Уилл
Сэйди переходит из комнаты в комнату, я следую за ней. Она ищет меня и не знает, что я уже здесь — ближе, чем она думает.
Теперь Сэйди возится на кухне. Когда я слышу вращение телефонного диска, становится ясно: пора вмешаться.
Захожу на кухню. Она поворачивается ко мне с округлившимися глазами, словно ослепленный фарами олень, прижимая трубку к уху. Напугана до дрожи. На лбу выступили капельки пота, дыхание сбилось. Я практически вижу, как ее сердце колотится в груди, словно испуганная маленькая птичка. Отрадно, что треть бокала уже выпита.
Я знаю, что именно она задумала. Вопрос, знает ли об этом она?
— Кому звонишь? — Пока я спокоен: просто интересно, как она попытается оправдаться. Но Сэйди никогда не умела врать. Она просто молчит, и это значит, что она в курсе: я все знаю.
Я меняю тон. Надоели эти игры.
— Сэйди, положи трубку.
Она не слушается. Подхожу, вырываю у нее трубку и опускаю на рычаг. Сэйди сопротивляется, но силы неравны, и я легко одерживаю верх.
— Не лучшая твоя идея, — говорю ей.
Потому что теперь я разозлился.
Взвешиваю варианты. Пока она выпила недостаточно, но если заставить ее допить вино силой, она может захлебнуться или ее вырвет. В голову приходит другая мысль. Я не собирался избавляться от трупа — во всяком случае, сегодня ночью, — но убедить Берга, что она сбежала из дома, не труднее, чем подстроить якобы самоубийство. Это немного сложнее первоначального плана, но вполне осуществимо.
Не поймите меня неправильно: я люблю жену, семью. И меня очень расстраивает то, что придется сделать.
Но это неизбежно, необходимо, потому что Сэйди открыла ящик Пандоры. Если б только она не совала нос, куда не надо… Она сама виновата в том, что сейчас произойдет.
