Глава 47

До города было шестьдесят километров. Федор и Маша добрались до трассы и начали голосовать. Через, минут пятнадцать рядом с ними остановился старенький пазик. За рулем сидел молодой паренек лет двадцати.

– Куда? – коротко спросил парень.

– Улица Городская, 17, – уверенно ответил Савченко.

После непродолжительного торга Федор с Машей залезли в машину. Через час они были на месте. Погода была пасмурная, ветреная, но было не холодно. В воздухе витал какой-то давно забытый родной с детства в Калининграде запах моря. Федор оставил Марьиванну с рюкзаком сидеть на лавочке, а сам пошел искать, откуда можно было бы позвонить. Рядом он увидел учреждение с непонятным названием «Новоросимпекс». Вахтерша на входе, маленькая сухонькая старушенция, сначала с подозрением покочевряжилась, но история Федора о том, что «он приехал из командировки, а ключа нет, а ключ у жены, а жена на работе», в итоге возымела действие, и старушка сдалась, махнув в сторону телефона головой.

Федор набрал заученный номер и, когда трубку сняли, тихонько, чтобы бдительная вахтерша не слышала, проговорил:

– Мне бы Якова Борисовича.

– Это я, – ответила трубка.

– Мне ваш номер дал Семен Борисович, он просил зайти к вам. Вы, вероятно, знаете, по какому поводу?

– Честно говоря, не пойму, о чем речь, но коль Сема просил зайти ко мне, заходите. Вы сейчас где?

– Я в пяти минутах от семнадцатого дома.

– Прекрасно. В центральной части семнадцатого дома есть фотоателье. Вам в него. Жду вас, – и в трубке раздались гудки.

Через несколько минут Федор и Маша входили в убогое фотоателье с обшарпанными стенами. В углах помещения стояли какие-то коробки, на стенах криво висели фотографии в деревянных рамках. На входе перед ними вырос бородатый крупный мужчина лет сорока в вытянутом линялом свитере, потертых джинсах с добродушным и улыбающимся лицом.

– Вы тоже на загранпаспорт? Что сегодня за день? Все идут фотографироваться на загранпаспорта! – весело посетовал мужчина.

– Нет, нет. Нам бы Якова Борисовича, – в тон ему, улыбаясь, ответил Федор.

– Яша, это вас! – крикнул мужчина куда-то в сторону открытой двери.

На пороге появился лысеющий пожилой мужчина в очках на переносице, в помятом темном костюме и мятой рубахе в зеленую клетку. Увидев его, Федор сразу понял, что это, скорее всего, и есть брат Борисыча. Сходство было очевидным. Правда, выглядел он моложе, выше и физически более крепким.

Яков Борисович удивленно уставился на Машу, а затем на Федора. Несколько секунд они молча рассматривали друг друга. Федор обратил внимание, что у Якова Борисовича при взгляде на него появилось точно такое же немного придурковатое выражение лица, как и у его брата в первые минуты их знакомства. Наконец, Яков Борисович прервал затянувшуюся паузу, всплеснув руками:

– Машенька, лапонька, как я рад тебя видеть! Ну что мы стоим, как неродные! Проходите ко мне в кабинет. Пашенька, голубчик! Если меня будут спрашивать, я несколько минут занят. Ко мне родственники приехали. Мы немного поболтаем.

– Хорошо, Яша, ни о чем не беспокойтесь! – донесся из коридора голос мужчины в свитере.

– Машенька, милая, как я рад тебя видеть, как ты похорошела! – затараторил Борисыч-2. – Хотите чаю с дорожки?

– Нет-нет, спасибо! – вежливо отказался Федор. – Мы, собственно, по тому вопросу, о котором Семен Борисович должен был с вами переговорить, – быстро проговорил Федор. Маша стояла рядом и с улыбкой молча устало смотрела на дядю.

– Итак, дорогие мои, рассказывайте, как доехали и каким ветром вас сюда занесло? И, кстати, как вас величать? – добродушно улыбаясь, проговорил Яков Борисович, обратившись к Федору.

– Я Федор. Семен Борисович сказал, что вы можете помочь нам с новыми документами. Мы готовы прилично заплатить, – негромко проговорил Федор.

Яков Борисович удивленно уставился на Федора, потом на Машу. Несколько секунд он недоуменно смотрел на них, а потом изумлено проговорил:

– Я ровным счетом ничего не понимаю. Семочка незадолго до своей кончины позвонил мне и задал странный вопрос. Не помню ли я имя нашей мамы. Видимо, это были какие-то последние, очень трудные мгновения его непростой жизни.

Увидев, как некрасиво исказилось лицо Марьиванны и вытянулось лицо Федора, Яков Борисович всплеснул руками.

– О господи! Вы не знали? Ох, простите меня, ради бога, молодые люди. Машенька, милая, твой папа скончался два дня назад. Прости, что именно я вынужден тебе об этом скорбном событии сообщать. Мне в свою очередь сообщил Лешенька и спросил, звонил ли мне Сема. Я сказал, что звонил. На том разговор и закончился.

– Так вы нам не сможете помочь? – хрипло спросил Федор.

– Конечно, смогу! – всплеснув руками, воскликнул Яков Борисович. – Но только не с документиками. Если у вас какие-то неприятности, я найду вам безопасное место на столько, на сколько захотите, пока все ваши проблемы не утрясутся. Но с документами – это уже давно не ко мне. Я уже двадцать пять лет как это опасное ремесло бросил. Из-за этого даже четыре года в тюрьме отсидел. Семочка вам не сказал? Я как вышел, так все и забросил. Стар уже для этих игр. И квалификацию, и связи я давно утратил. Сейчас даже не представляю, как к этому вопросу и подступиться. Все наверняка сильно изменилось. Ну Сема, ну дает! Вы уж меня извините, но с документами я, к сожалению, вам помочь не смогу.

Маша тихо плакала, уткнувшись в ладони. Федор сидел как громом пораженный. Столько усилий, страданий, надежд, и все оказалось впустую. Федор медленно поднялся, не соображая, что же им делать дальше.

– Но, может, вы кого-нибудь порекомендуете? За деньгами дело не станет. Нам без новых документов конец!

Яков Борисович вздохнул и с неподдельной грустью в голосе ответил:

– Да я бы и рад вам, голубчик, помочь, но, к сожалению, нечем. Может, все-таки чайку? Бутербродиков со свежей колбаской сообразим?

Федор обреченно махнул головой и направился к выходу. Яков Борисович еще что-то смущенно и суетливо говорил ему вслед, но тот его уже не слышал.