Кризис!..
На мостике крейсера командирскую вахту правил старпом.
Вахтенный офицер как обычно в таких случаях исправно исполнял роль «голосового придатка», репетуя распоряжения старшего. Он лишь упомянул об указании командира корабля – вскоре перейти на девятнадцатиузловый ход, и занялся заполнением журнала по факту поступивших очередных докладов с боевых постов.
Здесь на первый вид просилась воздушная обстановка, так как «Харриеры» никуда не делись – ПВО корабля «вела» эту беспокойную парочку соразмерно их поведению, беря ли, отпуская с контроля стрельбовыми станциями.
Не меньшее внимание уделялось основной задаче – ПЛО: гидроакустическая группа сообщала об изменении гидрологии моря и ухудшении в связи с разгулявшейся волной. Совокупные меры предполагали произвести дополнительный отстрел датчиков температурного градиента глубин для нового замера залегания слоя скачка.
Вахтенный офицер ещё раз терпеливо напомнил об оптимальных условиях для работы корабельными средствами гидроакустики:
– «Кусты» глохнут на такой большой скорости. Надо…
Старпом дёрнул щекой, проигнорировав, запросив у штурмана «точное расчётное время выхода к назначенному месту при девятнадцати узлах»… Собственно, заранее зная ориентировочную выкладку, потому даже и не прислушиваясь к ответу.
На самом деле «место» нового развёртывания КПУГ не являлось прецизионной точкой координат, и плюс-минус четыре-три мили и десяток-два минут большой роли не играли. А то, что в распоряжении командующего стояли точные цифры, иначе и быть могло – такова форма доведения боевой задачи.
Попросту, по мнению старпома, полностью рассчитывать на ГАС «Орион» всё равно не приходилось – станция не «пробивала» температурный скачок. Для нормальной работы «Веги» и вовсе желательно было снизить ход ниже десяти узлов.
Самым приемлемым в таких условиях представлялось использование противолодочных вертолетов, способных достаточно мобильно перекрыть поисковый сектор на курсовых углах корабельной группы. А возникший «пробел» – «Камовы» ушли за 60 километров вперёд, ответственный офицер решил несложным действием:
– Одну машину с дальнего рубежа можно перенацелить в среднюю зону. Нет, – отвечая на немой вопрос вахтенного офицера, – поднимать на усиление дополнительную пару, нарушая полётный график, не будем. Особых поводов для беспокойства я не вижу. Эта акватория частично перекрывалась индийцами. ПЛО их, насколько было слышно по эфиру, работало, ничего вразумительного не выявив.
Технически противолодочные вертолёты работали ступенчато: предварительно сбрасывая пассивные буи ненаправленного действия. Устройство преобразовало шумы окружающей среды в радиосигналы, передаваемые на борт Ка-25ПЛ, и если оператор классифицировал их как «контакт», в дело шёл более сложный буй направленного действия, который уже позволял определить магнитный пеленг подозрительного источника и передать его значение по радиоканалу.
Всё следовало в скором порядке: получив приказ, машина № 44 отделилась от отряда, «прыгнув» на 20 километров ближе к идущему навстречу кораблю-носителю, начав выставлять последовательную, в данном случае, стандартную «сеть» из буёв с выверенной дистанцией и интервалами между ними.
Один из «посланцев» почти сразу и сработал. Однако отображаемый «контакт» определялся неясно. Пилот прилежно вернул машину в нужную исходную точку, с борта вниз полетел РГБ с более сложной начинкой, для уточнения.
С этого момента события начинали развиваться стремительно.
Данные с буя потекли в шлемофон оператора-акустика, причём принимаемые какие бы ни было эхо-сигналы полностью затмил активный источник шума – что-то быстро двигалось… молотя винтами на высоких оборотах!
Полученный пеленг на «цель» был немедленно переправлен на командный пункт крейсера. Дистанцию примененный буй не отрабатывал.
Дистанцию определили сами.
Старший на мостике, наскоро оценив сложившийся «рисунок» между вертолётом, среагировавшим буем, неизвестной целью и вверенным кораблём, озабоченно приказал: «Ход малый»… и сразу же – «Самый малый», нетерпеливо ожидая, что выявит гидропост.
«Москва» катила практически по инерции, собственные винты не забивали «уши» акустиков.
ГАС «Орион» заявленно «берёт» среднестатистическую ПЛ с тридцати километров, уверенно – с двадцати семи, в зависимости от общей гидрологии моря и скорости объекта (скрытность – основное достоинство субмарины, крадущейся на малом ходу).
И на сей раз детекция произошла не многим раньше, невзирая на скоростной характер цели.
– Ходовая! – взвинтил напряжение вызов с поста БЧ-7. – Контакт! Пеленг на шум – двадцать градусов левого борта… усиливается. Пеленг не меняется, курс объекта ориентировочно на корабль! Дистанция – двенадцать. Скорость около сорока узлов! Более сорока!
На секунду голос в динамике запнулся – скорость 40 узлов это бесповоротный диагноз… или приговор. Там внизу в недрах корабля оператор гидроакустической станции впился взглядом в экран, где мерцал устойчивый «всплеск», наконец определившись – на самом краю шкалы индикатора обозначились две…
– Торпеды! Две!
Теперь рёвом «Боевой тревоги!» счёт шёл на минуты и на секунды.
Всякая «учебная», всякая «условно боевая» работа сразу переквалифицировалась во взаправдашнее, реальное сражение!
На КПС флагмана, репетуя кораблям сопровождения, немедленно ушло чрезвычайное оповещение: «Подвергся нападению. Вступил в бой!»
Непосредственно на крейсере группа автоматизированного боевого управления приступила к расчёту элементов движения целей, выдавая кораблю решение на уклонение либо расхождение.
Одновременно шла выработка целеуказания на прибор управления стрельбой РБУ «Смерч» для нанесения заградительно-упреждающего удара, путём постановки минного поля! Автоматика определяла углы горизонтального и вертикального наведения реактивных бомбометов, задавая значения глубины детонации бомб.
Режим ведения огня – «залповый»!
…Когда торпеды войдут в зону действия РБУ (6000 метров), а лающий обратный отсчёт акустик перейдёт на кабельтовы, командир БЧ-2 получит свой приказ…
Корабль маневрировал, как ещё одна мера – в надеждах на фору в десяток-полтора минут – успеть выйти с директрисы движения торпед и, как следствие, из-под узкого поискового луча их ГСН.
Громкоговорящая трансляция предупреждала экипаж о смене курса… резком повороте… крене. Пройдя череду которых, акустики огорчили, сообщив, что «значения на индикаторе только заметней увеличились, появилось чёткое эхо».
Торпеды по-прежнему избирательно и неумолимо шли на корабль!
Крейсер повалило в обратный галс.
Голосило по трансляции… перекликались напрямую:
– Ходовая!..
– БИП!..
– Рубка гидроакустиков!..
Из последней вели отсчёт:
– Дистанция пятьдесят кабельтовых! Сорок…
Когда «громкая» из динамика затребовала командира на командный пункт, капитан 2-го ранга Скопин сразу, по одному только «затребовала», понял – дело серьёзное. Мешкать не стал.
Где-то по трапам уже затопали, забегали тяжёлые матросские яловые ботинки (по корабельному «гады»), хлопали с хрустом запираемых задраек двери, доносились голоса, окрики.
Получить доступ к управлению, взяв на себя командование, по-быстрому можно было, заскочив в боевой информационный пост. Однако ноги понесли в ходовую рубку – оттуда была прямая «картинка» наружу, так как первая мысль: «учудили что-то американские асы-засранцы»… Точно в подтверждение сверху через слои металла переборок докатился звук близко пролетевшего самолёта.
Однако по «громкой» вдогонку, наконец, уточнили: «Торпедная атака!», предупреждая…
И тут же почувствовал, как повело в сторону – корабль поехал на резкий галс.
Предупреждение о повторном повороте за чередой оповещений странным образом дошло до сознания запоздало, уже у самой двери в ходовую рубку палуба ускользнула из-под ног, и кавторанг кубарем покатился, чувствительно приложившись о какой-то выступ. Вставая, потирая ушибленную ногу, услышал, как снаружи всепроникающе ревут бомбомёты… Когда они в залповом отстреле – не спутаешь.
Кружили в небе «Харриеры»…
Лётчики Корпуса морской пехоты США даже и не подозревали, что русские внизу не просто «развлекаются» учениями, а отражают реальную торпедную атаку.
Вертолётоносец выписывал коордонатные эволюции, оставляя за собой извилистый кильватер. Затем он вдруг выметнул серию реактивных комет, уходящих по ниспадающей дуге.
Пилот истребителя-бомбардировщика на всякий случай прервал задиристый заход, отвернув. Подняв машину на две тысячи выше, он обозрел общую картину:
…достигая конца траектории, реактивные снаряды падали в воду, вспучивая море компактным полем вспененного накрытия;
…вертолётоносец снова чертил эволюции;
…разнесённые по флангам корабли эскорта стремились сомкнуть ордер;
…ближе всех находящийся к флагману на контркурсово́м схождении фрегат круто довернул, острее выходя на пересечку.
– Что он делает?!
БПК «Проворный» резал недавние носовые углы «Москвы», сам, в свою очередь, готовясь к стрельбе РБУ. «Поющий фрегат» (мнилось, ветер даже с такой четырёхмильной дальности доносил свист турбин) клонился на циркуляции, встречая левой скулой волну, полностью кроющую брызгами бак… Только острый нос торчит!
– Берёт на себя, – Скопин уже всецело был в ходовой рубке, с ходу определившись, по крайней мере, визуально… Скособоченный хромотой и от той боли, возможно, кривя левым оскалом, рядил отрывисто, гавкающе, зло, без лишки:
– Всё он рассчитал правильно и быстро. Уничтожит торпеды наша минная завеса – нет? Контузит ли «головки» наведения?.. Но коли ГСН рыскнут в автопоиске… Подставляется командир «Проворного»!
И прежде чем последние бомбы упали в воду…
– Кто ценнее – старый двадцатилетний фрегат? – довёл мысль кэп, щурясь без оптики в правое крыло остекления рубки. – Или… кхм, старый двадцатилетний крейсер? Минимум – разница 15 тысяч против четырёх.
Разница с падением первых и последних реактивных бомб измерялась минутами.
В секундах исчислялась скорость их погружения на установленную глубину, с последующим заданным подрывом – инициация одной бомбы вызывала срабатывание взрывателей остальных в радиусе пятидесяти метров… в цепи секунд, неуловимых.
Разом «уши» акустиков оказались забиты в хаосе звуков! Сквозь какофонию миллионов пузырьков от детонаций прорывались резонансы звенящих эхо-посылок собственных ГАС и… импульсы чужой головки самонаведения! – на экране забитого помехами гидролокатора сначала невыразительно, а затем неукоснительно обозначился «всплеск» активного «контрагента» – одна из атакующих всё же проскочила минное поле!
Потеряв цель, уцелевшая торпеда отыграла короткий поисковый вальс циркуляций и вновь уцепилась за отражённый от борта корабля эхо-импульс.
– Скорость порядка… свыше пятидесяти узлов! – трепетно прозвучало от акустиков. – «Цель» вышла на скоростной режим!
В этих «свыше пятидесяти» крылась основная, роковая неувязка расчёта, строящегося на меньших исходных показателях атакующей торпеды.
– Залпировали сразу с обеих установок? – ещё успеет задать вопрос командир, услышав старпомовское:
– Торпеды шли с минимальными интервалами. Я счёл оптимальным накрыть сразу большой площадью… и прихлопнуть.
Не получилось…
«Смерчи» перезаряжались. Процесс: после отстрела всех снарядов установка автоматически переходит в положение перезарядки – пакет стволов опускался на угол 90°, последовательно поворачиваясь вокруг своей оси для поочерёдной загрузки боеприпаса из люка подачи…
Три нормативные минуты.
За три минуты 55-узловая торпеда успеет проскочить остаток расстояния, оказываясь вне зоны поражения бомбомётов крейсера.
С поста акустиков поступали экстраполированные данные, производя новый расчёт для РБУ: углы по горизонтали, вертикали, упреждения, глубину погружения…
Потраченное… растраченное время!
Времени уже не оставалось!
– С «Проворного», – в самую точку напомнил офицер связи, – они слышат и «ведут» торпеду своей ГАС.
Понимая, что сами могут не успеть, командир выхватил трубку прямой линии связи с «Проворным», стараясь не повышать тон, не кричать, боясь – зашкалит, захрипит, неправильно поймут:
– У нас РБУ вне зоны покрытия!
Там, молодцы, сразу всё приняли как надо, ответив тоже выдержанно и спокойно: «Есть!» И Скопин готов был поклясться, что там ситуацию сразу видели именно в таком ключе. В том числе.
Мотнул головой своим:
– Передавать, дублировать их акустикам данные по цели. При подходе торпеды в пределы близости – «ударьте» по её ГСН полной мощностью ГАС!
Рубка вновь пиково наполнилась голосами: поступающих и исходящих команд, репетований, докладов с боевых постов. Динамик выведенного на «громкую» соединения с гидропостом торопил, нервировал, отсчитывая убийственные кабельтовы.
От самонаводящейся торпеды уже не уйти ни скоростью, ни манёвром, и…
В голове командира рисовались крайне тягостные сценарии с вымученным выбором – что подставить под удар: бок-траверз – борт, сохраняя предельные углы наведения своих РБУ… или развернуться кормой, увеличив зазор вероятностей на отбеге, с равной степенью неприятных, если не удручающих последствий. Хуже только подрыв под днищем, переламывающий килевой набор, разламывающий корабль пополам!
«Тьфу-тьфу, – выдворяя дурные мысли вон из головы, – пополам – с перепою! Выдержит».
А выдержит?..
Среди всего прочего Скопин услышал от кого-то за спиной: «…ща нам с БПК под борт кэ-э-эк влепят!»
«Громко сказано… „под борт”, – кавторанг опустил взгляд, умозрительно дорисовав пунктиры-кривые, набросанные на карте-прокладке, – линия прицеливания РБУ „Проворного“ пройдёт под тупым углом относительно вектора движения торпеды, и нет – не должна пересечься к ПКР».
При всём при этом капитан 2-го ранга понимал, какая ответственность лежит на командире БПК и его боевом расчёте – соблюсти филигранную точность наведения и стрельбы: в разлёте площади поражения, при скорости хода своего корабля, стабилизации установки в смешанной качке, в других погрешностях. И все расчёты надо произвести быстро, быстро, потому что с каждой секундой торпеда покрывает, сокращает расстояние всё ближе, ближе к крейсеру. Когда ближе бить уже будет нельзя!
«Проворный» достиг по кратчайшей выверенной дистанции, чуть довернув – две его РБУ-6000, установленные на нижнем мостике носовой надстройки, сориентированные на стрельбу по оси движения, открыли огонь!
Растянутое на десятки секунд ожидание.
С мостика «Москвы» видеть, как баковая часть мателота окрасилась вспышками, выплёвывая жёлто-оранжевые языки, можно было не моргнув глазом… ровно до поры, пока снаряды не выработали топливо, – факелы реактивных двигателей пропали, и на конечном участке баллистического полёта отследить атаку становилось затруднительно.
Угадывались тёмные точки с неясным местом падения.
Капитан 2-го ранга Скопин, не отпуская бинокль, ловил их иллюзией, летящей: «Прямиком в лоб!» – умозрительно допуская, что какая-то шальная бомба отклоняется от траектории, действительно ныряя вблизи борта, рванув ниже ватерлинии, нанося повреждения (какие?).
«Или вмажется в палубу… поставленная на подрыв на определённой глубине, от удара она, возможно, и не сработает. А коли всё же… – тонкостенный корпус мины даст слабую фугасную составляющую. И тем не менее…»
Первые шлепки в воду легли, на глазок, в двух с половиной кабельтовых.
Не критично.
По мере падения (один за другим) и срабатывания подводных фугасов, поверхность моря начала «плясать» – вспучиваясь, выбрасывая рваные клочья пены – все 24 снаряда покрыли расчётный участок на заданной дистанции.
Этот клокочущий, опадающий, рассеивающийся на волнах ориентир успевший набрать приличный ход крейсер оставлял позади.
Ждали, что доложит гидропост. Там, в полумраке терпеливого молчания, под негромкий гул аппаратуры, пытались вычленить сквозь доминирующие шумы кипящей от детонаций воды любые активные проявления… Удалось ли прикончить торпеду, или дезориентированная электроника головки наведения сейчас снова увидит свою цель, и не пройдёт и скоротечной минуты, как корабль сотрясёт удар.
Акустик «пугал-боялся», что что-то слышит, и тут же «отбивал», не подтверждая.
С каждым полукругом секундной стрелки крейсер оставлял за кормой не менее полукилометра и…
– Это всё. Её уже не будет, – услышал голос вахтенного Скопин. И поймал себя на том, что пристально всматривается в издерганное глубинными бомбами море, будто ожидая увидеть торпеду, оглушённую точно рыбу, всплывшую кверху белым брюхом.
Режим боевой готовности сохранялся по номеру «раз».
Корабль правил курс на ветер в угоду авиакрылу: вертолёты, экстренно подготовленные к вылету, снимались с палубы, заряженные не только буями, но и средствами поражения, уходили на максимальных скоростях, ориентируясь на предполагаемое место неизвестной субмарины – не дать ей скрыться, уйти из зоны охвата.
Там уже шла работа.
– База, – борт «четыре-четыре», – вышли по каналу связи пилоты.
– Есть, «четыре-четыре», – отвечали с КП.
– Контакт, – сдержанно докладывали с «вертушки», – в пассиве. Достоверность слабая, возможно ложный. Уточняю.
– Вас понял, «четыре-четыре», на связи.
Свои сектора в усугубившейся задаче получали корабли ордера.
Ушёл доклад флагману об успешном отражении торпедной атаки, и кавторанг непроизвольно кривил гримасу – погодя составлять непременный и полный отчёт сердитому адмиралу, ещё не зная, как бы сгладить неприятные углы: «Ведь протабанили подлодку и едва не сели в калошу. Последуют однозначные оргвыводы и однозначное взыскание».
Но главным сейчас оставался вопрос: кто их атаковал? Очевидно, пакистанцы…
Вот тут накатывало самое непонятное – что-то было неправильно, что-то не стыковалось. А конкретно – выявленные акустиками скорости и дистанции в характеристиках торпед. Согласно имеемым справочникам, не стояло на вооружении у пакистанцев ничего такого.
«Подлодки у них французские, и торпедная начинка должна быть оттуда же – „из городу Парижу”, – вспоминал Скопин, – вроде бы ничего выдающегося. Или успели получить что-то современное?»
И второе ощущение – «понарошку»: почему было выпущено всего две торпеды?
«Прямо дуэльная ситуация „один на один“. Ну, почти. По логике, вслед двум первым – минимум второй залп. И тогда неизвестно, как дело бы кончилось… для нас. Что ж, теперь будет „для них“… кто бы там под водой ни скрывался».
Сомнений, что лодку локализуют – никаких!
Как раз поступили новые доклады от вертолётчиков, завязывая положенный обмен данными и ЦУ между командным пунктом и боевыми группами.
Прислушался – голоса в рубке выражали общую для всех мысль: «обнаружить, поймать»… и наверняка каждый, додумавши, дополнял – «поймать суку и уничтожить».
Улетевшие экипажи были более чем замотивированы недавней авральной встряской, когда верещали «колокола громкого боя», когда корабль мотало на галсах. Сидя в кабинах на предстарте, они однозначно видели, как всего в паре кабельтовых по раковине, отбивая атаку, шлёпались мины.
«Короче, – щерился Геннадьич, стресс уходил, его место занимала неожиданная колючая ирония (с приставкой «сбмо»), – народ воспылал праведным гневом и азартом охотников».
Вертолёты принято сравнивать со стрекозами, из-за ячеистого остекления и вынесенной хвостовой балки. Соосные «Камовы» с этим образом ассоциировались мало. Сейчас же, рассеиваясь в поисковом барраже, скорей напоминали роящихся над водой суетных и злых шмелей.
Впрочем, такое насыщение противоточного патруля оказалось избыточным. Не было нужды и в выставлении особых дополнительных перехватывающих барьеров из гидроакустических буёв. Всё тот же борт под номером «44», экипаж которого «взял» шумы торпед, даром время не терял, относительно легко вычислив направление на субмарину. Хотя и столкнувшись с обычными в таких случаях трудностями. Гидрология в районе поиска оказалась далеко небезукоризненной, естественные помехи, посторонние и наводящие шумы от поверхности моря создавали эффект ложных обнаружений. Сброшенные РГБ, работающие в пассивно-активном режиме, поначалу дали лишь ориентировочный пеленг и неясный «контакт». Эхосигнал, принимаемый оператором Ка-25ПЛ, то нарастал почти до удовлетворительных значений, то внезапно пропадал.
Субмарина маневрировала.
Там, под водой, всячески пытались избежать обнаружения, варьируя ходом, зависая на рулях на балласте без движения. А заслышав активные посылки импульсов, предприняли самый избитый в подобных случаях ход – нырнули на бо́льшую глубину под слой скачка. Что не стало откровением, боевой расчёт ПЛО увязался следом. Не в прямом, разумеется, смысле – в воду ушло «тело» опускаемой акустической станции.
Гидрология моря подкинула «сюрприз», слой термоклина «просел» – ось подводного звукового канала залегала в полосе ста – ста пятидесяти метров. Пилоту пришлось снизиться на предельно малую высоту (не хватало длины кабель-троса).
Подняв тучи мелкодисперсной водяной пыли, вертолёт завис, не дотягивая шасси до пенных гребней всего ничего.
Однако мера возымела.
– Взяли, – коротко донёс в эфире оператор, выдавая пеленг, дистанцию и элементы движения субмарины. Прислушиваясь к издаваемым шумам винтов, оптимизируя режимы ГАС для замера параметров, он напряжённо пытался опознать и классифицировать обнаруженную подводную цель.
На самом деле всё происходило в должной динамике в минимально сжатые временные интервалы: маневрировали, смещались корабли, вертолёты обложили вскрытое местоположение субмарины. Всё это время шёл плотный радиообмен по спецсвязи с флагманом, донося обстановку дела в режиме реального времени. Информация непременно уходила в штаб флота.
В ответ, правда, поступали какие-то невнятные распоряжения.
Торпедная атака из-под воды говорила сама за себя – акт агрессии. Скопин не знал, что обо всём этом думает контр-адмирал Паромов, но подозревал, что сомнения исходят от высших инстанций, суть которых: не заблудшая ли это индийская (допустившая непреднамеренные действия) или вдруг своя – советская – лодка?!
Станция звукоподводной связи крейсера в связи с этим на всякий случай отсылала кодовые запросы. Безответные.
Пока то да сё, с вертолёта как минимум уже дали первую отправную точку в идентификации:
– База, борт «четыре-четыре». Не слышим работу реактора. Классифицируем обнаруженную подводную лодку как дизельную.
Акустик-оператор заверял, что шумовой «портрет» выявленной субмарины однозначно не соответствует советским «дизелюхам», как и другим, известным ему, стоящим на вооружении индийских ВМС.
– Пакистанцы это, – его голос обрёл вызывающую уверенность, – бомбим?
Вокруг уже роились вертолёты с ударным подвесом.
Всю «кровожадность» зарубили из Москвы – там категорически запретили бить на поражение, обосновывая тем, что Советский Союз с Пакистаном не находится в состоянии войны, и ни в коем случае нельзя доводить дело до конфронтации. Единственное, что разрешили – «поднять» с глубины чужака, то бишь принудить к всплытию. До выяснения.
Учитывая, что «ещё вчера» советские спецподразделения, включая ВВС, подвергли удару регулярные части пакистанской армии, а нынешнее выдвижение 8-й ОпЭск обставлялось как «угрожающее», это распоряжение Москвы выглядело странной попыткой соблюсти некие международные приличия. Создавалось впечатление, что факт немотивированной, а по сути пиратской торпедной атаки будто бы решено было придержать «до востребования».
– Из кабинетов за сотню миль всё выглядит прозаичней, нежели с мостика корабля, – самое мягкое, что по этому поводу сказал контр-адмирал Паромов.
Тем не менее, доводя приказ, он недвусмысленно дал понять, что вытащить чужую подлодку на поверхность надо в любом случае и любыми средствами.
Ограничиться одними сбрасываемыми в воду сигнальными гранатами и не получилось (три маломощных взрыва по международному коду – требование всплыть).
Только после серии ПЛАБ-МК, имеющих больший вес аргумента, там, на глубине 210 метров признали безвыходность положения: их обложили плотно и просто так не отпустят.
– Похоже, лодка продувает балласт, – оповестит в эфир акустик.
Спустя несколько минут с вертолётов будут наблюдать, как из бурлящей пеной воды появится чёрная рубка.
– Пакистанцы, – в этот раз уверенность оператора будет иметь оттенок удовлетворения.
