Сэйди
Через какое-то время после ухода Уилла в комнате появляется офицер Берг. Он оставляет дверь открытой.
Я знаю, что у меня есть права. И требую встречи со своим адвокатом.
Однако полицейский лишь равнодушно пожимает плечами и отвечает «незачем». Потому что меня отпускают. У них нет доказательств, а значит, нет возможности меня арестовать. Нож — орудие убийства — и полотенце так и не нашли. Полицейские уверены, что я все выдумала, чтобы сбить следствие с толку, хотя доказательств этого тоже нет. Они утверждают, что я убила Морган, превратившись в какое-то другое «я». Но для ареста нужна веская причина, а у них нет ничего, кроме подозрений. Даже заявления мистера Нильссона недостаточно: оно не доказывает, что я была на месте преступления. Как и мобильник, найденный у меня дома. Это просто косвенные улики.
Такое ощущение, что мир вокруг — сплошная иллюзия. В памяти пробелы, которые я не могу объяснить, — в том числе ночь убийства Морган. Не исключаю, что я — или какая-то версия меня — действительно убила бедняжку, хоть и не представляю зачем. Вспоминаю показанные офицером Бергом фотографии и с трудом сдерживаю слезы.
— Позвонить вашему мужу, чтобы он отвез вас домой? — спрашивает Берг. Я отказываюсь. По правде говоря, я слегка обижена, что Уилл бросил меня в полицейском участке. Хотя погода все еще ненастная, мне нужно побыть наедине со своими мыслями. Нужен свежий воздух.
Берг предлагает подбросить меня, но я опять отказываюсь. Хочется оказаться от него подальше.
Начинаю стягивать с себя накинутую Бергом куртку, но он останавливает меня:
— Можете пока оставить себе. Заберу как-нибудь в другой раз.
На улице темно. Солнце уже село. Хотя мир вокруг по-прежнему белый, снегопад прекратился. Машины едут медленно, маневрируя между сугробами. Шины с хрустом катятся по утрамбованному снегу. На улицах неразбериха.
Вместо сапог на мне вязаные тапочки с искусственным мехом, который легко впитывает сырость. Ноги промокли, покраснели и онемели. Волосы с утра не чесаны. Понятия не имею, как я выгляжу со стороны: наверное, почти как сумасшедшая…
До дома несколько кварталов. По пути восстанавливаю в памяти события последних часов. Я оставила Отто наедине с полотенцем и ножом. Полиция пришла за уликами, но к тому моменту их уже не оказалось. Значит, кто-то избавился от них или спрятал.
Наклоняю голову и обхватываю себя руками, пытаясь защититься от яростного вечернего ветра. Все еще метет поземка. На улице то и дело встречаются наледи. Поскальзываюсь и падаю — раз, другой, третий… Лишь на третий раз какой-то добрый самаритянин помогает подняться, приняв меня за пьяную. Спрашивает, надо ли кому-нибудь позвонить, чтобы меня подвезли домой, но я уже почти пришла. Осталось только подняться по склону на нашей улице, что я и делаю, спотыкаясь.
Подходя к дому, вижу в окне Уилла. Скрестив ноги, он задумчиво сидит на диване перед раскаленным камином. Тейт весело бегает по комнате, улыбаясь. Когда он пробегает мимо, Уилл встает и щекочет ему живот, и мальчик смеется. Затем взбегает по лестнице и скрывается из виду. Уилл возвращается на диван, закидывает руки за голову и ложится с довольным видом.
В окнах верхнего этажа — у Отто и Имоджен, они выходят на улицу — горит свет. Правда, шторы задернуты; не вижу ничего, кроме светящихся оконных проемов. Странно, что Имоджен дома. В это время ее обычно нет.
Снаружи кажется, что в доме царит полная идиллия, как в первый день нашего приезда. Крыша и кроны деревьев засыпаны снегом. Снег лежит и на траве, сверкая белизной. Снежные тучи рассеялись, луна освещает живописную картину. Из камина через трубу идет дым. И хотя на улице лютый холод, здесь все выглядит по-домашнему уютным и теплым.
Ничего особенного. Словно Уилл с детьми продолжают жить дальше, не заметив моего отсутствия.
Но как раз потому, что ничего особенного нет, я чувствую что-то неладное.
