Глава 41

На мгновение мужчина и женщина, казалось, сжались от страха, на лицах застыло выражение шока, когда они смотрели на Саванну с ее кровати, на которой сидели, в ее комнате, только, очевидно, это уже была не ее кровать и не ее комната. Это больше не ее дом. Чего она ожидала? Что можно пройтись кувалдой по этой приятной жизни и обнаружить ее, как по волшебству, не тронутой? Всегда считалось, что это лишь временно. Всё всегда считается временным.

После того как Трой перевел ей деньги (она согласилась бы и на половину этой суммы), Саванна сперва решила не возвращаться, оставить все свои вещи, но у нее возникло безумное желание провести здесь последнюю ночь, побыть Саванной, которую видела Джой, в последний раз испытать ее горячую благодарность, когда она, Саванна, поставит перед ней тарелку с едой. Еда никогда не была для Саванны просто едой, и она точно не была просто едой для Джой.

Джой оправилась от шока первой, выпрямила спину.

– Ты младшая сестра Гарри, – сказала она. – Я и забыла, что у него была сестра.

Джой посмотрела на нее осторожным, искательным взглядом, словно пыталась по-настоящему увидеть, и Саванна почувствовала, как ее личность куда-то ускользает, и она стоит на краю этой ужасающей бездны.

Но прежде, чем она сгинет в бездне, прежде чем растает, как сухой лед, на место прежней личности в пазы со щелчком встала новая.

Саванна провела тысячу часов перед телевизором, ей было на что опереться. Сотни характеров. Строчки диалогов. Выражения лиц и полезные жесты. Дюжина способов рассмеяться. Дюжина способов заплакать.

– Ах, не расстраивайтесь. Все забывают о сестре.

Это была новая Саванна. С неизвестной фамилией. Сухая, сардоническая, холодная девица. Могла быть героиней или злодейкой. Могла стать спасительницей или ограбить банк. Зритель точно не знал, что у нее на уме.

– Я знала. Знала, что ты не просто так пришла! С самой первой ночи! – Джой взглянула на фотографию в лежавшем у Стэна на коленях альбоме, потом снова подняла глаза. – Мы встречались с матерью всего несколько раз. То есть с твоей матерью, – уточнила Джой и вгляделась в лицо Саванны. – Твои родители развелись, верно? Ты уехала с ней, Гарри остался со своим отцом.

Он и мой отец тоже.

На мгновение она стала Саванной Хаддад, у которой есть и мать, и отец, и брат, но в ту секунду, как ее брат взял в руки теннисную ракетку, все изменилось. Семья Хаддад четко разделилась на две части, ее будто мечом рассекли.

Джой сказала с легкой озадаченной улыбкой:

– Полагаю, ты постучалась в нашу дверь тем вечером вовсе не потому, что у тебя возникло теплое чувство к этому дому?

– У меня был день рождения, – ответила Саванна.

– Правда? – Джой прижала руку к сердцу, как будто она заказала бы торт, если бы знала, а Саванна подумала о буфете, уставленном фотографиями в рамках с разных дней рождений. Стоил ли каждый из них торжества?

Джой увидела девушку, одетую до идиотизма нарядно для обеда в модном сиднейском ресторане, ждущую своего парня, который не пришел и не отвечал на звонки. Эта девушка знала, что он просто забыл. Отвлекся. Он любил свое искусство больше, чем ее, так же как брат любил свой теннис больше, чем ее, и мать любила свою коллекцию горьких сожалений больше, чем ее, и ничто не восполнит ее голод. Она всегда будет голодна. Всегда.

Вернувшись домой в тот день, она сняла свою нарядную одежду и надела старую, самую задрипанную, какую только смогла найти, и приготовила Дейву пасту, и все было хорошо, она простила его, она сказала: «Нужно было напомнить тебе сегодня утром», – хотя она напоминала ему накануне вечером.

Она выпила вина, и, так как весь день не ела, готовясь к походу в ресторан, оно ударило ей в голову, и она отделилась от своего тела, как бывало с ней часто, и подумала: «Кто эта девушка, сидящая с этим парнем?»

Потом по телевизору начали показывать новости, и паста встала у нее комом в горле, когда на экране появилось лицо брата.

Гарри Хаддад объявлял о своем возвращении в теннис в ее день рождения.

Три года назад он был повсюду. Невозможно было включить телевизор и не увидеть его. Она садилась в машину, включала радио и слышала его голос. Однажды она увидела сюжет о Гарри, там он подписывал теннисный мяч какому-то своему поклоннику, и подумала: «Эту подпись ДАЛА ему я». Именно она еще в детстве придумала, как соединить две буквы «Г» и «Х» размашистой загогулиной. На самом деле это была ее подпись. Она имела право пользоваться ею. Она открыла бизнес по продаже теннисных мячей, футболок и кепок, подписанных Гарри Хаддадом, и неплохо на этом зарабатывала, пока команда менеджеров Гарри каким-то образом не прознала об этом, – тогда наступил крах.

С того момента, как Гарри перестал выступать, он начал исчезать из памяти публики и из ее памяти. Если она не искала сведений о нем, чего приучилась не делать, он не существовал, но если он снова начнет играть профессионально, то опять появится везде: в ее телефоне, в телевизоре, на экране компьютера. Она будет натыкаться на свое прошлое вновь и вновь, словно стукаясь головой о стену или пиная запертую дверь.

Она-то, глупая, думала, что может быть нормальной девушкой, которая способна пойти в модный сиднейский ресторан в день рождения со своим ирландским парнем.

Боль зародилась в животе и распространилась по всему телу. Она хотела только избавиться от боли, а потом споткнулась и ударилась головой, было больно, и кровь заливала глаз, боль была всюду, и воспоминания отказывались оставаться под замком и храниться там надежно и безопасно, они разливались ядом по ее телу и мозгу, и она могла думать только об одном – как бы поскорее убраться из квартиры, подальше от этих коробок и от этого парня, и ей пришло в голову, что нужно идти туда, где все началось, словно она могла совершить путешествие назад во времени и не дать Гарри попасть на тот первый урок, или если нет, то, по крайней мере, разобраться, как это случилось, или если нет, то пусть за это заплатит семья, из-за которой все началось.

Когда она спустилась вниз, около их дома стояло такси, из которого вылезала веселая, пьяно покачивающаяся на ногах парочка. Саванна села в машину и попросила водителя отвезти ее к Теннисной академии Делэйни, зная, что эта спортивная школа находится на той же улице, что и дом, где ее брат брал частные уроки. Как только она увидела эмблему – улыбающийся теннисный мяч, то смогла уже без колебаний дать указания таксисту.

Часть истории о том, как она нашла мелочь в кармане джинсов, была почти правдивой. Только там обнаружилась кредитка. Не ее. Осталась на память от предыдущего «инцидента». Сработает ли карта, она точно не знала, но приложила ее к платежному терминалу, протянутому водителем, и на экранчике, как по волшебству, возникло слово: «Одобрено».

– Я хотела бросить кирпич вам в окно, – сказала Саванна. Она думала, что мелкий вандализм поможет ей. Как слабительное. В прошлом такое срабатывало. – Но не смогла найти кирпич. Даже камень не попался.

– Что? – удивилась Джой.

– Ну, это был непродуманный план.

У Джой был такой вид, словно она вот-вот расплачется.

– Тебе лучше уйти. – Стэн встал. Он и сейчас еще был крупным, наводящим страх мужчиной. – Уходи из нашего дома.

– Я никогда такого не делала, – сказала Саванна. – Только думала об этом, но на улице было так холодно, и у меня шла кровь, и голова кружилась, тогда я решила: к черту все это! И постучала в вашу дверь, и почувствовала, что близка к обмороку, а потом… ну… потом вы оба так хорошо отнеслись ко мне. Так хорошо. И это было странно.

Они были так добры, приветливы и милы. Они обращались с ней как с вернувшейся домой дочерью. Ее накормили, искупали в ванне и уложили в постель, и оттого, что они вели себя так, словно она девушка, нуждающаяся в помощи, она и стала девушкой, которой необходима помощь, и в голове у нее всплыла история другой девушки из телепрограммы о домашнем насилии и стала ее правдой.

– Но почему? Почему ты хотела бросить кирпич нам в окно? Что мы тебе сделали? – спросила Джой. – Я не понимаю.

Она набрала немного веса с тех пор, как Саванна стала кормить ее. И Стэн тоже. Одно удовольствие было смотреть, как разглаживаются их лица оттого, что Саванна увеличила количество потребляемых ими калорий. Она была как злая ведьма из сказки про Гензеля и Гретель – откармливала их, прежде чем съесть.

– Просто я ненавидела этот дом. Я всех вас ужасно ненавидела.

Тут Джой ахнула, как от неожиданной боли, будто обожглась.

– Нам не нужны твои объяснения, – сказал Стэн.

– Помолчи, Стэн, нам нужно услышать это! – с жаром возразила Джой.

Она была такой миниатюрной, но умела мгновенно утихомиривать своего огромного мужа резкими, отрывистыми замечаниями. Саванну эта женщина вдохновляла. Она уже знала, что позаимствует некоторые ее привычные выражения: «Что за дурь?», «Еще чего не хватало!», «Да пропади все пропадом!».

– Объясни мне все, – велела Джой. – Начни с самого начала.

Саванна сделала вдох. Можно ли распутать переплетение множества воспоминаний, которые привели к этому конкретному моменту в этой спальне?

– Я купила лотерейный билет, – сказала она.

С этого все началось, если отматывать нить событий к самому началу.

– Лотерейный билет? – Джой нахмурилась. – Ты имеешь в виду билет на розыгрыш бесплатного частного урока? Тот, по которому выиграл отец Гарри, твой отец?

– Я подарила билет ему на День отца. Купила в торговом центре на скопленные деньги. Брат сказал: «Дурацкий подарок». Можно было подумать, что в случае выигрыша отец отдаст это индивидуальное занятие по теннису мне, нет, он отдал брату. Только представьте. Гарри мог бы в жизни не взять в руки ракетку, если бы я не купила этот билет.

– Ты обвиняешь нас в том, что твои родители развелись? – спросила Джой. – Ты это пытаешься сказать?

– Мы услышали достаточно. А теперь уходи, – сказал Стэн. – Ты обманула Троя. Оговорила меня.

Люди предъявляют обвинения во лжи с таким триумфом, словно, уличив вруна, они выиграют игру; словно выведенный на чистую воду лжец сейчас же сгорит и под землю провалится от стыда, будто сами никогда не лгали, будто люди не врут постоянно – себе, другим, всем.

– Разве? – едко проговорила Саванна.

Всегда можно посеять сомнение. Большинство мужчин несут на себе вину за свой пол. Достаточно поднести крошечный огонек к растопке. Саванна видела, как ужас опрометью промчался по лицу Стэна, когда она прошлась по дому в одном полотенце. Он почувствовал, что скомпрометировал себя, как только взглянул на нее.

– Прекрати! – заорал Стэн.

Ложь женщины может привести в ужас, но и крик мужчины тоже. Саванне захотелось присесть на корточки и зажать руками уши.

Она продолжила давить:

– Помните, что вы мне сказали?

Он не сказал ей ни единого неприличного слова, он был безупречно вежлив и добр, почти по-отечески, как Джой относилась к ней по-матерински, только отеческое отношение Стэна было хрупким фасадом, который Саванна могла снести одним ударом, нанесенным не кирпичом, а ложью, вот почему ей пришлось это сделать, чтобы доказать фальшь. Смотрите, как легко она вызвала в нем вместо любви ненависть. Любовь его никогда не была настоящей, какой бы подлинной ни казалась.

– Вы помните, что попросили меня сделать?

Не он, а другой человек – не ее, а другую девушку. В сердцевине ее ужасной лжи лежала страшная правда другой девушки.

Он навис над ней, обезумев от ярости:

– Прекрати! Хватит, хватит, хватит!