Эпилог

Я притаилась за шторой в своей комнате на втором этаже и смотрела из окна на папу, стоящего в дальнем конце сада; он выглядел ужасно одиноким и погруженным в раздумья.

Папа уже в который раз бесцельно смотрел на другую сторону игрового поля, как будто хотел быть где угодно, только не запертым в этой тюрьме, которую нам полагалось считать домом. Не помню, когда он в последний раз улыбался кому-либо из нас той широкой яркой улыбкой, от которой вокруг него становилось тепло и радостно. Сейчас он выглядел так же жалко, как я чувствовала себя. И это сделала с ним мама. Превратила его в едва узнаваемый призрак.

Невозможно видеть его таким, невыносимо. Пора начать действовать и положить делу конец, пока она не убила его. Я прикрепила к электронному письму файл, хранившийся в моем «облаке», и нажала кнопку «отправить». Легла на кровать, надела шумоподавляющие наушники и выбрала на «Спотифай» плей-лист «Лучшее из R&B». На самом деле мне хотелось бесшумно прокрасться вниз и посмотреть, как мама психует из-за того, что мертвая женщина присылает ей выдержки из разговоров, которые сама же мама вела много месяцев назад с мертвым мужчиной. Увидеть, как долго она сможет продержаться, прежде чем сломается. Такое случалось и раньше, когда мама свихнулась из-за Генри. Но я надеялась, что она не сойдет с ума сразу, – хотела, чтобы помучилась. Хотела, чтобы ее жизнь стала таким же адом, как моя и папина.

Я тосковала по тому времени, когда мы жили только с папой и Элис. Без мамы все было намного проще. Хотя так было не всегда. По правде говоря, в самом начале с этим тяжело было смириться, особенно Элис. В последний раз, когда мы видели маму – до того, как она неожиданно вернулась, – папа удерживал ее, пока два санитара укладывали полуживого брата на каталку. Мама была в истерике, кричала, из ее рта летели брызги слюны, словно маленькие белые пули.

– Я убила его! Убила моего мальчика! – повторяла она и издавала ужасный низкий вой, какого я никогда прежде ни от кого не слышала. Полагаю, именно такая хрень и должна происходить, когда едва не сжигаешь своего сына заживо. В конце концов ее накачали успокоительным и увезли на «Скорой».

Мы с Элис остались на ночь у пожилой четы напротив. Они постоянно предлагали нам газировку, чай и сладости, как будто это что-то могло исправить. Поставили для нас в свободной комнате две раскладушки, но посреди ночи Элис заползла под мое одеяло и прижалась ко мне.

– Нас она тоже сожжет? – спросила она, и я не могла искренне ответить, что нет, такого не будет.

В течение следующих нескольких дней папины глаза делались все краснее и краснее. Мама оставалась в психиатрическом отделении, а Генри вышел из комы, и нам сказали, что он, скорее всего, никогда уже не станет тем младшим братом, которого мы помним. По настоянию папы мы не навещали ни Генри, ни маму. Надо отдать папе должное: он обращался с нами как со взрослыми и обсудил с нами то, что натворила мама. Папа объяснил: она призналась, что устроила пожар, поскольку винила этот дом во всех ссорах, но не знала, что Генри находился наверху. И папа пока не рассказал о ее признаниях полиции.

Я всегда была больше папиной дочкой, чем маминой, но мне было неприятно думать, что она попадет в тюрьму из-за несчастного случая – пусть даже ужасно тяжелого. В результате все мы согласились на том, что папа солжет полиции и скажет, что Генри любил играть со спичками. Но в обмен на это он попросил не общаться с мамой, и мы пообещали, что близко не подойдем к ней, пока не станем достаточно взрослыми.

После этого все изменилось. Мы переехали в другой дом – я перешла в другую школу, – сменили номера телефонов и оставили позади всех и все, пострадавшее от пожара.

Мне кажется, я скорее скучала по самой идее о том, чтобы у меня была мама, чем по ее настоящему присутствию в моей жизни. В отличие от папы, она никогда не была заботливой родительницей, и мы с Элис быстро научились не ждать от нее многого. Иногда она смотрела на нас так, будто не совсем понимала, откуда мы взялись в ее жизни. Но не на Генри. Она обожала его. Я тоже его любила. Он был милым и забавным и всегда пытался развеселить нас с Элис, корча смешные рожицы или танцуя дурацкие танцы. Теперь он во всех отношениях почти ничем не отличался от овоща.

Мы довольно быстро привыкли к тому, что теперь наша семья состоит не из пяти человек, а из трех. В прошлой школе я видела, как Фарзану Сингх постоянно высмеивали за то, что ее мать, страдавшая биполярным расстройством, отказавшись от таблеток, начала танцевать на родительском собрании индийские танцы, как в кино. Я не хотела допустить, чтобы подобное случилось со мной в новой школе. Поэтому с первого же дня была настороже, вела себя заносчиво и самоуверенно и окружала себя такими же надменными сучками. Сказала всем, что мама вышла замуж за другого и уехала в Австралию, но все то время, пока царила в школе, боялась разоблачения.

Когда папа начал встречаться с Джанин, я не знала, что думать на ее счет. Слышала от своих друзей множество ужасных историй о том, как новые партнеры родителей буквально переворачивали вверх дном жизнь всей семьи, и не хотела, чтобы Джанин поступила так с нами. Но она не пыталась занять место мамы, а еще действительно хотела проводить время с нами – что само по себе было куда больше, чем делала мама. Я знала, что Джанин работает вместе с ней в «Больше некуда», но ни я, ни Элис ни разу не спросили о маме. Даже между собой редко говорили о ней. Джанин несколько раз пыталась поднять тему, но меняла ее, когда становилось ясным, что нам не по себе от подобных упоминаний. Пару раз я подслушала, как папа говорил с Джанин о маме, и отчасти мне даже было любопытно: выздоровела она или же свихнулась окончательно. Но в конечном итоге оказалось проще вообще не думать о ней, чем помнить, что она сделала с Генри.

Потом, после двухгодового отсутствия, мама без предупреждения снова ворвалась в нашу жизнь. Надо отдать ей должное, она хорошо рассчитала время. Я сильно влюбилась в своего учителя английского, мистера Смита, и была уверена, что эти чувства обоюдны, но он развернулся на сто восемьдесят градусов и послал меня. Я была раздавлена, и мне не с кем было поговорить: я потеряла много друзей, когда Том раззвонил всем, будто я отослала его голое селфи родным и начальству, и его из-за этого уволили. Потом мои оценки внезапно сделались совсем дерьмовыми, и мне стало на все наплевать.

Сначала я была настороже, потому что мама, которую я помнила, не стала бы особо волноваться о том, что случилось между мной и мистером Смитом. Но эта новая, улучшенная версия ужасно интересовалась всем, что происходило в моей жизни. Я решила, что могу довериться ей. Рискнула и рассказала, какой дурой выставила себя перед учителем. Думала, она скажет, будто я все неправильно поняла и навоображала его интерес к себе, но она поверила каждому моему слову. Была убеждена, что он педофил и просто обхаживал меня. Я так не считала, но была так зла, что подыграла ей и начала преувеличивать случившееся. Думала, именно это мама и желает услышать.

К своему изумлению, я была ужасно рада тому, что в моей жизни снова есть мама и что она на моей стороне, так что когда ею был составлен план, как отомстить мистеру Смиту, я с готовностью поддержала его. Но потом постепенно стала замечать перемены в ней. Как будто вместо того, чтобы просто преподать мистеру Смиту урок, она с наслаждением разрушала всю его жизнь. Месть для нее словно значила больше, чем я и мои чувства. Это не помешало мне сделать то, о чем она просила. Я даже не стала задавать вопросы, когда она велела мне украсть мертвого поросенка из школьного биологического морозильника.

Потом мама передала мне флэшку и велела перенести все файлы с нее на рабочий компьютер мистера Смита. Вот тогда мне стало страшно. Мама говорила не открывать эти файлы, но любопытство оказалось сильнее. Там были десятки фотографий юных девушек в школьной форме – некоторые в одних юбках, другие с задранными юбками и без трусов, так что видны интимные места. В глубине души я знала, что мама зашла слишком далеко и что я должна прекратить это здесь и сейчас. Но не прекратила. Не хотела разочаровывать ее.

Когда мама сказала, что мистера Смита арестовали за проникновение в ее дом и угрозы убить, мне стало нехорошо, буквально до тошноты. Потом, когда мы прокрутили мистеру Аткинсону запись, как мистер Смит извиняется передо мной, и учителя выгнали, я поняла, что это уже чересчур. Его обсуждала вся школа, но никто не знал, почему его уволили, пока полиция не приехала и не забрала компьютер. Поползли слухи, что он педофил.

Домогался ли он кого-нибудь в школе? Это хотели знать все. Мое имя всплывало несколько раз – всем было известно, что он давал мне личные консультации из-за снизившихся оценок. Я отрицала, что между нами что-то было, а поскольку меня считали крутой сучкой, то не стали прессовать и оставили в покое.

Тем временем папа согласился на то, чтобы Элис начала общаться с мамой. Сначала только текстовыми сообщениями, потом разрешил провести вместе выходной. В тот же день ранним вечером я застала Элис роющейся в сумке Джанин, пока та была в туалете.

– Ты что, воруешь деньги? – спросила я.

Элис сердито зыркнула на меня и покраснела.

– Нет.

– Тогда что ты делаешь?

– Я никому не могу сказать, это секрет.

– Лучше расскажи мне по-хорошему, а то я расскажу папе.

– Мама хочет, чтобы я кое-что взяла на время у Джанин, – неохотно созналась Элис. – Эту штуку для записи звука. – Она показала мне диктофон.

– Зачем он ей?

– Не знаю. Наверное, хочет разыграть Джанин… Я должна отдать его маме утром перед школой, а потом, в обед, она вернет его обратно, и я положу его туда, откуда взяла, когда вернусь домой. Это плохо?

– Если ты сначала ненадолго одолжишь его мне, ничего плохого не случится.

В своей комнате я нажала на диктофоне кнопку воспроизведения. Не могла понять, зачем кто-то записал, как мама разговаривает по телефону в «Больше некуда». Потом до меня дошло, с кем она разговаривала, – то был мистер Смит, хотя он называл себя Стивеном. Я посмотрела на дисплей – запись была сделана десять месяцев назад. А потом поняла, зачем маме понадобился диктофон.

Она пыталась уговорить мистера Смита покончить с собой.

Я слушала, наполовину завороженная и наполовину шокированная. Разговор за разговором: мама согласилась посмотреть, как он умирает, потом начала перечислять лучшие способы, как это сделать… Меня тошнило. Она абсолютно чокнутая. Постепенно я поняла, что между мамой и мистером Смитом шла какая-то игра и оба они использовали меня, чтобы добраться друг до друга.

Я перенесла все файлы на свой ноутбук через блютус, потом вернула Элис диктофон, чтобы та отдала его маме. Попросила не слушать, что на нем записано, и не говорить никому, что я застала ее роющейся в сумке Джанин. Она пообещала. Хорошая девочка. Честная. Невинная младшая сестренка понятия не имела, насколько важны эти записи.

Сначала я не знала, что делать с этими разговорами, теперь лежащими в моем «облачном» хранилище. Могла лишь предполагать, что это мистер Смит передал их Джанин. Она явно знала их содержание, так что, может быть, папа тоже это знал. Я не была в этом уверена.

Но прежде чем я успела спросить папу, мама подставила меня: опубликовала во всех соцсетях запись извинений мистера Смита передо мной. К обеду уже вся школа считала, будто я занималась сексом с учителем английского. Видя меня в коридоре, все выкрикивали «шлюха», «шалава», «учительская подстилка» и другие грязные слова. Я изо всех сил старалась их игнорировать. Потом, по пути домой, парни из одиннадцатого класса зажали меня в парке. Хватали меня грудь и за промежность, обзывали «давалкой». Я боялась, что они меня изнасилуют, но сумела вырваться и убежала домой. Позвонила маме и, плача, накричала на нее по телефону, но она даже не извинилась. А когда я пригрозила ей рассказать папе о том, как мы поступили с мистером Смитом, она предупредила, что́ тогда случится. Я едва не проговорилась о диктофоне, но придержала язык. Я собиралась бороться с нею ее же методами. Поклялась раздавить ее, как она раздавила меня.

Позднее, когда я уже думала, что хуже не будет, папа вернулся с работы раньше обычного, и по щекам его текли слезы. Какое-то время он просто плакал и только потом смог рассказать мне, что случилось. Джанин убили прямо в офисе «Больше некуда», и полиция теперь охотилась за мистером Смитом.

У меня немедленно возникло ужасное, тошнотворное чувство, что мама сыграла в этом роль. А если есть ее вина – то и моя тоже есть. Я бросилась в туалет и безостановочно блевала в унитаз. День спустя, когда мистер Смит покончил с собой, на моей совести оказалась еще одна смерть.

Я не могла жить с этой виной. Потеряла аппетит, почти не могла спать, заперлась в своей комнате и ни с кем не хотела говорить, кроме папы и Элис, – и уж точно не с этой сукой. Мне некому было выговориться. Мама и мистер Смит использовали меня, но я сомневалась, что мой учитель был способен на убийство. А вот она способна на все. Нужно было кому-нибудь рассказать то, что я знала.

Я вспомнила, что у мистера Смита есть брат. Видела его фото на телефоне учителя, когда тот подвозил меня домой. Поэтому после его похорон я связалась с Джонни Смитом в «Фейсбуке», и несколько дней спустя мы встретились. Мистер Смит рассказывал ему о том, как поступил со мной, поэтому Джонни, вопреки ожиданиям, не разозлился, когда я с раскаянием призналась, какую роль сыграла в смерти его брата. Он задал кучу вопросов про маму, и я рассказала про все – кроме тех записей на диктофоне. Они были нужны мне самой. Как только я сообщила ему достаточно сведений про маму и про то, что́ она сделала с моей семьей, просто вернулась домой и стала ждать. Но никаких вестей от него не получила.

Со временем я немного отошла и уже подумывала оставить все это позади. Мама снова исчезла из нашей жизни, мы опять переехали в другой дом, мне наняли частного учителя, а Элис перешла в другую школу. Мы больше не жили под тенью мамы.

Но все изменилось, когда приехала полиция и сказала, что мама и папа задержаны из-за инцидента в пансионате, где живет Генри, и что при этом умер какой-то человек. Их допрашивали, и маму отпустили первой, поэтому она забрала нас в наш прежний дом, где жила сама.

Мама рассказала нам о том, что случилось. Папа защищал ее и Генри от брата мистера Смита. Сказала, будто Джонни угрожал причинить вред Генри. Ситуация вышла из-под контроля, и папа, защищая их, убил Джонни. Мама твердила, что папа – герой, но я знала, что она скрыла от нас изрядную часть истории. Как всегда.

Бедная Элис не могла осознать случившееся, и я держала ее за руку, пока она плакала. Сама же старалась изо всех сил не показывать маме никаких эмоций и ждала, пока папу освободят из-под ареста. Знала, что он скажет правду. Вот только он тоже солгал. Я поняла это, потому что он не смотрел нам в глаза, пока говорил, и его версия практически слово в слово совпадала с рассказом мамы.

Позже в тот вечер я притаилась на верхней площадке лестницы и подслушала их ссору. Папа хотел забрать меня и Элис домой, но мама не позволила. И у нее была видеозапись, из-за которой папа попал бы в тюрьму за то, что он сделал, хотя мама сама подтолкнула его, солгав, будто Джонни – это сам мистер Смит. Судя по звукам, доносившимся снизу, он напал на нее, и я всей душой желала, чтобы папа ее убил. Но он не такой, как она. У него не было другого выбора, кроме как остаться в этом доме и защищать нас от нее.

Мама и Элис, похоже, были довольны тем, что все мы снова живем под одной крышей, – но мы вовсе не семья. Мама обращалась с Элис ласковее, чем когда-либо со мной, но меня не одурачила. Она просто запускала когти в мою сестру, чтобы добраться до меня.

В течение нескольких недель я наблюдала, как папа медленно угасает у меня на глазах – и все из-за мамы. Я дико ненавидела ее. Долгое время верила, что мистер Смит, Джонни и Джанин умерли из-за меня. Но в конце концов осознала: виновата не я, а женщина, называющая себя моей матерью. Она манипулировала всеми нами. Но она не единственная, кто может превратить чью-то жизнь в ад. Сегодняшний день был ничем не хуже любого другого, чтобы начать постепенно стирать с ее лица это самодовольное, надменное выражение.

Я сняла наушники и проверила папку «Входящие» в созданной мною учетной записи почты. Мама уже ответила на письмо «Джанин Томсон», спрашивая, чего та хочет. Потеха началась.

Я подумала о том, чтобы ответить ей, но решила пока этого не делать. Куда забавнее потянуть с ней как можно дольше. Поиграть, как косатки, которых я видела в роликах на «Ю-тьюбе»: они подбрасывают тюленя, ловят его пастью, потом выплевывают и повторяют все снова, прежде чем наконец убить.

Через несколько дней пошлю еще один файл, через неделю-полторы – еще. Может, скрою номер и начну звонить, прокручивая выдержки из ее разговоров с Райаном.

Надеюсь, ее разум не выдержит, потому что тогда ее, наверное, снова запрут в психушке, и мы сможем уехать из этого дома. Но если это не сработает, обнародую записи и уничтожу ее.

«Тебе следует помнить, Эффи: мы с тобой скроены из одного материала, – сказала она однажды. – Ты дочь своей матери, и многому можешь научиться у меня».

Она права. Я кое-чему научилась у нее.

И настало время применить эти знания на практике.