На границах желтого: оранжевый
Перед тем как завершить наш долгий рассказ об истории желтого, скажем несколько слов об оранжевом, цвете, который встречался нам много раз, однако мы не обращали на него внимания. По правде говоря, оранжевый существовал не всегда, по крайней мере в теориях и рассуждениях, посвященных цвету. Ни античные, ни средневековые авторы не считают его отдельной хроматической категорией. В лексике нет слова, которым можно было бы обозначить оранжевые тона, встречающиеся в природе. Чтобы найти обозначение для цветов и фруктов этого оттенка, придется долго перебирать термины, относящиеся к желтой, коричневой или красной цветовой гамме. Зачастую его путают с рыжим (rufus), а этот цвет – как позорная отметина: он соединяет в себе все негативные коннотации желтого и красного, да еще добавляет к этой адской смеси неприятный темный оттенок. Я подробно рассказывал о рыжем в моей предыдущей книге, посвященной истории красного.
Однако на исходе Средневековья оранжевый все реже воспринимается как рыжий, он становится светлее и получает полноценный хроматический статус: два этих фактора делают его гораздо привлекательнее. А когда в Европу из Азии завозят сладкий апельсин и он вытесняет горький, единственно доступный прежде вид апельсина, это значительно повышает престиж обоих – и фрукта, и его цвета. Новый цитрус с восхитительным вкусом, внешним видом и ароматом сначала попадает на стол богачей, затем получает признание как лекарство; а впоследствии его начинают выращивать в особых садах, надежно укрытых от ветра и холода, – оранжереях, которые становятся символом знатности и богатства (по этой причине летом 1789 года французские революционеры объявят им войну). А сам фрукт в иконографии Возрождения становится эмблемой красоты, любви, наслаждения, плодородия и процветания.
От популярности фрукта выигрывает и его цвет; а появление новых красящих веществ позволит окрашивать в оранжевый ткани и одежду. В самом начале XV века оранжевый станет модным цветом и останется им в течение нескольких десятилетий, по крайней мере при королевских и княжеских дворах. Конечно, красильщикам и раньше не составляло большого труда окрасить ткань в оранжевое: для этого достаточно было опустить ее в чан с красной, а затем в чан с желтой краской, на обоих этапах применяя сильную протраву; чаны с краской стояли в одном помещении, и это тоже облегчало дело. Но раньше спрос на такие тона был невелик, поэтому красить в оранжевое приходилось редко. Кроме того, европейское красильное дело со времен Античности практически не продвинулось в искусстве создания желтых и рыжевато-желтых тонов, и оранжевые ткани, выходившие из мастерских средневековых красильщиков, были тусклыми, унылыми, с коричневатым оттенком.
Все изменилось, когда в конце XIV века европейцы начали импортировать из Индии деревья семейства, которое сегодня называют цезальпиниевые. Древесина у них твердая, тяжелая, очень сухая (при возгорании она не выделяет дыма), а главное, красная, как раскаленные угли в жаровне, и обладающая высокой окрашивающей способностью. Об этом дереве знали еще в Древнем Риме, но тогда его не ввозили в больших количествах, потому что римские красильщики не умели с ним обращаться и к тому же в их распоряжении были красящие вещества, дающие все нужные им оттенки красного: (марена, кошениль, лишайник, не говоря уже о различных видах средиземноморских моллюсков, производивших пурпур). Однако в конце XIV века выясняется, что неизвестные прежде породы деревьев, растущие в южной Индии, на Цейлоне и на Суматре, обладают более высокой окрашивающей способностью, чем старые красители. И принимается решение импортировать эту древесину в большом количестве, а краситель, который из нее добывают, за сходство с раскаленными угольями получает название «бразил» (bresileum). Затем и само дерево начинают называть «бразил». В течение двух поколений красильщики – в Венеции, во Флоренции, в Брюгге, в Нюрнберге вполне осваивают технику работы с новым веществом и получают из него новые, яркие, насыщенные тона: при протравливании щелочами (квасцы, олово) – розовые, при протравливании кислотами (уксус, моча) – оранжевые.
Эти два цвета, которыми когда-то пренебрегали, считая их тусклыми и невыразительными, теперь становятся модными. Жан, герцог Беррийский (1340–1416), государь-меценат, поклонник всего нового, как в искусстве, так и в одежде, одним из первых стал одеваться в розовое и оранжевое и одевать в эти цвета своих придворных. Его примеру последовали другие владетельные князья; особенно нравился им оранжевый. Во всей Европе с начала XV века правители проявляют большой интерес к новому цвету и подбирают ему название. По внешнему сходству с апельсином (orange), фруктом, который как раз тогда стал повсюду появляться на столах и выращиваться в садах, его решили назвать оранжевым. Итак, оранжевый цвет родился в XV веке – по крайней мере, в таких сферах своего существования, как красильное дело, мода и лексика.
В 1460‐х годах оранжевый на какое-то время уходит в тень, а затем, в начале следующего столетия, вновь выходит на передний план, когда европейцы обнаруживают в Новом Свете другие породы тропических деревьев, того же семейства, что и ввозимые из Индии и Индонезии, но с более высокой окрашивающей способностью: кампешевое дерево в Центральной Америке и фернамбуковое в Южной. Древесина фернамбукового дерева имеет такой успех, что по ее названию (brasil) будет названа страна, где ее добывают – Бразилия. Именно Бразилия, а не Индия, становится теперь главным поставщиком новой краски в Европу. При том что путь через океан долог и опасен, цена на бразильскую древесину ниже, чем на азиатскую, – из‐за низкой стоимости рабочей силы, ведь в португальских и испанских колониях Нового Света древесину заготавливают рабы.
С тех пор мода на оранжевое не пройдет уже никогда. Конечно, в элегантных кругах он не сможет конкурировать с красным, синим и в особенности черным, но он присутствует в виде мелких ярких вкраплений и в этом качестве вытесняет желтый – цвет, от которого постепенно отказываются из‐за его негативной символики. Живопись XVI–XVII веков свидетельствует об этом ненавязчивом присутствии оранжевого в гардеробе у представителей высшего общества, как мужчин, так и женщин. Временами этот цвет становится политическим и династическим: во второй половине XVI века оранжевый – цвет принцев Оранского дома, отважных защитников Реформации и стойких борцов за независимость Нидерландов от испанской короны. Кроме того, в раннее Новое время оранжевый мало-помалу обзаводится богатой символикой, по значению близкой к символике плода, имя которого он носит: это свет, наслаждение, красота, здоровье, плодородие, богатство.
Спустя время оранжевый цвет получит поддержку и у людей науки. В XVII веке у ученых появляются новые цели исследования, новые области для экспериментов, рождаются новые теории, новые классификации. Некоторые предлагают заменить старую аристотелевскую цветовую шкалу (белый – желтый – красный – зеленый – синий – черный) другими схемами, на которых будет показана «генеалогия» цветов. Такого мнения придерживается, например, друг Рубенса, ученый-иезуит Франсуа д’Агилон (мы уже о нем упоминали). В своем трактате по оптике, изданном в Антверпене в 1613 году, «Opticorum libri sex», он делит цвета на «крайние» (белый и черный), «срединные» (красный, синий, желтый) и «смешанные» (зеленый, фиолетовый, оранжевый). Как мы знаем, через полвека Ньютон откроет спектр и предложит научному сообществу свою классификацию цветов, выстроенную в следующем порядке: фиолетовый, индиго, синий, зеленый, желтый, оранжевый, красный. Таким образом, он пересмотрит цветовую шкалу, завещанную Аристотелем: белый и черный больше не являются хроматическими единицами; красный находится уже не в середине, а с краю; зеленый оказывается между желтым и синим; а главное, к традиционным цветам на шкале добавляются два новых – оранжевый и фиолетовый: тем самым благодаря Ньютону они получают хроматическое равноправие.
В середине XVIII века химия достигла большого успеха в производстве красителей; в результате мода на ткани и на одежду сильно изменится, и оранжевый цвет выиграет от этой перемены тем более, что желтый постепенно возвращается в моду, а красный, наоборот, теряет позиции. Освобождается место на первом плане. И вот желто-оранжевые тона появляются в одежде и в оформлении интерьера уже не яркими вкраплениями, а в виде целой гаммы нежнейших оттенков, иногда близких к цвету зари, а порой скорее розоватых. Позже, начиная с 1770–1780‐х годов, появляются более темные оранжевые тона, близкие к коричневому; за ними следуют оранжево-бежевые, охряные, рыжевато-коричневые, красновато-коричневые, оттенка осенней листвы. Цвет, за которым после открытий Ньютона был официально закреплен хроматический статус, цвет, который век Просвещения признал эстетически приемлемым, теперь может являться взору во множестве нюансов. Однако их применение в течение XIX–XX веков будет ограниченным. Да и к сегодняшнему дню ситуация не очень-то изменилась.
Действительно, в современных западных обществах оранжевый занимает скромное место, более скромное, чем в остальном мире. В Индии и во всей Юго-Восточной Азии, например, оранжевый – неотъемлемая часть повседневной жизни, и так повелось с давних пор. И дело не только в том, что в индуизме и буддизме оранжевый – священный цвет, символ чистоты, мудрости, просветления: просто считается, что этот цвет приносит счастье. Вот почему его так часто можно увидеть на тканях и в одежде, в частности женской, в сочетании с другими цветами, столь же необычными в наших широтах. Так что теперь, когда мы думаем об оранжевом, в нашем воображении возникают индуистские духовные практики, тибетские монахи и даже шафрановое одеяние Будды, которое, по преданию, изначально было просто саваном.
Западная символика оранжевого более прагматична. Для нас это прежде всего очень яркий цвет, цвет, который выделяется среди других, который можно разглядеть в темноте или в тумане. Вот почему его часто используют для сигнализации, особенно на море (спасательные круги, жилеты, шлюпки), а также в других опасных местах. В этом качестве оранжевый часто можно увидеть на стройках, на главных распределительных щитах, на упаковках с токсичными продуктами: он предупреждает об опасности, призывает быть осторожными. Такую же функцию оранжевый (или желтый) свет выполняет в светофоре: если красный запрещает, а зеленый разрешает проезд, то оранжевый (или желтый) призывает замедлить движение и быть внимательным. По причине того, что оранжевый в нашем представлении прочно связан с опасностью или спасением, в некоторых странах он приобрел политическое измерение, стал цветом новых партий, которые объявляют себя спасителями народа, раздираемого междоусобицами, или отечества, оказавшегося в опасности. Самый яркий пример такой интерпретации оранжевого имел место на Украине, где граждане, уверенные в фальсификации итогов президентских выборов, в ноябре 2004 года объявили «оранжевую революцию»: повсюду виднелись оранжевые флаги и ленточки, этот цвет общественного спасения словно возвещал зарю новых времен, он был как восходящее солнце.
В Западной Европе с давних пор оранжевый в его политическом измерении – династический цвет Оранско-Нассауского королевского дома. В этом качестве он присутствует на королевском (но не государственном) флаге Нидерландов и на форме спортсменов, которые представляют эту страну на международных соревнованиях. В результате сложных исторических перипетий оранжевый оказался и на флаге Ирландии, где он представляет протестантскую общину, а зеленый – католическую; белый же символизирует примирение между ними.
Яркий и заметный, оранжевый в наши дни часто используется в рекламе: он притягивает взгляд и оживляет любой рекламный носитель. Однако в слишком большом количестве он может стать назойливым, агрессивным, раздражающим, неуместным. Отсюда и мнение, что оранжевый привносит некоторую вульгарность, особенно в одежде и в оформлении интерьера. В 1970‐е годы, желая «сделать жизнь веселее», архитекторы, стилисты и дизайнеры использовали оранжевый где только можно, иногда в сочетании с кислотными (зеленое яблоко) или явно неподходящими (светло коричневый, фиолетовый) цветами. Тогда это казалось забавным, свежим, оживляющим и оригинальным. Сегодня же многие дизайнеры и заказчики задаются вопросом: «Как мы могли такое сделать?» В самом деле, наивно думать, будто какой-то цвет, или сочетание цветов, могут сделать жизнь веселее, и большинство творческих находок 1970‐х – идет ли речь об отдельных предметах, об оформлении интерьеров, об одежде или архитектуре – шокируют своим агрессивным уродством. Впрочем, даже в то время в периферийных районах больших городов люди подписывали петиции с призывом не закрашивать облезлые стены их домов оранжевым, яблочно-зеленым, розовым или фиолетовым. Наивные, преисполненные добрых намерений урбанисты хотели таким способом «вдохнуть жизнь в старые кварталы». Но уже через несколько недель жители домов просили вернуть их домам привычный белый или серый цвет.
Увы, оранжевый цвет сам по себе неспособен «сделать жизнь веселее». Возможно, ему лучше присутствовать в окружающей нас среде в небольших количествах, как на аптечных упаковках, где он играет роль цветового кода, предупреждая нас, что в данном препарате содержатся стимуляторы, гормоны или очень много витамина C. Апельсин, великолепный, тонизирующий фрукт, неразрывно связан в нашем представлении с оранжевым цветом и словно передает ему все свои благодетельные свойства. Когда-то апельсин был десертом богачей, подарком, который дети бедняков получали на Рождество или на День святителя Николя (Николу зимнего), лакомством, которое приносили заключенным; сейчас он стал гораздо более доступным, но остается для нас огромным удовольствием, радует нас своим видом, вкусом, приятной на ощупь кожурой и ароматом. При том что цена его невелика, он производит впечатление драгоценности, от него словно исходит сияние, которое роднит его с золотым яблоком.
