Глава 7
Было уже далеко за полночь, но Констанции совсем не хотелось спать. С досадой она осознавала, что это может сбить её устоявшийся режим, поэтому подумывала о том, чтобы заставить себя уснуть. В маленькой дорожной аптечке нашлась пара таблеток успокоительного с эффектом снотворного. Могло помочь, конечно, но пока Конни не спешила их принимать.
Плюхнувшись на свою шикарную кровать, она листала блокнот, пока не нашла последнюю запись с кратким содержанием своего сна: «призраки бродили по лабиринтам, фиолетовый кот спрыгнул с Луны, а Берт срывал с кустов алые розы, одну за другой».
– Берт срывал с кустов алые розы, одну за другой… – шёпотом повторила девушка и ухмыльнулась. Решительным движением она обвела эту строчку синей ручкой. Параллель с реальностью получалась забавная, хоть и случайная. Констанция Маршан нисколечко не верила в вещие и пророческие сны, но верила в слаженную работу сознательного и бессознательного, способную создавать причудливые и весьма содержательные образы посредством сновидений. Отец говорил ей, что в периоды, когда у него отсутствовало вдохновение и желание творить, он всегда записывал свои сны в надежде увидеть в этих образах нечто такое, что смогло бы вернуть ему интерес к работе. Он искренне верил, сны – это бесконечный источник самопознания, диафильм лучшего и худшего, что в нас есть. Надо лишь установить со своими сновидениями какое-никакое взаимопонимание, а там и пойдут ответы на все вопросы. Другой же момент заключался в том, чтобы уметь задавать правильные вопросы. Констанция хорошенько призадумалась, закусив кончик шариковой ручки, а затем медленно вывела слова на бумаге:
«Кто убил Исидору Совиньи?»
Обозвав себя тупицей, она чуть было не зачеркнула всё тут же. Впрочем, быстро одумалась. Конечно, вопрос был не в тему, ведь сны не могли рассказать ей о том, что именно произошло в доме нотариуса. Слишком многого Конни не знала изначально. Например, были ли у убитой враги? Роза сказала, что Исидора была сложной женщиной, а Севилла не стала изображать скорбь даже из расхожих приличий. Вполне возможно, что госпожа Совиньи могла нажить себе массу недоброжелателей. И кто вообще мог посещать дом нотариуса в тот день? Быть может, у кого-то были ключи и постоянный доступ, что называется, к телу?
Решив не упускать эту мысль, Констанция спустилась на строчку ниже и написала список тех вещей, которые, по её мнению, теперь предстояло разузнать. В итоге получилась следующая запись:
«Кто убил Исидору Совиньи?
Каким человеком была Исидора Совиньи?
Кто был у неё в день убийства?
Кто мог прийти в любой момент?
Что в кабинете нотариуса делал мальчик по имени Гай?
Были ли у Совиньи очевидные враги или конкуренты?
Что она писала перед смертью?»
Ещё немного подумав, Конни переборола себя и в качестве последнего штриха внесла в список вопрос, в положительный ответ на который совершенно отказывалась верить:
«Исидора Совиньи могла покончить с собой?»
Конечно, Констанции Маршан не мешало бы задаться ещё одним важным вопросом. Иногда он проскакивал где-то в районе затылка, еле слышным шёпотом интересуясь, какое ей вообще дело до смерти женщины, которую она даже не знала. Да, это печально. Да, зрелище было не из приятных. И да, с полицией на острове явно не всё в порядке, но почему конкретно она, Конни, вдруг решила, будто её это как-то касается?
Задумавшись, девушка сильней сжала челюсти, отчего тонкий пластиковый корпус ручки треснул и раскрошился. Вещица пришла в негодность, и Констанция лениво сползла со своего ложа, направляясь в ванную. Там она метким броском отправила ручку в урну и принялась умываться.
Казалось, гроза за окном было пошла на убыль, но уже через некоторое время она разбушевалась даже с большей силой. Окна комнат дрожали от напора ветра и дождя, а вспышки молний озаряли помещения замка всё чаще. С улыбкой Конни подумала о том, как всё, что её окружает сейчас, похоже на декорацию к мрачным викторианским романам – и полупустой старинный замок, и эта погода. Словно в дополнение к набору этих клише электрический свет в комнатах принялся нервно мерцать. И хотя Конни не относилась к числу пугливых и впечатлительных особ, даже она не сдержалась и боязливо поёжилась. Всё же в словах Берта был кое-какой смысл: огромное безлюдное пространство этажей замка, петляющие коридоры, старые стены и мелкие шорохи в звенящей тишине с непривычки давили на них, привыкших жить в квартирах, окна которых выходят на тесные, под завязку набитые людьми, городские улочки. Пусть и за стеной, но где-то всегда был сосед или соседи, а теперь до ближайшей живой души не довелось бы и докричаться. И только сейчас, под громкие раскаты грома, до Констанции дошла эта некомфортная мысль. Особенно с учётом того, как решительно она уверила себя в существовании некоего убийцы в окрестностях. Во рту как-то неприятно пересохло.
«Надо просто лечь спать!» – нашла выход девушка и смело схватилась за пачку с успокоительными таблетками. Свет в ванной ещё пару раз моргнул, но теперь мгновения темноты длились заметно дольше. Конни это ни капельки не понравилось.
А потом она услышала стук. Нет, это был не тот уверенный стук в дверь, как если бы в её комнату постучал Берт, а далекий и приглушённый, еле-еле различимый на фоне шума дождя. Осторожно Констанция вернулась в спальню и замерла на полпути к прихожей. Возможно, ей это показалось, а, если и нет, то это вполне мог быть какой-нибудь естественный и вполне обоснованный звук, к которому она уже через пару дней привыкнет. Или, к примеру, в одной из множества комнат открылось окно, и теперь раму колотит порывистый ветер. Правда, колотил он её совсем недолго, но мало ли что…
Стук повторился. С тем же ритмом, но только заметно ближе. Звук его был чётким и вполне различимым, и он совсем не был похож на удары оконной рамы. На что же он был тогда похож? Констанция экстренно подбирала варианты, когда услышала его вновь. Теперь она точно понимала, что это был стук в двери соседних комнат. От этой мысли внутри у неё всё похолодело, а все идеи и логические доводы почему-то рассыпались, как песок. Может, всё же сквозняк?
«Тук-тук-тук» – отвечал ей коридор замка.
Или чья-то шутка?
«Тук-тук-тук!» – в этот раз он оказался пугающе близко.
Конни хваталась за обрывки мыслей, как за спасительный мостик между иррациональным страхом перед неизвестностью и здравым смыслом. Наконец, это случилось – после совершенно невыносимой паузы ночной гость добрался и до её двери. Без всяких сомнений Констанция услышала, как кто-то решительно постучал в её дверь. А затем двинулся дальше. Пока холодный пот проступал на лбу и шее госпожи Маршан, стук переместился. Очевидно, ночной визитёр вовсе не надеялся, что ему откроют.
«Да успокойся же ты!» – одёрнула саму себя Конни. – «Может, это Берт ищет тебя? Плутать и ломиться во все двери вполне в его стиле!»
Стук продолжил удаляться, сохраняя при этом чёткий ритм и размер интервалов. Берт бы так не смог, но ментальная пощёчина подействовала отрезвляюще. Не поспевая за собственными догадками и мыслями, девушка уверенно направилась к дверям и, распахнув их, смело шагнула в коридор. Тусклый свет в редких настенных плафонах пару раз моргнул и погас, погружая замок в абсолютную тьму. Конни от души выругалась, не сдержав порыв.
«Совершенно несправедливо, когда такое происходит в столь напряжённый момент!» – имела она в виду.
Словно принимая во внимание данное замечание, свет вновь загорелся. Констанция огляделась по сторонам и тут же громко взвизгнула от ужаса.
В конце коридора она увидела удаляющуюся фигуру в белом одеянии и с чёрными, как смола, длинными волосами. Этот жуткий призрак медленно плыл вдоль стен, не оглядываясь и не реагируя на посторонние звуки. Лишь на мгновение останавливаясь у очередной двери, он поднимал свою худенькую руку и три раза стучал. Кое-как подавив ужас, от которого кровь стыла в жилах, Конни вгляделась в этот потусторонний образ, удалявшийся от неё всё дальше. К своему собственному удивлению, она довольно скоро сообразила, что эта плывущая походка ей очень знакома…
– Виолетта, чёрт бы тебя побрал! – гаркнула девушка раздражённо, не особенно беспокоясь о вежливости. – Это ещё что за шутки?!
Фигура остановилась у последней двери, постучала и, ничего не говоря, свернула за угол, пропадая из виду. Успешно преодолев первую волну ступора, Конни поспешила последовать за ней. С изумлением она наблюдала за тем, как юная Ди Гран, больше похожая теперь на персонажа какого-нибудь корейского фильма ужасов в этой светлой ночной рубахе и с растрёпанными чёрными волосами, методично простукивает каждую новую дверь. Постепенно это перестало пугать и начало утомлять. Поравнявшись с Виолеттой, Констанция попыталась рассмотреть её. Кукольные глаза девушки были лишь слегка приоткрыты и казались совершенно затуманенными, а губы еле заметно шевелились, беззвучно что-то проговаривая.
– Виолетта… – позвала Конни сначала неуверенно, а затем повторила с нажимом, – Виолетта! Очнись!
«Тук-тук-тук!» – юная Ди Гран в очередной раз постучала в дверь и шагнула вперёд, но теперь Констанция преградила ей дальнейший путь и удержала девушку за плечи.
– Проснись! – велела она и пару раз с слегка тряхнула Виолетту. Затуманенный взор странной ночной гостьи постепенно просветлел, и девушка принялась часто моргать и хмуриться.
– Что…опять?… – растерянно пролепетала она, пытаясь прийти в себя. – Где я?..
– В южном крыле, – ответила Конни.
– Ох, далековато… – вздохнула девчонка и поднесла ладонь к лицу. Констанция увидела теперь, как покраснели костяшки её худеньких пальчиков. – Почему рука так болит?
– Ты стучала в двери.
– Всю дорогу? – удивилась Виолетта. Её мимика была невероятно живой и подвижной теперь, и эта разница в образах поразила Конни. Оказывается, госпожа Ди Гран очень даже умела выказывать эмоции, и сейчас она, вытаращив свои прекрасные кукольные глаза, с неподдельным изумлением смотрела на свою собеседницу.
– Полагаю, что да, – Конни кивнула.
– Гадство какое! – в сердцах выпалила девушка и прикусила губу. – Это всё вы со своими церемониями и болтовнёй, а еще книга…да, дурная книжка опять меня встревожила!..
– Ясненько, – протянула Констанция, ничего не понимая, и потянула Виолетту за собой, – пойдём-ка ко мне. Нечего тебе тут шарахаться одной…
– Мне надо будет выпить какао, – покорно следуя за своим проводником, пролепетала девушка.
– У меня нет какао, даже чайника нет.
– Есть. В кабинете в нижнем отделении книжного шкафа есть электрический чайник, три чашки, чайные пакетики и пачка какао с сухим молоком.
– Откуда ты это знаешь?
– Это стандартный набор для жилых спален, – зевнула Виолетта лениво, – если повезёт, мы и печенье найдём…
Им повезло. Среди всего того, чем Севилла Сапфир предусмотрительно наполнила нижнее отделение шкафа в кабинете, обнаружилась масса всего необходимого для полноценного чаепития с гостями. Здесь были пачки солёных орешков, какие-то ванильные бисквиты местного производства, шесть видов травяного чая в льняных мешочках и с ярлычками магазина «тюльпановое дерево», небольшой сервиз с красивым цветочным узором и то самое какао с сухим молоком, о котором так грезила юная Ди Гран. Устроившись на бархатном диванчике здесь же, в кабинете, Виолетта укуталась в плед и ждала, пока Конни гостеприимно сервирует кофейный столик.
– Давно ты ходишь во сне? – поинтересовалась Констанция.
– Лет с пяти, – отвечала ей гостья. – По ночам я чувствую себя лучше и бодрее, чем днём, поэтому обычно я ложусь спать не раньше трёх-четырёх часов ночи, а то и под самый рассвет, но сегодня меня сморило. Вот и последствия.
– Тем не менее, ты первым делом обвинила во всём меня и какую-то книжку, – заметила Конни, подавая девушке чашку с какао. Себе она заварила немного чая с ромашкой, чтобы унять нервное возбуждение от их странной ночной встречи.
– Старая привычка винить во всём дневной стресс, – Виолетта отпила немного своего горячего напитка. – Наш семейный врач долгое время полагал, что у меня неустойчивая психика, поэтому сильные впечатления, пережитые днём, могут провоцировать лунатизм. Пару лет назад я перешла на ночной образ жизни, предпочитая ложиться спать под утро, и мои хождения во сне прекратились. Это даёт мне повод поставить его теорию под сомнение. Я прошу прощения, если мои слова прозвучали грубо, когда я обвинила вас. Наверняка вы здесь совершенно не причём.
– Так ты спишь весь день?
– Нет, только до обеда, но всё равно в дневное время я не могу преодолеть апатию. Разве что в пасмурные дни мне становится легче, – пояснила гостья. – Прошу вас, Констанция, не рассказывайте об этом тётушке, а то она устроит по этому поводу совершенно напрасную шумиху и начнёт причитать, что я могла пораниться и всё такое…
– А ты и впрямь гораздо болтливее, чем днём, – усмехнулась Конни. – Ладно. Скажем ей, что ты пришла ко мне вечером попить чай и поболтать. В конце концов, в завещании Август выражал надежду, что мы подружимся.
– Это очень в его духе, – печально улыбнулась Виолетта, и Констанция быстро поняла, что с этой темой лучше быть поосторожней. Август Ди Гран был всеми любим и обожаем, а эта девочка и вовсе могла относиться к нему, как к отцу. Не стоит лишний раз ковыряться в этой свежей ране. Уж очень хорошо знала Конни, каким болезненным этот процесс может быть.
– Ты вроде говорила про какую-то книжку, когда очнулась… – аккуратно она отвела разговор в сторону.
– Да, она называется «Дети магнолии». В нашей домашней библиотеке есть штук пятнадцать экземпляров разных годов издания, – охотно отвечала собседница. – Самая старая версия датируется тысяча семьсот двенадцатым годом и хранится в музее Линсильвы. В этой книжке собраны все истории и легенды острова, в том числе о жизни святого Линсея и разных его потомков.
– Звучит мило, – задумалась Конни, вспоминая книжку, которую специально для них с Бертом написал и проиллюстрировал акварельными картинками их отец. – Когда мы с братом были ещё детьми, папа в подарок сделал нам книгу с картинками и странноватыми сказками. Она называлась «Страна магнолий», а после его смерти её даже стали издавать для массовой печати…
– О, да. Я знаю, – Виолетта часто закивала. – Я читала её, он прислал нам копию, когда был жив. Мы с вашим отцом никогда не встречались, но ещё до моего рождения он бывал здесь, на Сен Линсее, а позже поддерживал переписку с дядей Августом и моими родителями. Многие истории в его книге перекликаются с «детьми магнолии», а пейзажи очень похожи на местные.
– Теперь понятно, почему Порт Моро показался нам таким знакомым, – Конни вспомнила, как они с Бертом с изумлением разглядывали приморский городок и набережную. – У вас ещё осталась та копия его книги?
– Конечно, она хранится в малой библиотеке в северной части дома на втором этаже. Но я должна заметить, что ваш отец серьёзно переработал многие сюжеты, добавил им сказочности и парочку счастливых концов легендам, которым это и не снилось. Как это часто бывает, подлинные истории всегда сложнее, мрачнее и пугающе реальны при том. И, в сущности, этим-то они ценнее и прекраснее. А вот «Печать зверя» он вообще в сборник не включил. Видимо, эту историю сложно перекроить так, чтоб она стала хоть немного светлей…
– Что за «печать зверя»? Страшилка какая-нибудь?
– Представьте себе, эта «страшилка» тёмным пятном лежит на истории целого рода и поныне живущего на острове, – покачала головой Виолетта и непроизвольно поёжилась, но явно не от холода. – Это её я читала сегодня. И в её правдивости местные жители уверены настолько же, насколько вы уверены в том, что небо голубого цвета, а трава – зелёного.
– Ну, ты, конечно, умеешь создать напряжённую атмосферу. Чего стоит только твоё сегодняшнее появление у моих дверей среди ночи, – фыркнула Констанция, отпивая своего ромашкового чая. – Сильней ты меня уже не напугаешь. Так что давай – рассказывай, про что эта твоя жуткая легенда!
– Хм, почему бы и нет? – девушке эта идея явно понравилась.
Привыкшая бодрствовать и вести активную деятельность по ночам Виолетта чувствовала себя хорошо и вполне комфортно, а личико её, разукрашенное лёгким румянцем и живой человеческой мимикой, казалось теперь совершенно очаровательным, как у принцессы из какого-нибудь диснеевского мультфильма. Подумав немного и сложив в голове все сюжетные линии, ночная гостья начала свой рассказ:
– Вам с братом, конечно же, известно, что Линсея Ди Грана на острове считают святым чудотворцем. Есть множество историй и легенд о том, как он творил невероятные вещи, заглядывал в самую суть вещей и защищал первые поселения от великого зла, посягавшего на души людей. И хотя монотеизм и классические христианские традиции вместе с ним влились в жизнь островитян, неожиданным может показаться тот факт, что возлюбленная жена Линсея открыто признавала себя наследницей древнего магического культа, почитавшего силы матери-природы. Проще говоря, Морелла Ди Гран была самой настоящей язычницей и ведьмой. Вместе с супругом она выбрала путь добра и света, но не изменила многим своим верованиям и обычаям. Во многом именно по этой причине в наших краях люди привыкли гармонично сочетать в своём быту такие несовместимые, казалось бы, вещи, как веру в единого Всевышнего Господа и старые суеверия, нередко граничащие с фетишизмом.
У Линсея и Мореллы было четверо детей. Двое мальчиков и двое девочек. Старший сын позже посвятил себя строительству церкви и помощи людям, он жил, как монах, и не создал своей семьи, но его доброе имя навсегда вошло в историю острова. Его звали Адальберт Ди Гран. Полагаю, твоего брата назвали в его честь?..
– Похоже, что да, но вряд ли Берт об этом знает, – Конни криво усмехнулась.
– Второй сын Линсея и Мореллы, Вильгельм Ди Гран, стал прямым продолжателем нашего рода. Он тоже был очень интересным и просвещённым человеком, но в этой истории речь пойдёт не о нём. Средняя сестра его умерла в достаточно юном возрасте, а вот самая младшая дочь Линсея и Мореллы – красавица Корделия – восхищала собою всех вокруг несколько дольше…
Как только её не описывали в разных изданиях «детей магнолии», но все сходились в одном – девицы, краше Корделии, не сыскать было на всём белом свете. И голос-то её звучал, как песня, и волосы вились золотом до самых пят, и глаза сверкали ярче, чем звёзды. В общем, не женщина, а чистейший ангел с небес. Впрочем, характер у девушки был не то чтобы совсем уж ангельским. Корделия, избалованная всеобщим вниманием и любовью, нередко проявляла упрямство и непокорность. Бывало, она смотрела на людей свысока, а бесконечных претендентов на свои руку и сердце жестоко отвергала. Её родители, уже познавшие горечь утраты одной любимой дочери, прощали ей эти капризы и на многое закрывали глаза. Так продолжалось до тех пор, пока на острове не объявился некто Октавиан Тенебрис.
Он был совершенно неподходящей кандидатурой на роль жениха для столь юного и прекрасного существа, какой была Корделия. Он был значительно старше, мрачнее и грубее, чем кто-либо из прочих её обожателей. Но самое главное – за ним тянулась недобрая слава. По слухам Октавиан был чернокнижником, бежавшим с материка от преследования инквизиции. Якобы его обвиняли в сделке с тёмными силами, жертвоприношении и использовании особенно опасной чёрной магии.
Морелла Ди Гран, как никто другой разбиравшаяся в этих вопросах, строго-настрого запретила дочери видеться с этим человеком, но лишь распалила интерес девушки к загадочному чужестранцу. Корделию не волновал ни его возраст, ни грозный внешний вид, ни репутация. То ли от большой любви, то ли из чувства протеста против воли родителей, но своенравная красавица всерьёз задалась целью стать женой Тенебриса. Кстати, многие предполагали, мол, Октавиан мог и приворожить девушку, но всё это лишь домыслы, а прямых указаний на это ни в одном источнике не нашлось. Так или иначе, Корделия поставила своему прославленному отцу условие – либо он поженит влюблённых, либо она сбежит с возлюбленным на материк и даже не подумает оглянуться назад.
– Наглости ей явно было не занимать, – заметила Констанция.
– Это точно, – кивнула Виолетта, продолжая, – а каково было родителям? Тем не менее, Линсей, бывший на тот момент уже в почтенном возрасте, пошёл на поводу у шантажистки-доченьки. Несмотря на ярые протесты Мореллы, брак всё-таки был заключён. В тот день мать в последний раз заговорила со своею дочерью, сказав ей, что, став женою Октавиана, Корделия навлекла на себя и своих потомков страшное проклятье – печать зверя – и теперь, если она родит мужу близнецов, один из этих детей непременно будет носить в себе душу демона, отбирающего человеческие жизни.
Корделии же показалось, что матушка пытается манипулировать ею, и лишь отмахнулась от этих слов. Больше Морелла не желала ни видеть ни слышать о дочери, с тех они не встречались никогда. Линсей же через год скончался, так и не сумев пережить удар, который нанесла ему Корделия своим решением навсегда покинуть семью и переехать с мужем в отдалённое поселение у тёмной горы, которое много позже превратится в город Калимонтем.
Вопреки жутким прогнозам матери, молодая жена Тенебриса родила ему сначала лишь одного сына – мальчика красивого и ясноглазого, как мать, но крепкого и темноволосого, как отец. Его назвали Александром. Корделия нарадоваться не могла, глядя на своё чадо, и посмеивалась над собственной матушкой и её дурными предсказаниями. Некоторое время чета Тенебрисов жила счастливо и стремительно богатела за счёт торговли, которой занимался Октавиан. Ещё через четыре года молодая супруга вновь забеременела, и на этот раз появились на свет две чудесные девочки-близняшки, которым она дала имена Силена и Аврора. Вот только с каждым днём после родов Корделии становилось всё хуже и хуже, она худела на глазах и уже не могла вскармливать дочерей своим молоком. Она не могла ни есть, ни пить, а по ночам её мучила то лихорадка, то нестерпимая боль в груди. Меньше, чем за неделю, совсем юная жена Октавина Тенебриса сгорела, словно спичка. На седьмой день после рождения близняшек её не стало.
– Не хочешь ли ты сказать, что это демон убил её?
– А ты так и планируешь меня перебивать? – раздражённо вздохнула Виолетта. Конни отрицательно завертела головой, покорно замолкая.
– Корделии не стало, и дом Тенебрисов погрузился во мрак и скорбь от столь страшной потери…
Но теперь у овдовевшего Октавиана на руках остались младенцы, лишившиеся материнской заботы. Будучи состоятельным человеком, Тенебрис нанял двух кормилиц для своих дочерей, но уже через какое-то время у одной из этих женщин проявились те же симптомы, что и у покойной Корделии перед смертью. Лишь одна из двух кормилиц бледнела, худела и угасала с каждым днём, в то время как другая с нежностью и любовью заботилась о своей подопечной, не зная несчастья и нужды. По городу пошла недобрая молва и все стали гадать, что же за напасть пришла в дом состоятельного семейства с рождением милых дочек.
Обе кормилицы пришли в дом молодыми, но уже через месяц та из них, что кормила Силену, заметно постарела. Женщину покинули радость и вкус жизни, она страдала от болей в груди и жутких ночных видений, не дававших ей спать. Однажды она проболталась кому-то из прислуги, что нередко ей чудится, будто страшный дикий зверь крадётся по её следам, дышит ей в затылок и время от времени шепчет её имя. А ещё – признавалась она – всякий раз, когда накатывает на неё эта волна необъяснимого ужаса, её подопечная, дочка Тенебриса, начинает не плакать, как все нормальные дети этого возраста, а звонко смеяться…
Так и не выдержала эта кормилица и, поседевшая и исхудавшая, она покинула проклятый дом. Оставшаяся вторая женщина предложила Октавиану свою помощь, но тот велел ей кормить Силену лишь козьим молоком. Так полетели дни и годы, а девочки – близняшки стали расти и хорошеть на глазах. Обе они были ясноглазыми, как их покойная матушка, и темноволосыми, как суровый отец. Меж тем, благосостояние семьи росло так же стремительно, и вот уже Октавиан Тенебрис стал одним из богатейших купцов на всём острове. Во второй раз он женился на той самой кормилице, молодой вдове, что осталась в его доме и выходила дочерей. Был у этой женщины и свой ребёнок от погибшего мужа, приходившийся ровесником близняшкам. На какое-то время в семье воцарились мир и покой.
Теперешняя жена Октавиана была вполне недурна собой, супруг уважал её и ценил, но сравнивать её с Корделией не было никакого смысла. Старший сын Тенебриса, скорее, терпел новую хозяйку дома, а вскормленная козьим молоком Силена и вовсе откровенно презирала её. Одна лишь Аврора искренне любила эту женщину, проявляя к своей кормилице доброту и нежность. Она же крепко подружилась и с сыном мачехи, предпочитая его общество играм со своей родной сестрой, которые нередко оказывались жестокими и злыми.
Силена любила разыгрывать окружающих, злобно подшучивать над прислугой и откровенно издевалась над своим неродным братом. Когда же Аврора пыталась вступиться за него, то лишь навлекала на себя гнев сестрицы. Оскорблённая непокорностью Авроры, Силена подкидывала ей в кровать мёртвых птиц и мелких зверьков, доводя девочку до истерик. И лишь Октавиан будто был слеп, не желая принимать во внимание жалобы окружающих, да только хвалил мстительную доченьку, одаривая её всевозможными подарками.
Хоть многие источники и утверждают, что Силена была заметно красивей своей сестры, местные юноши сторонились её. Все в округе знали, что с возрастом её тяга к жестокости лишь усиливалась. Она могла вспылить и запустить тяжёлым предметом и в прислугу, и в почётного гостя. Служанки боялись её гнева, как огня, а брат с сестрой всё больше отдалялись, не желая общаться с неуравновешенной родственницей. В общем, в семье назревал разлад. Тогда мачеха попыталась заняться воспитанием избалованной падчерицы и за очередную выходку строго наказала её, заперев на ночь в одной из башен замка. На следующее утро Силену будто подменили: она стала доброй и ласковой, извинилась за своё поведение перед братьями и сестрой, поблагодарила мачеху за терпение и справедливость, а с прислугой стала вести себя кротко и вежливо. Но было бы глупо предполагать, что девушка и впрямь изменилась столь кардинально за одну лишь ночь в башне. На самом деле она была в ярости и лишь затаилась, чтобы нанести своей обидчице неожиданный удар.
В один из дней мачеха резко слегла, и с каждой минутой ей становилось всё хуже и хуже. Она кашляла кровью, страдала от болей и стенала целые сутки, но лекарь ничего не мог сделать. Говорят, в тарелке, из которой ела женщина в день, когда ей стало плохо, Октавиан нашёл осколки стекла. Правда, за это он с позором уволил повариху, даже и не думая обвинять в чём-либо дочь, ставшую теперь как никогда милой и добродушной. Но его сын Александр и дочь Аврора всё понимали и теперь по-настоящему боялись гнева Силены. Фактически, убив мачеху, она негласно присвоила себе титул новой хозяйки дома, которой никто не смел перечить.
Когда сёстрам исполнилось по шестнадцать лет, Аврора решила навсегда покинуть отчий дом. Всей душой полюбил её сын мачехи, он хотел жениться на ней и построить собственную семью, где не нашлось бы места для злобной Силены и дурных воспоминаний. Девушка согласилась, и влюблённые обратились к Октавиану за благословением. Тенебрис был уже стар и не так здоров, как прежде, а бесконечное потакание капризам Силены выматывало его и истощало. Решив подарить счастье другой дочери, он дал Авроре своё согласие на брак с пасынком и выделил ей щедрое приданое. Замок загудел от радостных хлопот и подготовки к свадьбе, все в округе искренне радовались за молодых, а местные портнихи сшили девушке красивейшее подвенечное платье цвета белого, как первый снег.
Но и тут недовольной оказалась Силена. Пусть была она и стройнее, и краше сестры, но не в её честь сочиняли песни, не её успехам радовались окружающие, да и парни обходили стороной. А уж как невзлюбила она жениха, что был сыном столь ненавистной ей покойной мачехи!..
– Кхм, – Виолетта прочистила горло и отпила какао, – тут история немного смазывается, так как ни у кого нет точной информации о том, что конкретно стряслось с парнем. Он просто пропал без вести. Исчез. Не явился на собственную свадьбу, и больше никто и никогда его не видал. Невеста его ждала-ждала, местные жители искали его днями и ночами, но так и не нашли. Предполагается, что он умер, но как? Ответа нет.
– И поэтому народная молва приписала это злобной сестрице? – догадалась Конни.
– Естественно, тем более, что и Аврора была уверена в виновности Силены, – подтвердила юная Ди Гран. – Проклиная её, убитая горем Аврора заперлась в башне, напрочь отказываясь выходить и снимать подвенечное платье. Каждую ночь она выглядывала в окно и звала своего суженого в надежде, что он возвратится к ней, но…сама понимаешь. Проще говоря, на фоне всей этой истерики девушка начала сходить с ума. Она отказывалась есть и лишь кляла сестру, обвиняя ту в убийстве любимого. Все эти события и Октавиана надломили – старик слёг и смиренно готовился к неизбежному концу.
Уже на смертном одре он призвал к себе сына и поведал ему историю о том, как, спасаясь от инквизиции, на стареньком судне он бежал с материка. В море всю его команду застала лихорадка, люди умирали один за другим, а он, будучи на пороге смерти, призвал к себе на помощь тёмные силы, умоляя их даровать ему жизнь. В одном из видений ему явился демон в облике дикого зверя, который пообещал спасти чернокнижника и даже принести ему сказочное богатство. Конечно, у существа из тёмного мира были свои условия – зверь закрепится в роду Тенебриса и переродится в облике одного из его наследников-близнецов. А затем будет перерождаться снова и снова каждые сто лет, обеспечивая себе вечную жизнь в мире людей, где он сможет сеять зло и становиться сильней. По словам Октавиана он сразу узнал в Силене того самого демона, как только впервые взял её на руки, да и первые дни её жизни начались с ужасных трагедий. Не было никаких сомнений, что девочка – само зло, но все эти годы отец страшно боялся разгневать зверя, поэтому потакал ей. А чем больше он потакал, тем богаче он становился.
Что Александру было делать с этой правдой? Был ли отец безумен или он и вправду заключил сделку с силами преисподней? Одного лишь новый глава семьи отрицать не смог бы – Силена была безжалостной и холодной особой, готовой пойти на любую подлость, на любое преступление, не испытывая при этом ни капли стыда и угрызения совести. Многие годы Александр наблюдал за тем, как её чёрная душа отравляет жизнь всей семьи, как люди страдают и гибнут, а теперь он со скорбью и болью в сердце наблюдал за тем, как бедняжка Аврора теряет рассудок. С каждой минутой он всё сильней уверялся в том, что отец и впрямь навлёк проклятье на свой род…
– Так они прикончили её, да?
– В книжке сказано «вступил в противостояние»…бла-бла…«она обезумела»…бла-бла…что-то там про святую воду и глаза, горящие адским пламенем, но в сухом остатке – да, он её убил. А тело сжёг. Все, кто прислуживал в доме, готовы были присягнуть, что Силена и впрямь была исчадием ада, поэтому к поступку Александра отнеслись с пониманием и даже с одобрением, – отвечала Виолетта. – Авроре эта победа, конечно, ничем уже помочь не могла. Девушка серьёзно поехала крышей и в конце концов умерла от истощения. Местные жители уверяют, что до сих пор иногда видят призрак в белом подвенечном платье в окне той самой башни, якобы даже слышат, как она зовёт своего любимого.
Александр удачно женился, взял под свой контроль дела семьи и дожил до глубоких седин. Своим потомкам, правда, он оставил письмо, в котором предупреждал: из сделки, которую Октавиан Тенебрис заключил с демоном, следует, что Зверь вновь переродится в этой же семье через сто лет и вновь это будет один из близнецов. После этого он призывал потомков быть бдительными, не впускать зло в свою душу и в семейное гнездо, замаливать грехи Октавиана и нести лишь добро жителям острова.
– И в каком веке это было?
– В пятнадцатом примерно…плюс-минус…
– А сейчас двадцать первый.
– И?
– Ну, и сколько демонических близнецов родилось в той семье в следующие пять веков?
– Шесть, – запросто ответила Виолетта. – В том-то и дело, что в роду Тенебрисов действительно стабильно выстреливает эта палка. Первый раз, когда через сто лет в семье родились близнецы, потомки Александра так психанули, что на всякий случай утопили обоих. Скандал был страшный, но легенда ещё долго жила в умах людей, с годами обрастая красочными подробностями и домыслами, поэтому многие это решение даже поддержали.
В семнадцатом веке один из мальчишек-близнецов к шести годам проявил какую-то особую жестокость к животным, и дальнейшая его судьба имеет противоречивые версии. По официальной – он умер от болезни, по народной – родители просто задушили его во сне. И ещё не ясно, которой из них больше верят и радуются.
В девятнадцатом веке родители наотрез отказались верить в семейную легенду, оба их сына казались весьма почтенными господами, оба удачно женились. Правда, когда обоим было под сорок, выяснилось, что один из братьев причастен к исчезновениям маленьких мальчиков. В его излюбленном охотничьем домике обнаружился целый могильник, и мужчину казнили через повешенье.
Последний раз близнецы появились на свет в семье Тенебрисов двадцать девять лет назад, насколько мне известно. Они долго скрывали это от общественности, уверяя всех в том, что у них родился лишь один сын Салазар, но спустя четыре года его мать Амандин Тенебрис сделала официальное заявление, в котором призналась, что родила близнецов, но один ребёнок умер почти сразу после рождения. Сейчас люди предпочитают думать, будто именно зверь и скончался, но Салазара всё равно немного сторонятся…
– Погоди-ка, Виолетта, – приостановила собеседницу Конни, – а Амандин Тенебрис это не та ли особа, что взяла на себя обязанности главы островного совета после смерти твоего дяди?
– Она самая, – кивнула гостья. – Вообще-то Тенебрисы принимают активное участие в жизни острова, они держат частную школу «Корделиа Сертум», музей современного искусства в Калимонтеме, а также активно покровительствуют «дамам цветов». Не считая этой сомнительной истории с дьявольскими близнецами, Тенебрисы – исключительно почитаемое семейство. К тому же они потомки святого Линсея, как и мы. Это тоже играет свою роль.
– Ты хорошо с ними знакома?
– Когда дядя Август был жив, они регулярно бывали здесь. Так что да, я неплохо их знаю…
– И что представляет из себя эта Амандин?
– Она представляет из себя амбициозную неврастеничку с чёртовой армией тараканов в голове, – фыркнула девушка и рассмеялась. – Хоть семейство и уважаемое, но не идеальное. Далеко не идеальное, скажу я тебе. Скоро ты и сама узнаешь. Как только до них дойдут известия о новых наследниках Ди Грана, они все примчатся сюда галопом, вот увидишь, Констанция. Это будет настоящее шоу, в котором тётя Севилла заставит нас всех принимать активное участие.
– А ты умеешь приободрить, – нервно усмехнулась Конни и залпом допила свой остывший чай. Теперь её клонило в сон, но плясавшие в голове картинки со злобными младенцами и призраками в подвенечных платьях не предвещали добрых сновидений…
