Глава 11

По возвращении в городок Шигаева и Караваева партия, посылавшая их на Таловый умет, деятельно работала в пользу Пугачева. Старый казак Василий Плотников пригласил к себе соседа, казака Якова Почиталина, чтобы переговорить с ним и посоветоваться.

– Что новенького? – спрашивал Почиталин.

– Вот что я тебе скажу, – отвечал Плотников. – У нас проявляется государь Петр Федорович.

– Как это он здесь обретается? Кто его видел и где?

– Он, говорят, приехал на Таловый умет из Казани, и сперва увидел его Григорий Закладнов, а потом ездили смотреть Денис Караваев и Максим Шигаев. Кажется, он точный царь, потому что показывал им царские свои знаки, а Караваев говорит, что видел у него герб на виске под волосами. Он (Пугачев) объявил Шигаеву и Караваеву, что пришел сюда на отеческую и нашу славу, просит Яицкое войско принять его к себе, проводить до Петербурга и возвести на царство по-прежнему, а за это обещает жаловать войско своими милостями, разобрать бывшие наши со старшинами тяжбы, за все наши обиды и притеснения вступиться, виноватых наказать, а нас наградить. Я присоветовал Караваеву и Шигаеву, когда они ехали к нему на Таловую, скрыть его, пока войско соберется в город, а когда соберется, то оно и решит: принять его или не принять? По тому моему совету казаки Чика и Мясников взяли его на свои руки, и теперь не знаю, где он находится… Как ты думаешь, ладно ли я сделал?

– Это вы очень хорошо сделали, – отвечал Почиталин, – да и нельзя иначе, может, он и в самом деле государь, так как ему откажешь! Видишь, какие милости он нам обещал, а особливо по тяжебному нашему со старшинами делу. Мы и теперь вконец разорены, а не узнаешь еще, что впредь будет, и сколько ни проси, видно, что всегда мы будем виноваты, а не старшины.

– Я хотел с тобой посоветоваться, как ты думаешь: принять нам его или нет?

– Как же не принять-то! Надо принять.

– Конечно, нельзя отказать, – рассуждал Плотников, – может, он и подлинно государь. Хотя по восшествии на престол всемилостивейшей государыни и были публикованы указы о кончине государя, но по причине скорого объявления о его кончине в народе тогда происходили толки, что он жив…

– Да вот и в третьем году, – перебил Почиталин, – помнишь, когда генерал Фрейман к нам с войском вступил, базарная речь была, что в Царицыне проявился будто бы государь Петр Федорович, был там пойман, содержался в тюрьме и наконец из-под караула ушел.

– Конечно, – говорил Плотников, – если государь Петр III подлинно жив, так надобно же ему где-нибудь проявиться, а когда он к нам пожаловал, так чего лучше, пускай войско освидетельствует его, и если он, батюшка, подлинный, то с радостью его примет.

– Хуже же будет, – заметил на это Почиталин, – если он точный государь и мы ему откажем; он отшатнется от нас и проявится где-нибудь в другом месте.

Рассуждая так, казаки приводили на память все бывшие о смерти покойного государя слухи и напоследок положили, что надобно сего проявившегося государя неотменно в войско принять.

– Когда так, – сказал Плотников, – то необходимо как можно скорее казакам нашим войсковым объявлять и их подговаривать, чтоб они усоветывались всем войском собраться куда-нибудь в одно место. А как войско соберется, так мы и представим его туда, и в его будет рассуждении, принять ли или не принять. Мы с тобой в Петербурге не бывали и государя не видывали, а в войске много таких, которые бывали в Петербурге и опознать государя могут. И уже некоторым говорил и все согласны на это, да и ты кое-кому рассказывай, только ради Бога берегись, чтоб из старшинской руки кто о том не проведал, а то тогда они нас тотчас же введут в сети.

– Без сомнения, старшины и их руки казаки, – заметил Почиталин, – не согласятся его принять по своей к нам ненависти, хотя бы и вся наша войсковая сторона его приняла.

Согласившись поступить таким образом, Почиталин и Плотников положили: «Как можно сего случая не упускать и девать, что надобно, общим старанием, не мешкавши, дабы таким промедлением не упустить из рук государя». Не был решен только вопрос, где собраться войску и каким способом объявить «проявившегося». Встретившись на улице с казаком Иваном Харчовым, Плотников спросил его, не слыхал ли он чего о государе.

– Я видел его, – ответил Харчов, – и мы положили явиться ему на плавню.

Мысль эта понравилась Плотникову, и он передал ее Почиталину.

– Харчов мне сказывал, – говорил Плотников, – что казаки полагают явиться государю на плавне. Впрочем, надобно было бы спросить об этом его самого, как ему угодно: на плавне ли объявиться или прямо сюда в городок приехать.

– Правда, – отвечал Почиталин, – лучше бы всего на плавне, да только надо об этом подумать и рассудить. Когда мы его на плавне всем войском примем, так неужели он там на одном месте и стоять будет с нами до окончания нашей плавни? Плавня-то долго продолжается, а если он поведет нас куда, так плавню-то придется оставить, а через то лишимся мы своей прибыли.

– На одном месте стоять нельзя, и плавить рыбу нам уже будет не время, а пойдем мы с ним в городок. Да об этом не печалься, он наш убыток наградит деньгами, чего же лучше, так ли?

– Это хорошо, и слова об этом больше нет. А вот когда с плавни-то в город мы вступим, так московского нашего судью (коменданта, полковника Симонова) мы свяжем и отдадим в волю государеву, да и остальных всех противников отдадим в его же волю, пускай делает с ними что хочет.

Плотников не одобрил последних слов Почиталина и вообще был против зверства и насильственных мер. Как человек пожилой, пользовавшийся уважением среди казаков, Плотников был средоточием, куда стекались все новости, куда приходили казаки посоветоваться. Вскоре после приезда с Таловой Караваев несколько раз обращался к Плотникову с просьбой достать или приготовить знамена для самозванца.

Плотников, не зная, откуда их достать, отговаривался, но обстоятельства сложились так, что все-таки ему пришлось послать первые два знамени Пугачеву. Проходя по базару, Плотников встретился с казаком Дроздовым, и как уже слух о том, что государь требует знамен, распространился по городку, то Дроздов, увидя Плотникова, не находил ничего лучшего, как вверить ему свою тайну.

– Я слышал, Василий Якимыч, – говорил Дроздов, подходя к Плотникову, – что вам надобны знамена, так я их, если хотите, достану.

– Как, братец, не хотеть? Достань, пожалуйста, в них крайняя нужда, государь требует. А где же ты их достанешь?

– Есть у одного детины оставшиеся еще от того времени, как войско выходило против Фреймана. Они остались тогда у него, но он, как человек молодой, боится и не знает, куда их девать. Так я их тебе принесу.

– Принеси, – отвечал Плотников.

Это были два огромных войсковых знамени; одно василькового цвета, а другое дымчатого. Не успел Плотников получить их, как к нему явился Сидор Кожевников и объявил, что государь просит «как можно постараться о знаменах».

– Да ты, что ли, повезешь их к нему? – спросил Плотников. – У меня есть два старых войсковых знамени, а на новые мы материи не сыскали.

– Хорошо, – отвечал Кожевников, – принеси их ко мне, пожалуй, я их отвезу.

Знамена были отвезены к Пугачеву, но ему показалось, что двух мало, и он, приказав каждое разрезать на две части, требовал, чтобы сшили еще несколько новых.

– Надобно было бы употребить на это деньги, общие войсковые, – говорил Плотников, – да где их и как теперь взять?

Видно, что самим надо истратиться, это со временем не пропадет.

– Ну что об этом болтать-то, – заметил Почиталин, – без чего нельзя обойтись, так надо сделать складчину: вот тебе моих два рубля, приложи своих, да еще с кого знаешь собери, а потом на эти деньги и купи что потребно.

Плотников собрал таким путем десять рублей и на вопрос Почиталина, как он с ними распорядится, отвечал, что будет шить знамена.

– Кого же ты за покупкой пошлешь?

– Государь приказал купить голи разных цветов, – отвечал Плотников, – шелку, галуна да еще кое-какой мелочи. А пошлю я покупать свою невестку, для того, что ее дело женское, а буде послать из нас кого-нибудь, так пойдет дело в огласку и, увидя, станут говорить, на что такие вещи надобны, а к женщине никто не пристанет и привязки не сделает, будто на сарафан или на рукава себе покупает.

Невестка ходила на базар, но голи не нашла, и деньги остались у Плотникова.

Между тем с Усихиной россоши приехал Мясников, чтобы разузнать, что делается в городе. Придя в дом Почиталина и найдя там Плотникова, Мясников спрашивал их, что говорит народ.

– Иные соглашаются, – отвечали ему, – принять государя, а другие сумнительны.

Плотников и Почиталин советовали Мясникову съездить к государю и попросить его, чтоб он потихоньку пожаловал в городок, для того чтобы можно было показать его тем, которые сомневаются.

– Очень мне нужно, – отвечал Пугачев на предложение прискакавшего к нему Мясникова, – воровски к ним ездить, я лучше выеду на плавню, потому что тут все войско будет в сборе, и оттуда уже со славой вступлю в город.

С таким ответом Мясников возвратился в городок и объявил, что государь приказал прислать к нему от войска двух казаков, старичков или середовичей, но только надежных и хороших, и тогда он с ними посоветуется, как лучше сделать.

– Мне и Харчов, – заметил Плотников, – о таком его намерении сказывал…

– Так это он, в рот ему собаку, – перебил Мясников, – все дело наше испортил; мы всегда считали лучшим, если бы государь показался в городе и вывел из сомнения тех, кои худо верят. Однако кого же вы думаете посылать к государю?

– Да кого послать, мы и сами не знаем. Ведь это не шутка, надобно послать надежных людей: разве Андрей Овчинников и Данила Победимов согласятся к нему съездить?

Избранные лица согласились было ехать, но потом отказались: Победимов сказал, что у него нет лошади, а Овчинников отговаривался тем, что ему необходимо быть на свадьбе у казака Василия Сидоровкина. Отказ этот поставил Плотникова, Почиталина и Мясникова в затруднительное положение, из которого они были выведены пришедшим казаком Козьмой Фофановым.

– Я слышал от племянника своего, Андрея Овчинникова, – говорил вошедший, – что вы хотите послать от войска двух человек к проявившемуся государю и для того нарядили было Андрея, но он просил меня, чтоб я туда вместо его съездил, и если вы еще никого не послали, так пошлите меня, я с охотой туда поеду.

– Поезжай, Кузьма Иванович, – говорили обрадовавшиеся Плотников и Почиталин, – съезди ты к государю-то ото всего войска Яицкого, да и от нас изъяви ему поклон. Если он станет тебя о чем спрашивать, так из изъясни ему и расскажи хорошенько, а особливо о нашем житье, как мы теперь все разорены и обижены и что недавно наших войсковых старшин, сотников и казаков многих наказывали кнутом, ноздри рвали, в ссылку послали, а многих плетьми секли и в солдаты написали, вот какая наша крайность. Попроси ты его, чтоб он заступился за нас, сирот, и защитил, а мы, скажи ему, до последней капли крови верные ему слуги, охотно принимаем его в войско, лишь бы он нас не покинул. Да спроси его, как он прикажет нам видеться с ним, где прикажет собраться и когда? Всего бы лучше просить его так: не можно ли, батюшка, вашему величеству явиться к нам в войско тогда, когда мы выедем на плавню; мы вас там всем войском примем с радостью.

Получив такую инструкцию, Фофанов подговорил ехать с ним Дмитрия Лысова (он же Сергеев), но так как в глазах Пугачева они могли быть депутатами от всего войска только в том случае, когда их приведет Мясников, то Лысов отправился к последнему с заявлением, что и он поедет.

– Что, брат, – спрашивал он Мясникова, – куда вы государя-то спровадили?

– Я ничего не знаю.

Мясников побоялся сказать Лысову, где находился Пугачев, потому что в бывшие беспорядки на Яике, в 1772 году, Лысов был одним из главных сообщников, но подобно Шигаеву остался без наказания, и казаки подозревали, что он передался на сторону старшин. Лысов был человек пронырливый, сметливый и чрезвычайно настойчивый. Он долго приставал к Мясникову, чтобы тот сказал, где государь.

– Ну, на что тебе? – спросил наконец Мясников, выведенный из терпения.

– Мне хочется его посмотреть.

– Провались ты от меня… Приезжай, если хочешь, завтра ко мне в Сластины зимовья и дожидайся меня там.

Лысову только это и было надобно. На другой день он был уже в Сластиных зимовьях, куда поодиночке, чтоб отвлечь всякое подозрение, приехали Мясников и Фофанов. Отсюда все трое поехали на Усиху в стан Пугачева. При приближении их Чика, завидя издали трех всадников и полагая, что это ертаулы, то есть передовые объездных команд, выехал верхом навстречу и стал маячить пикой, то есть показывать вид сопротивления. Лысов для шутки сделал то же самое, но Чика скоро узнал Мясникова, сделал на лошади круг, а затем такой же круг был сделан и Лысовым.

– Ну, рожа, насилу-то тебя принесло, – говорил Чика, обращаясь к Лысову.

– А почему мне знать-то, – отвечал он, – видишь, вы все секретничаете, а то я бы давно уже приехал.

Пугачев сидел у костра, разложенного под деревом, и, увидя Мясникова с двумя казаками, очень обрадовался, предполагая, что прибыли наконец представители от всего войска. Решившись принять их с почетом и с некоторой торжественностью, Пугачев, лишь только увидел, что казаки слезают с лошадей, тотчас же отправил к ним бывших при нем Василия Коновалова и Сидора Кожевникова.

– Подите, ребята, – сказал Пугачев, – примите от стариков лошадей.

Хотя Фофанов и Лысов были далеко не старики, но Коновалов и Кожевников исполнили приказание. Прибывшие подошли к самозванцу.

– Здравствуйте, други мои, войско Яицкое, – сказал он.

Лысов и Фофанов низко поклонились Пугачеву и поцеловали его руку.

– Зачем вы сюда приехали? – спросил самозванец.

– Мы приехали, – отвечал Фофанов, – для отдания вашему величеству поклона и для уверения, подлинно ли вы здесь.

– Благодарствую, что вы меня нашли. Я великий государь Петр Федорович, пришел к Яицкому войску с тем, чтобы вы меня приняли и возвели на царство по-прежнему, а я за вас вступлюсь. Слышал я, что вы, бедные, разорены.

– Подлинно, батюшка, – говорил Лысов, – мы все обижены, и заступиться за нас некому, не оставь нас.

– Извольте, други мои, я за вас вступлюсь, только вы послужите мне, великому государю, верой и правдой.

– Рады тебе, батюшка, служить до последней капли крови.

– Что слышно у вас обо мне в войске Яицком, хотят ли меня принять?

– Говорят, ваше величество, разно: иные верят, а иные не верят: ведь вы знаете народную речь; но когда же было, чтобы войско Яицкое вас не приняло, если вы вступите в городок.

– Я затем вас сюда призвал, чтобы вы повестили войску собраться ко мне сюда. Если бы собралось ко мне сот до пяти, так я бы вышел с ними на плавню и явился войску тогда, когда оно остановится на первом обеде.

– Вряд ли, ваше величество, будет у нас плавня; чуть ли не отказана будет.

– Ну, так что же, тогда я пойду с ними прямо в город со славой, будто бы с Донским войском, а не с Яицким.

– Хорошо, ваше величество, мы будем повещать об этом войско.

– Мне теперь, други мои, надобен письменный человек, так сыщите и пришлите его ко мне.

– Есть у нас такой на примете, – отвечал Фофанов, – пошлите за нами Мясникова, он вам его привезет.

– Ну хорошо, поезжай с ними, – говорил Пугачев, обращаясь к Мясникову, – и привези мне грамотея, а вы повещайте в войске надежным людям, чтобы скорее сюда ко мне выезжали… Вот у меня одежишка плоха, так привезите получше.

– Когда сыщем, то привезем, – отвечал Лысов, которому Зарубин (Чика) успел сообщить, что Пугачев не государь, а донской казак, но что его необходимо подержать для народной пользы.

Пока Фофанов и Лысов ездили к самозванцу, молва о появлении государя широко распространилась по городку и достигла до старшин и их партии. Хоть они имели весьма смутное понятие о том, что делалось у войсковых казаков, и зорко следили за ними, но нескромность старшины Мартемьяна Бородина, как увидим ниже, ускорила развязку и дала возможность Пугачеву избежать преследований.

Проходя однажды по улице пьяный, Мартемьян Бородин увидел старика Плотникова, с которым у него были личные счеты, сидящего возле дома и разговаривающего с соседями.

– Что у вас за сборище, – говорил Бородин, привязываясь к Плотникову, – вы, конечно, снаряжаетесь царя встречать.

Плотников отвечал, что они ни о каком царе не знают, а говорят о предстоящей плавне, но Бородин стал его сначала ругать, а потом бить. Плотников заметил, что старшина бьет его напрасно.

– Я тебе дам напрасно, – кричал Бородин, – ты скажешь мне, кто брата твоего посылал в Петербург.

Бородин приказал казаку Антипову посадить Плотникова под караул, но последний успел скрыться в доме Якова Почиталина.

Поступок Бородина показал казакам войсковой стороны, что старшинская партия также проведала о появлении государя, и возбудил в них новое неудовольствие и ненависть к старшинам.

– Погодите, недолго вы будете над нами ломаться, – рассуждали Плотников и Почиталин, говоря про старшин, – может, забудете нас без вины обижать!

На другой день после этого происшествия Фофанов возвратился в городок и прямо отправился к Почиталину.

– Ну что, видел государя? – спрашивали его.

– Видел, он вам и всему войску кланяется и говорит, что совет ваш хорош, чтоб ему явиться на плавне; он неотменно положил приехать, когда войско остановится на первом обеде. Вы тут его смотрите, он приедет с теми, которые теперь при нем находятся, а именно Чика, Василий Коновалов и Тимофей Мясников. Теперь же велел у вас попросить, чтобы прислали к нему, если можно, двух, а нет, так одного писаря для письма, да еще зипун хороший, чтобы было ему в чем явиться пред войском. Он сказывал, что у него ничего нет и что он весь тут в чем его видите, то есть зипун крестьянский и рубашка толстая.

Пока Почиталин рассуждал о том, кого бы из грамотных людей послать к Пугачеву, пришел к нему и Мясников.

– Чем далеко ходить да искать, – говорил Фофанов, – у тебя есть свой грамотей, сын Иванушка, так пошли ты его.

– И впрямь так, – подхватили Плотников и Мясников, – чего же лучше, благословись и посылай с Богом.

– Как его послать, – отвечал Яков Почиталин, – он человек еще молодой, небывалый при таких делах, где ему справиться.

– Вот пустяки какие, как не справится, ведь на нем государь строго взыскивать не будет, он знает, что сын твой в таких делах небывалый; он же человек молодой, так лучше и скорее понатореет, а за то, сам ты знаешь, будет человек и не будет оставлен.

Последние слова льстили самолюбию Почиталина-отца, и он решился отправить сына, «дав ему, – говорил он, – чистое свое родительское благословение, приказывая верно служить государю и все делать, что заставит, учиться к добру и привыкать к делам».

– Вот тебе бумажный человек, – сказал Яков Почиталин, обращаясь к Мясникову, – отвези его к государю; теперь, что ли, ты его с собой возьмешь?

– Пускай едет в Сластины зимовья, – отвечал Мясников, – и там меня дожидается.

Молодой Почиталин выехал из городка с Василием Плотниковым, опасавшимся преследований Бородина и решившимся также побывать у государя.

Вместе с сыном Почиталин послал зипун новый, зеленый с золотым позументом, бешмет подержанный, кушак шелковый хороший да шапку бархатную черную, с приказанием все это вручить государю с пожеланием, «чтоб он изволил носить оное на здравие».

– Смотри же, Иванушка, – говорил Почиталин сыну, – как придешь пред государя, то поклонись в землю, стань пред ним на колени, поцелуй ручку и называй его «ваше величество».

Съехавшись на Сластиных зимовьях, Плотников, Мясников и молодой Почиталин отправились на Усиху, где увидели, что для самозванца была разбита близ реки палатка и стан его увеличился прибытием нескольких новых лиц, в числе которых были и татары Идеркей Алметьев, известный под именем Идорки, сын его Болтай, Барын Мусаев, которого казаки называли Баранка, и Аманыч.

Мясников приказал своим спутникам слезть с лошадей и, введя их в палатку, представил самозванцу. Плотников и Почиталин стали на колени и поцеловали руку Пугачева.

– Вот, ваше царское величество, – сказал Мясников, указывая на Почиталина, – этот яицкий казак грамотный человек.

– Очень хорошо, – отвечал Пугачев, – будь при мне и пиши, что я велю.

– Ваше величество, я пишу худо, – отвечал робко Почиталин.

– Ничего, письма будет мало; ты человек еще молодой, выучишься; послужи мне верой и правдой, я тебя не оставлю.

Молодой Почиталин повиновался и передал Пугачеву зипун, бешмет, кушак и шапку.

– Кто это мне прислал? – спросил самозванец.

– Это мое, – отвечал Почиталин, – я сим вашему величеству кланяюсь.

– Благодарствую.

– Что обо мне в городе говорят? – спросил Пугачев, обращаясь к старику Плотникову.

– Происходят, надежа-государь, о вас многие толки, однако же многие соглашаются вас принять.

По окончании аудиенции Мясников, все время ездивший из города в стан самозванца и обратно, просил у Пугачева позволения отправиться опять в городок, чтобы сшить себе сапоги.

– А еще чеботарь, – говорил, шутя, самозванец, – а без сапогов; да полно, ездить ли тебе и не лучше ли здесь остаться?

– Я, ваше величество, только сошью сапоги и тотчас же вернусь к вам.

– Ну, как хочешь, поезжай себе.

Приехав домой, Тимофей Мясников нашел в слезах всех своих домашних.

– Что ты, проклятый, наделал, – напустилась на него мать, – ведь тебя ищут и вместо тебя взяли больного меньшего брата Гаврилу. Мы про тебя сказали, что ты с Иваном на зимовье.

Тимофей Мясников догадался тогда, что Пугачев открыт, что за ним будет погоня.

Скрывшись у казака Лукманова и узнав, что в городке находится Степан Кожевников, Мясников послал за ним дочь Лукманова, чтоб она позвала его к отцу. Кожевников отправился к Лукманову, и когда взошел на двор, то посланная, указав рукой на избную подволоку, направила туда Кожевникова.

– Поди туда, – сказала она, – там лежит Тимофей Мясников, он, а не отец меня к тебе посылал.

– Бога ради, – упрашивал Мясников, – поезжай, брат, скорее на Усиху уведомить государя и скажи, что Мартемьян Бородин выступил в поход для поимки его. Смотри же, Степанушка, поспешай туда проворнее, не погуби всех нас, ведь и вам беда будет за то, что вы держали его у себя.

Степан Кожевников тотчас же оседлал лошадь и поскакал на Усиху предупредить государя и своих товарищей об угрожающей им опасности.