Декабрь

Не так давно я видела Джейкоба Миллера. Он выходил с какой-то девушкой из кинотеатра у станции метро «Гэллери-Плейс» в Чайнатауне. Мы не виделись с тех пор, как это случилось, – когда полиция допрашивала всех насчет Мандей.

После того как ее нашли, он попал в немилость. Перевелся в другую школу, был вышвырнут из баскетбольной команды, начал курить, пил так, что едва на ногах держался. Как сказала бы мама, уже не мог отличить локоть от собственной задницы. Говорят, что случившееся сильно изменило его. Я в это не верю. Мне кажется, он по-прежнему использует Мандей. Но если это его действительно изменило, то и ладно. Надеюсь, приложило его по мозгам с той же силой, с какой он словесно прикладывал Мандей. И мне его ничуть не жаль.

Но мама говорит, что любой человек заслуживает прощения.

Вот почему, если б мама была цветом, то определенно розовым – цветом доброты. Нежным цветком, ярким пузырем жвачки, двумя шариками земляничного мороженого. Этот девичий глупый цвет становится глубже от любви, пока не принимает оттенок фуксии – яркий и отважный, неукротимый.

Но когда жизнь нарушает свои обещания, мама выцветает, становясь лишь на один оттенок теплее белого – цвета неутоленного стремления и печали.