps», в небе уже появились «Яки».
Оперативность, с которой Паромов выделил воздушную поддержку, указывала на то, что походный штаб флагмана ожидал чего-то подобного от американцев и был заранее готов к ответной реакции. Что в целом неудивительно – нахождение в тактической близости от советской эскадры авианосного корабля главного потенциального противника обязывало «держать нос по ветру».
Более того, вскоре после согласований с Генштабом и получения новых директив это направление будет выбрано как приоритетное. О пакистанцах прикажут «забыть», учитывая, что на том фронте всё разрешится и без необходимости советского давления с моря.
С налётами именно штатовской авиации оперативная обстановка сразу переходила в другой разряд. По эскадре объявлялось «внимание на небо». Вне зависимости от организации боевой работы авиакрыла по факту угрозы усиливалось ПВО непосредственно над ТАВКР «Минск».
ПКР «Москва» вменялось… Контр-адмирал в прямом обращении к командиру корабля приказал: «…быть готовыми принять на свою палубу случайные „Яки“, обеспечить минимальное обслуживание летательных аппаратов». Он так и выразился «случайные», очевидно, подразумевая не только аварийные ситуации или возможность экспромтной дозаправки выработавших керосин самолётов…
Само по себе активное вмешательство американцев только подтверждало все зародившиеся подозрения в их прямой или косвенной причастности к диверсии из-под воды. В Генштабе не исключали ещё больших обострений (пусть и делая осторожную оговорку: «в данном локальном противостоянии в Аравийском море»). Поэтому контр-адмирал подразумевал и другие случайности – если те, кто сидел в кокпитах и кабинах за ручками управления, всё же отщёлкнут предохранители управления стрельбой и дело дойдёт до несанкционированного применения оружия, со всеми вытекающими…
…Вот тогда повреждённому в боестолкновении самолёту палуба «под боком» будет спасением.
На СКП противолодочного крейсера предпринимались дополнительные меры по развёртыванию запасного командного пункта для управления истребительной авиацией с ТАВКРа. Системы обеспечения привода Ка-25 интегрировались для приёма самолётов.
На индикаторах, транслирующих данные от РЛС воздушного наблюдения, хорошо наблюдались отметки прилетевших «Яков». Их наводили на отслеживаемые и сопровождаемые метки противника, с учётом того, что два звена штурмовиков Як-38М усиливались парой многоцелевых Як-39, способных бортовым радаром самостоятельно обнаружить цели.
На флагманском командном пункте восемь самолётов посчитали достаточной мерой, чтобы обеспечить «воздушный зонтик» над вертолётами и противолодочной операцией. Ещё восемь стояли в стартовых позициях в готовности на смену. Четыре «тридцать девятых» использовались в воздушном патруле непосредственно над «полётной палубой» носителя. Пару Як-141 (полностью заправленных, заряженных управляемыми ракетами, пилоты в кабинах) Паромов придержал в резерве на всякий случай, как «тузы в рукаве». Ещё сам не зная, на какой этот самый «случай», но полностью согласный с трезвым в оценках командиром полка авиагруппы «Минска»:
– Насколько я вижу ситуацию, задача стоит: у них – мешать вертолётам осуществлять противолодочный поиск, у нас – помешать мешать. Без применения оружия – игра только на виражах. По-другому никак. Смысла выпускать новые машины сейчас не вижу. Если только напугать сверхзвуком… да видом. Напугать тех, кого, кстати, особо не напугаешь – лётчики морской авиации США «воробьи стреляные».
Собственно, и сам полковник, и его подчинённые, обогащенные опытом «воздушных встреч» с индийскими «Си Харриерами» с авианосца «Викрант», считали, что и семейством «тридцать восьмых» вполне смогут постоять на равных с AV-8A Корпуса морской пехоты. И те преимущества за американскими «вертикалками» в маневрировании – незначительные по горизонтали и несколько большие на вертикалях – лётчиков 279-го ОКШАП (отдельного корабельного штурмового авиаполка) особо не волновали.
Дойдёт ли дело до того самого применения оружия – вот основной предмет беспокойства. На командном пункте и в ангарах вполне серьёзно и живо обсуждались оптимальные варианты подвески: ракеты, пушки, ПТБ. Главный недостаток советских «палубников» – малый боевой радиус компенсировался простой арифметикой: американцам до места дальше, самолётам с «Минска» ближе.
Разумеется, ни о каком соблюдении соглашений о «предотвращении инцидентов в открытом море и в воздушном пространстве над ним» здесь говорить уже не приходилось. Если о них и вспоминали, то опосредованно.
В свою очередь и лётчики Корпуса морской пехоты США, при всех снисходительных оценках советского штурмовика «Forger», иллюзий не питали – в случае драки потерь не избежать. Обязанные согласно целевой установке открыто демонстрировать свои намерения, опасно маневрировать, давить на психику имитационными атаками, бравые парни с беспокойством обнаружили, что их тактические «домашние» наработки разбивались о совершенно нетипичную воздушную обстановку: цели разбросаны по обширной акватории; безнаказанно, безопасно и главное результативно «ходить» вокруг стригущих барашки волн вертолётов не получалось, приходилось держать экспансивные режимы полёта, чтобы не терять аэродинамическую составляющую, как и скоростные качества – быть готовым к быстрой реакции на неотвязно преследующие их самолёты русских!
В визуальном контакте, «постреливая» бортовыми РЛС: «Харриеры» – «Blue Fox», Як-39 – многорежимной «Рубин», когда начинала пищать система предупреждения об облучении, а в эфире и без того стоял сплошной «гав»!
Ситуация представлялась всё более тревожной. На всякий случай американцы вызвали спасательный «Кинг».
Знать бы ещё асам-«палубникам» на AV-8А, где именно таится та субмарина и какие именно Ка-25 надо «сбивать» с поискового курса.
С ходового мостика…
Время в корабельном распорядке всегда прилежно фиксируется – единое «московское», местное поясное, проставляясь в графе вахтенного журнала в последовательности текущих событий.
В 17 часов 10 минут дежурный офицер сделал запись…
…Нет, сначала там, за 80 километров на северо-запад в поисковой зоне сработал один из РГБ перехватывающего поля. Ответственный в секторе Ка-25 метнётся на «звонок», опустив гидроакустическую станцию.
«Контакт» будет нечётким…
Сигнал будет «плавать»…
Однако подводный объект будет выделен и взят на пассивный режим.
Вот тогда в дежурных документах крейсера появилось соответствующее отображение. В ГКП старший группы ПЛО станет последовательно заносить пошедшие с вертолёта данные: пеленг, место в координатах, элементы движения цели – скорость, глубину погружения, предположительную классификацию противника по шумам и другим параметрам… Насколько всё это удавалось достоверно определять с помощью опускаемой ГАС. На тактическом планшете обстановки появится нужная отметка – точка обнаружения. На этот ориентир в усиление будут нацелены ближайшие свободные вертолёты, так как в балансе боевой загрузки обнаружившего цель «борта» поисковые средства превалировали над ударными.
Капитан 2-го ранга Скопин молчал, дав понять подчинённым: «приказы озвучены, делайте своё дело». Ничего нового в изменении прежних директив из штаба ВМФ из Москвы не поступило. Промолчал и Паромов, ФКП которого по факту обнаружения подлодки «обрадовали» в первую очередь.
К тому времени взявшая цель «вертушка» успеет потерять «контакт». Успеет вытащить ГАС и, клоня нос вниз, побежит над самыми волнами в поиске, словно зацепившаяся в азарте на нюх гончая. Снова макнёт под слой скачка приёмо-передающее «тело» станции, уточнив ориентир и… Получив подтверждение к действию, сыпанёт по выставленному маркеру наличные глубинные бомбы.
К месту как раз подоспеет поддержка – пара «Камовых», экипажи которых, получив направления, в свою очередь сбросят в воду противолодочные торпеды – АТ-1М рыскнут в акустическом поиске.
Одна из них погодя несколько минут сработает, подняв на поверхности моря ещё один кипящий бугор газового пузыря, вскрывшийся, словно нарыв, выбросив пенные клочья вырвавшейся наружу детонации.
«Отстрелявшийся» Ка-25 закружит над местом, обшаривая поверхность – по результату: удалось поразить – нет?..
Море всегда выкинет свидетельства – нетонущую пластмассу, характерные масляные пятна.
Нет.
– Визуального подтверждения не наблюдаем, – перекликалось в эфире меж бортами и КП корабля.
Три винтокрыла, рассредоточившись по векторам, приседая к самым барашкам, вновь размотав кабель-тросы, приступят к прослушиванию глубин. Между тем как вся поисковая операция радикально перестраивалась, фокусируясь на и от новой отправной точки.
Молчал и кэптен Ньюмен на мостике «Таравы», теребя в раздумьях сигарету: «К сожалению, авиация в том количестве и качестве, без применения оружия помешать „красным“ хозяйничать над морем не в состоянии. Правильно было бы послать туда эсминец, на худой конец фрегат… Да любое корыто под флагом „Stars and Stripes”. А лучше два. Наверняка акустики субмарины по портрету шумов быстро бы разобрались, кто враг, кто друг – сели бы под киль, прикрывшись. Посмотрел бы я тогда на русских – чёрта с два они в таком случае что-то смогли бы сделать».
– Сэр, – прервал его раздумья офицер связи с авиагруппой, – один из пилотов стал свидетелем, как вертолёты комми провели атаку бомбометанием. Вероятно, напали на след субмарины. Запрашивает «что делать»?
«Ну вот. И что я прикажу парням, кроме того, что уже сказал? Может, запросить изменения правил применения силы?» – кэптен бросил взгляд на коммутатор связи с Вашингтоном (начальство «висело» на прямой линии – по первому запросу, требуя немедленного освещения по любому изменению обстановки) и задался тем же вопросом уже вслух:
– Запросить изменения правил применения силы?
– Сэр! – вскинулся офицер. – Радиоперехват частоты русских…
– Что там?
– По-моему, наши парни сами себе изменили правила.
