Мандей, спотыкаясь, ввалилась в класс; ноги ее дрожали при каждом тщательно выверенном шаге.

– Доброе утро, Мандей, – сказала из-за своего стола мисс Валенте, заполняя листок присутствия. – Как прошли каникулы?

Мандей провела белым языком по потрескавшимся дрожащим губам, крепко прижимая учебники к груди. Мисс Валенте подняла взгляд, и выражение ее лица смягчилось.

– Мандей, у тебя все в порядке?

– Да, все хорошо, – едва слышно пробормотала та и прошаркала к месту рядом со мной. Мисс Валенте смотрела на нее долгим взглядом, изучая так, словно она была кем-то незнакомым. Мандей вцепилась в стол, как будто боялась, что он укатится от нее. Волосы ее были встрепаны сильнее, чем когда-либо, концы кос распустились и посеклись. Может быть, она забыла перед сном намазать волосы маслом?

Я прошептала:

– Большие новости? – «Ты в порядке?»

Она скосила на меня покрасневшие глаза, но ничего не сказала.

Мисс Валенте продолжала встревоженно смотреть на нее. Когда раздался звонок, она открыла рот, но снова закрыла, ничего не сказав.

Весь день Мандей вела себя, как зомби: она шаркала по коридорам, слепо натыкаясь на людей; на уроках сидела неподвижно, даже не потрудившись нагнуться за упавшим карандашом.

– Что случилось? – умоляюще спросила я во время обеда. – Что с тобой? Джейкоб опять что-нибудь выкинул?

Ничего. Ни малейших признаков жизни. Мне надоело разговаривать с пустотой, и мы просто молча сидели. Взгляд Мандей блуждал по ее собственным ладоням; она водила мизинцем по линиям на них. Ее обед остался нетронутым. «Что это она вдруг?» – гадала я. С ней вроде бы все было в порядке, когда я звонила ей от бабушки в Рождество. Она злится на меня?

После уроков я помчалась в библиотеку. «Мандей, наверное, больна», – твердила я себе снова и снова, успокаивая свои встревоженные нервы. Она пойдет домой, отоспится, и завтра ей станет легче.

Не пройдя и половины пути до библиотеки по Гуд-Хоуп-роуд, я заметила следующую за мной тень и резко остановилась.

– Что ты делаешь?

Мандей моргнула, глядя на меня. Самая большая реакция, которую я получила от нее за весь день.

– В библиотеку?

– Но… где Огаст? Ты собираешься просто взять и бросить его?

Она застыла, как будто я сказала что-то ужасное, потом с трудом выдавила ответ:

– Он… заболел. Мама… оставила его дома.

Именно так Мандей отвечала все следующие недели. Каждый раз, когда я спрашивала о нем, оказывалось, что он прикован к постели какой-то загадочной болезнью. К концу месяца Мандей постепенно пришла в себя, но продолжала уклоняться от всех вопросов о брате.

– Что такое с Огастом? – спросила я по пути в библиотеку, пробираясь через кучи почерневшего снега. Ледяной ветер холодил мои пальцы сквозь перчатки.

– Он болен, – ответила Мандей, сунув руки в карманы.

– Как, все еще? А врача вызывали?

– Да, – ответила она, хлюпнув замерзшим носом.

– И что он сказал?

Мандей втянула воздух сквозь зубы.

– Почему ты все время спрашиваешь про Огаста? Это не твое дело!

Тон ее был таким злобным, что я почти ощутила запах яда.

– Почему ты так со мной разговариваешь? Я просто спросила…

– Да ты постоянно спрашиваешь! Я же сказала тебе: он болеет! До тебя что, не дошло? Сколько раз мне это еще сказать?

Я застыла посреди улицы.

– Да что с тобой творится? – воскликнула я. – Это был просто вопрос!

Она резко развернулась лицом ко мне.

– И я тебе уже ответила! Какого черта ты все спрашиваешь и спрашиваешь?

– Наверное… потому, что он твой брат, и я…

– Вот именно! Он мой брат, а не твой. То, что у тебя нет своего брата, не значит, что ты должна париться из-за моего!

Семнадцатиградусный холод обжег мне легкие, когда я судорожно вдохнула воздух. Мандей почти сразу же сдала назад.

– Черт, Клодия, я не хотела. Извини.

– Неважно, – прорычала я, проходя мимо нее.

– Отлично, неважно. Тогда сама делай свою домашнюю работу! – закричала она, бросаясь в противоположную сторону.

– Отлично, и сделаю!

Это была наша первая ссора, и я понятия не имела, что сделала не так.