Поплутав среди рельсов, — причем бедный лешачонок, как кенгуру, скакал со шпал одного пути на шпалы другого, чтоб невзначай гвозденья не коснуться, — вышли к вокзалу, где нашли фонтанчик воды, бьющий из каменной чаши. Хоть простая вода — не минеральная, но и такой путешественники были рады–радёшеньки: и сами напились до отвала, и Кровохлебку напоили. Степанида Дымова достала из рюкзака свои шпионские очки, нацепила их на нос — и вмиг превратилась в курортницу!

И ребята позадумались: куда дальше‑то? Узнали, что до Грозного поезда не ходят… Но Стеша тут сказала, что в Чечню им еще рано, денег‑то на выкуп пока ведь нет… Дескать, до Иванова дня перекантуются они у тетки, а там видно будет… Ваня и глаза выпучил: — У какой такой тетки? — А десантница, нимало не смущаясь, отвечала, что у нее, де, тетка не очень далёко отсюда живет, покойной матери двоюродная сестра, так вот к ней они и отправятся!.. Мальчик только головой покачал: он‑то думал, что про тетку Стеша выдумала, а оказалось — нет. Тяжело с этими разведчицами: не поймешь, где правда у них, где ложь, конечно, для пользы дела врет девчонка, а всё ж как‑то не по себе становится, так и ждешь — что же еще‑то кривдой окажется?!

Тетка Степаниды Дымовой жила от Минеральных Вод, почитай, что в сотне километров, а денег у них ни копеечки не осталось. Можно было зайцами ехать на электричке или на автобусе, но опять ведь проблема гвозденья вставала! Стеша тогда решила у куколки своей спросить, как быть в данном случае, но прежде возник другой вопрос — что кукле в рот положить? Да и самим есть хотелось! Решили пока отправиться на базар, к еде поближе, авось, там что‑нибудь придумают…

Ваня боялся, что на лешака в кумачовой распашонке народ в городе станет пялиться — но никто на них и вниманья не обращал: по сравнению с модными панками лешак выглядел просто маменькиным сынком!.. Зато Березай, увидав чащу народу, сквозь которую ему предстояло продираться, ополоумел… Изо всех сил вцепился в Ванину руку. Прямо сплющил ведь ладошку. Больно, а надо терпеть! Если лесной дитенок расплачется посреди города, мигом народ сбежится послушать грозный рев лешака!

Добрались до Блошиного рынка, где вперемешку с промтоварным старьем и новоделом и пирожки продавались, и клубника с черешней, и шашлыки жарились… Втянули ребята в себя вкусный дух — да и выдохнули. Внутри ничегошеньки не осталось.

Тут Стеша углядела, как какой‑то дядька бросил недоеденный пирожок, хотел в урну — да промахнулся, на горячий асфальт огрызок угодил, подскочила, опередив конкурентов–голубей, — и цапнула замурзанное печиво. Ваня брови поднял: дескать, ты чего?.. А девочка нахмурилась и в тень его потащила. Устроились за ящиками, сложенными на задах какого‑то магазинчика. Березай сосредоточенно шел за ними, пробирался в сутолоке, выставив руки вперед, чтоб с кем‑нибудь не столкнуться. Добрался и сел на ящик, который тут же под ним и проломился, но лешачонок, не долго думая, вытащил из‑под себя поломанные дощечки и давай уплетать!.. Лешаку‑то хорошо!

А Степанида Дымова достала из рюкзака куколку, посадила ее на возвышение, отряхнула пирожок — и сунула игрушке. Кукла с аппетитом угощенье сжевала, и девочка принялась тогда пытать:

— Куколка Леля, покушай, да нашего горя послушай… Горе у нас такое: не знаем, как до тетки добираться, учитывая аллергию Березая на железо… На электричке — нельзя, на автобусе — тоже, пешком долго… А на чем тогда?

Кукла выслушала хозяйку и ответила хрестоматийно:

 

 

Стеша с Ваней переглянулись.

— Могли бы и сами догадаться! — воскликнула десантница. — Моря тут, я знаю, нет, выходит, есть речка… Ну да, и теткин город на реке ведь стоит, на Куме! Значит, всё‑таки лодка!..

Лешак в это время, так же, как кукла, подкреплявшийся, схрумкал одну дощечку — и принялся за другую, а в той‑то гвозди оказались! С воплем: «Гвозденье!» - лешачонок отбросил огрызок доски. И угодил в прятавшегося по ту сторону сложенной тары пацаненка.

Чернявый мальчишка, лет так шести, потирая лоб, вышел из‑за баррикады ящиков.

— Ты чего подглядываешь? — рассердилась Степанида Дымова.

— Я — подглядываю?! — возмутился мальчик. — Просто мимо шел. Услышал… Кукла ученый, да?

— Ученая, ученая, проваливай давай! — командовала десантница.

— Ну, чего ты кричишь! — одернул ее Ваня. — А ты чего один бродишь? — обратился он к пацану. — Мал ты еще один ходить, где родители‑то твои? Ты часом не потерялся?

— Не–е. Я тут с дядей.

— А как звать тебя? — спрашивал Ваня.

— Надыршах. Зови просто Надыр… — отвечал мальчишка, а сам косился на куклу, сидящую на ящике. Ваня проследил за его взглядом и спросил:

— И чего же ты хочешь, Надыршах?

— Поговорить с ней можно? — кивнул мальчик на куклу. — Я ей шашлыка куплю.

Ребята переглянулись.

— Ну… давай, тащи свой шашлык, — сказал Ваня.

— Только она прожорливая, побольше тащи шашлыка‑то! — уточнила Стеша, подмигивая Ване, и уже вдогонку пацану крикнула: — И хлеба, хлеба еще…

Пацан скоро возвратился и притащил на круглых картонках три порции дымящегося шашлыка и кусков десять хлебушка в целлофане. Ребята только слюнку сглотнули: сперва надо было куклу накормить. Стеша сунула ей в пасть кусок мяса — кукла баранину съела, и глаза у ней зажглись, ровно два уголька, а Стеша, указывая на мальчугана, стала говорить:

— Куколка Леля, покушай, да Надыршахова горя послушай… — и кивнула мальчишке, дескать, говори теперь… А тот велел им отойти в сторонку, мол, секретный разговор у меня… Но Стеша уходить наотрез отказалась, тогда Надыр попросил их заткнуть уши — ребята уши заткнули, но мальчик, не доверяя им, склонился к маковому цветку на шляпке куклы и принялся что‑то шептать… И кукла в ответ на нашептанное выдала:

 

 

Надыр на стих только усмехнулся. Ребята же, почти не слушая, чего гуторит кукла, вовсю уплетали шашлык. А лешак, насытившийся раньше их, погрозил пацану пальцем и строго сказал:

— Гвозденье плохое! Бобо.

— Он что — дэбил? — засмеялся Надыршах.

— Сам ты дебил! — обиделась Стеша. — Он маленький просто.

— Был бы я такой маленький! — воскликнул мальчик, смерив здоровяка лешего взглядом, попрощался и ушел.

А ребята, посовещавшись, решили подзаработать: до тетки‑то ведь добираться еще и добираться… Без денег‑то ох тяжело!

— Придется использовать секретное оружие, — вздохнула Стеша. — Да ничего — всё равно никто не догадается, как оно работает…

Стали в людном месте, на солнцепеке, между ларьком, где меняли валюту, и мужиком, продававшим лотерейные билеты. Дальше стоял парнишка с китайской пиротехникой, хотя до Нового года была еще прорва времени, безногий музыкант в камуфляже — и еще самый разный народ, пытавшийся как‑нибудь подзаработать.

Стеша сняла темные очки, рыжие космы спрятала под косынку и вмиг стала похожа на цыганку в своем платье с калиновыми кистями. Заросший зеленоватыми волосами Березай, обряженный в алый балахон, вполне мог сойти за цыганского барона, только кольца в ухе не хватало, один Ваня портил картину — и отошел на задний план, к дощатому забору. Стеша водрузила куклу на ящик и принялась выкрикивать:

— Вот волшебная кукла, которая поможет чужому горю! Подходите, расскажите про свою беду — и кукла, связанная с высшими силами, даст вам дельный совет! Только куколка есть–пить просит…

Вначале никто к ним не подходил, потом подошла старушка, дала кукле, как было велено, зеленого луку — больше, де, ничего нету, и, вздыхая, принялась рассказывать:

— Куколка Леля, покушай, да моего горя послушай… У нас квартира‑то маленькая была, однокомнатная, а народишка много: я да два сына, один‑то не женатый, а у второго жена да двое ребятишек, вот и посчитай… Петя, не женатый‑то, и надумал продать квартиру — а деньги «Гермесу» отдать… Да знаешь ты, наверно, куколка, «Гермеса» этого: мужик бежит, а на пятках крылышки, как вроде у куры. «Гермес» — то этот за квартирные денежки обещался Пете втрое вернуть, три, де, квартиры, у вас будет, да не однокомнатные, а трехкомнатные… Так уж уверил, а Петя нас, дураков, уломал. А ведь и как не поверить: когда и по радио московскому, и в газетах, и в журнале «Смена», и по телевизору «Гермеса» этого расхваливали на все лады… Поверили, продали квартиру, и денежки «Гермеске» лживому отнесли. И убежал, моя куколка, тот «Гермеска», крылышками помахивая, вместе с нашими денежками. Да и не одних нас, говорят, надул, а тучу народу! И остались мы на улице… Пожара не было, землю не трясло — а жить негде! Ох, чего делать‑то теперь — не знаю!.. Перебиваемся у чужих людей. Старший‑то со снохой Петю совсем заели — из петли ведь недавно вытащили… И как дальше жить — не ведаю, моя куколка! Уж куды я только ни ходила, нигде правды не добьюся, сами, говорят, вы денежки отнесли «Гермеске» этому, никто не неволил… Вот и весь сказ! Куколка Леля, научи ты меня, дуру старую, что делать‑то нам теперь?

Куколка выслушала старухин рассказ и проговорила такой стих:

 

 

Старуха схлопала себя по бокам:

— Да, был у меня в детстве домик с голубыми ставенками! В деревню, говоришь, подаваться? На родину, значит, ехать? Я ведь из Владимирской области сюда перебралась… Я и сама уж думала… Скажу своим: приказано, де, на родину возвращаться — и всё тут! Старший не захочет, дак с Петей поедем… А может, и они со снохой захотят — фермерское хозяйство заведем! А что, чем мы хуже людей?.. Ну, спасибо тебе, куколка Леля, за совет…

Старушка поклонилась кукле — и скрылась в толпе. Мужик, торговавший лотереей, только головой покачал:

— Не много вы так заработаете, старуха‑то ведь не заплатила–ушла…

— А чем ей платить! — воскликнула Стеша. — Ей платить нечем. Ничё — еще не вечер…

— Место‑то это золотое, — продолжал лотерейщик и попутно представился: — Меня Филей зовут, Филиппом, значит… Скоро дань с вас снимать придут, поэтому глядите — не проторгуйтесь…

У Филиппа скоростная лотерея шла нарасхват. Лотерейщик уверял, что где‑то тут среди лотереек машина закопалась… Народ‑то и пытался до машины добраться!.. Покупали люди свернутый билетик, терли, где надо, ребром монетки и… опять — одни нули–кукиши!

А к ребятам после старухи женщина подошла с потемневшим от горя лицом, но с увесистыми золотыми сережками, видать, что не бедная, накормила куклу клубничкой, сразу заплатила и стала рассказывать:

— Куколка Леля, покушай, да моего горя послушай… Дочка у меня была, красавица писаная, любимица наша… Лет ей было, — глянула на Стешу, — чуть, может, больше твоего. Пошли на дискотеку с подружкой — и не вернулись. Искали–искали, весь город на ноги подняли — не нашли… Уж год прошел. И выкупа никто не требовал, мы бы заплатили, сколь просят, не бедствуем ведь, меховой магазин с мужем имеем, всё есть — а дочки нет… Где искать девочек, куколка Леля, может, ты подскажешь?

Наевшись красных ягод, кукла отвечала:

 

 

Выслушав куклу, женщина воскликнула:

— Знаю дом по соседству, где желтые ставни… Там главный бухгалтер живет, одинокий интеллигентный человек… Неужто!!! — и женщина, сломя голову, куда‑то умчалась.

А десантница, получив деньги, пошла к парнишке, торгующему петардами да бомбочками, — дескать, у тетки послезавтра день рождения, устроим ей фейерверк, вот, небось, обрадуется!

Тут шелудивый пес подбежал к ящику с куклой, видать, бездомная была псина, уж такая‑то страшная, вся запаршивевшая, блохи по ней так и скакали, никого не стесняясь. Пес завернулся к хвосту, клацнул зубами, поймал, видать, блошку. Потом положил лапы на ящик, а морду сунул к самому куклиному рту — блохой, что ли, вздумал куколку попотчевать… И приняла Леля собачий дар, с удовольствием проглотила блоху, как прежде конфету, ожила — и, как всегда, заговорила стихами:

 

 

Не успела кукла договорить, как пес заскулил, отскочил от ящика — и бросился к какому‑то прохожему, чуть ведь с ног человека не сбил! А тот уставился на псину, а после как заорет:

— Джим! Хороший мой, собачка! Да откуда ты?! Да где ж ты пропадал? Полгода как собака пропала, люди добрые, уж мы искали, искали, объявления писали-писали! — объяснял прохожий тем, кто оборачивался, глядел на встречу человека и собаки. — А страшон‑то! — гладил хозяин пса. — Ну, ничё, я тебя вылечу! Поехали, поехали домой, бедолага!

И хозяин с обретенным псом скрылись в толпе. Ваня со Стешей только переглянулись.

Подошли к ним новые горемыки — но, как оказалось, вовсе не затем, чтоб рассказать куколке про свое горе… Двое крепких ребят, одетых, несмотря на жару, во всё черное, и синхронно жующих жвачку, уставились на компанию. Ребята, не понимая, чего жвачные хотят, — на них. Наконец один из жующих, которому надоело ждать, обратился к Березаю, видать, посчитав лешака за главного:

— Давайте‑ка, пацаны, платите, вы уж тут хорошо наварились, доложили нам, сколь вы тут заработали! Место‑то это блатное, не за просто так вас сюда пустили! Давайте расплачивайтесь по–хорошему, а не то…

Но тут Лотерейщик подбежал к черным горемыкам, отвел их в сторону и что‑то зашептал. Горемыки перестали жевать, согласно кивнули головами — и растаяли в знойном мареве. Лотерейщик же подошел к троице и сказал, что договорился с рэкетирами, объяснил, что первый день тут ребятишки, надо бы полегче… Ваня со Стешей поблагодарили Филиппа и стали капиталы считать.

И вдруг прибежала какая‑то заполошная женщина, дескать, где тут цыгане с куклой, ей указали, а та, представившись, зовут, де, меня Анютой, принялась, то и дело вскрикивая, докладывать, что, де, хозяйка ее послала, новая русская, владелица мехового магазина, дескать, дочка у ней пропала в прошлом году, вместе с подружкой, найти не могли, а цыганская кукла указала, де, на соседа… Так вот, хозяйка живо милицию на ноги подняла, пришли к соседу с обыском — и отыскали девчоночек! В подвале, гад, держал малолеток, взаперти. Вылезли — света солнечного испугались, как две кротихи, уж такие жалкие, хорошо хоть живые! Теперь судить будут маньяка, а девчонок по домам разобрали. Хозяйка же сюда ее послала, зовет, де, цыган к себе, наградить хочет по–новорусски…

Но пока слушали заполошную Анюту (целая толпа собралась вокруг ящика с куклой), откуда‑то из многолюдства рука высунулась, цапнула куколку — и поминай как звали! Ваня, как и Стеша, слушавший женщину с раскрытым ртом, глянул на ящик — а куклы‑то и нет! Заорал. Степанида Дымова словно с ума сошла: — Где, где, где? — вопит, и больше ничего сказать не может. Кто‑то рявкнул:

— Вон парень бежит!

Помчались за ним в десять ног, догнали, повалили — ничего не нашли. Оказалось, парень ежедневную пробежку делал, тренировался.

Толпа погомонила, погомонила — и разошлась, ребята остались ни с чем, сели на ящик, где каких‑то полчаса назад сидела куколка, и загоревали. Только выслушать их горе было теперь некому…

Стеша завеньгала — никогда Ваня не видал, чтоб десантница слезы лила. Березай слезинки со Стешиного лица ловил кончиками пальцев — и себе в рот отправлял, чтобы зря не пропадали. И тут подошел к ним мальчишка Надыршах, первый их знакомый в этом городе, и тихонько проговорил, что знает, где кукла, только, тихо, де, без шума, и указал глазами на Лотерейщика, который сидел как ни в чем не бывало. Ребята не поверили. Потом решили проверить. Девочка зашептала лешачонку:

— Вот этот мужик, Березай, видать, украл нашу с тобой Додолу! Пойдем‑ка поглядим!

С воплем: «Додола!» — лешак бросился на мужика, перевернул стол, лотерейный барабан упал на асфальт и покатился. Под столом стояла клетчатая сумка, которую лешачонок разорвал — и оттуда вывалилась куколка Леля! Рухнула на горячий асфальт — десантница мигом подняла ее и грозно повернулась к Лотерейщику… Но не тут‑то было! Лотерейщик Филя оказался не прост — вынул из кармана пистолет и направил на ребят… Отдавайте, де, куклу по–хорошему, а не то придется взять по–плохому! А из другого кармана вытащил сотовый телефон и стал вызывать подмогу…

Увидев стальное оружие, Березай мигом скис и с криком: «Гвозденье! Бобо!» — рухнул на землю. Стеша медленным жестом протягивала Лотерейщику куклу… И тут Ваня, стоявший возле мусорной урны, схватил ее — и изо всех сил швырнул в Лотерейщика. Пистолет, выбитый из руки, кувыркаясь в воздухе, выстрелил — но пуля попала в киоск обмена валюты! А Стеша с куклой уже припустила вниз по улице — и затерялась в толпе. Ваня, — пока суд да дело, — бросился за ней, попутно скричав лешаку:

— Вставай, Березай! Бегом за нами!

Лотерейщик, весь облепленный мусором, голова в окурках, как в папильотках, матерясь, расталкивая людей, стреляя в воздух и на ходу оборачиваясь, побежал за ними! Березай — за Лотерейщиком! И откуда‑то появились горемыки в черном, которые резво бежали за лешаком, но и на бегу продолжали усердно жевать жвачку.