«И тем горжусь!»
Следующие примеры несколько иного рода. Здесь первоначальное отрицательное значение вытесняется почти (но не полностью) бесспорно положительным. Речь идёт о слове (понятии), по-разному воспринимаемом разными классами или группами. То, что выглядит как обзывание для одного слоя общества, может звучать комплиментом для другого. Во Франции XVIII века аристократы презрительно называли повстанцев «sansculottes», «голоштанниками». Вопреки ожиданиям, эти самые «санкюлоты» согласились с таким наименованием и превратили его в положительное: да, мы голоштанники, которые собираются повесить всех аристократов на фонарях!
Примерно то же произошло с голландским «geuzen» («нищие): в XVI веке во время борьбы Нидерландов за независимость от Испании испанцы называли нищими повстанцев, а те гордо именовали себя «гёзами». В наше время такие слова как «коммунист», «большевик», «негр» тоже могут восприниматься с разными знаками. В последнее время в современной России, раздираемой противоречиями, разными лагерями противоположным образом воспринимаются «либералы» и «патриоты». В националистических кругах можно с гордостью причислить себя к «чёрной сотне».
Читаем у В. Астафьева:
От Сурнихи до Опарихи и ниже их по течению держится красная рыба, и поэтому в устье этих речек постоянно вьются чушанские браконьеры, которые это слово хулительным не считают, даже, наоборот, охотно им пользуются, заменив привычное «рыбак». Должно быть, в чужом инородном слове чудится людям какая-то таинственность, и разжигает она в душе позыв на дела тоже таинственные и фартовые, и вообще развивает сметку, углубляет умственность и характер.
Лингвист Х. Касарес цитирует испанское стихотворение XVIII века:
Желая оскорбить сороку, попугай ответил лишь: «Вы не что иное, как пуристка», на что сорока ответила: «И тем горжусь».
Скорее всего, к этой же группе можно отнести пример, когда афроамериканец говорит своей знакомой: «Baby, you look bad!» (дословно: «Милочка, ты отвратительно выглядишь!»), имея в виду комплимент, а отнюдь не огорчительную информацию. Здесь дело в реакции чернокожего населения на расистские мнения о том, что такое «bad nigger» (плохой негр) и «good nigger» (хороший негр). В изданном в США словаре афроамериканского жаргона сочетание «bad nigger» расшифровывается как «чёрный, который отказывается от покорности или который отвергает условия бедности и угнетения, навязываемые ему обществом». (Кстати, «nigger» – «ниггер» – само по себе оскорбительное наименование чернокожих, вроде «жид» о евреях). В том же словаре «bad talk» означает «революционные или радикальные идеи». На афроамериканском жаргоне фраза «You sho got on some bad shit», то есть дословно что-то вроде «Ну и дерьмо же на тебе надето!», следует понимать как восхищённое «Ты шикарно одета!»
Добавим к этому, что такая трактовка «bad» разделяется сегодня и белым населением. Белый американец может восхищённо воскликнуть о понравившемуся ему событии: «That was bad!» (Правда, при этом «bad» следует растянуть: baaad!). Точно так же русский может с таким же восхищением отозваться об искусном спортсмене или артисте: «Мошенник!» или даже «Сука!» Существенная разница в том, что в американском случае перед нами официально, словарно зарегистрированное значение слова.
Тем не менее, можно ли сказать, что в подобных случаях отрицательное значение полностью меняется на положительное? Сравните два примера.
Из А. Островского:
Мамаева. Вы – герой! Вы – герой! Ваше имя будет записано в историю. Придите в мои объятья! (Обнимает его).
Из Н. Гоголя:
«Вишь, какой батько! – подумал про себя старший сын, Остап, – всё, старый собака, знает, да ещё и прикидывается!
Как видим, оба эти обращения выражают примерно одну и ту же эмоцию – восхищение, однако делают они это совершенно по-разному. В случае «героя» всё проще: «герой» – это человек, совершивший что-то очень хорошее. Со «старым собакой» дело обстоит иначе. Обращение «Собака!» имеет, как правило, бранную функцию, а восхищенное «Старый собака!» имеет сниженную просторечную окраску, то есть сохраняет оба знака – положительный и отрицательный. Остап, конечно, отцом восхищается, но отмечает и его хитрость, желание притвориться невеждой.
Вот пример с противоположной направленностью, то есть когда слово вроде бы ласкательное, а на деле звучит угрожающе.
Из М. Горького:
«Ах ты, рябой чёрт! А?.. Погоди, я тебе покажу, кто я такая! […] Это, миленький мой, игрушечки!
Ещё сложнее примеры подобные вот этому, из Д. Гранина:
– Не слишком ли вы упрощаете службу, дуся? – Вот, видели. – Николай Никитич с силой одёрнул мундир. – Несмотря на предупреждения что позволяет себе. Не беспокойся, Анисимов, мы с тобой встретимся, ой как встретимся!
За последние часы Анисимов допёк начальника милиции всем – своими фразочками, стихами и особенно идиотским этим словечком – дуся. Развязные манеры этого парня ликвидировали всякое сочувствие. Нахальная манера говорить нараспев. Масляный блеск его длинных волос, медные браслеты. Словечки ядовитые – и придраться нельзя, и в протокол занести неудобно.
Трудное положение милиционера понять легко: вне ситуации словечко «дуся» воспринимается с подозрением, но не более того: вы можете считать его «идиотским» или «ядовитым», но «…и придраться нельзя, и в протокол занести неудобно», ибо невозможно одновременно занести в протокол ситуацию, в которой говорящий это слово употребил.
В подобных случаях известный лингвист В. И. Шаховский предлагает говорить о «наведённых семах», то есть оттенках смысла, появляющихся в определённом контексте. В диснеевском фильме «Аладдин» влюблённая принцесса в ответ на всевозможные обвинения в адрес любимого восторженно произносит только его имя: «Аладдин!», то есть «наводит» положительный оттенок смысла на имя, которое не вызвало бы особой эмоции у другой, незаинтересованной девушки.
