В свое время мне приходилось работать по паре убийств, где мы посещали похороны жертвы в равной степени как для того, чтобы выразить свое уважение жертве, так и в надежде на то, что туда явится убийца. Это может выглядеть несколько натянуто, я понимаю — ну да, все вы частенько видите это в полицейских сериалах: «Приглядывай-ка за скорбящими, Льюис… наш убийца явно где-то в этой церкви!» — но могу сказать вам из собственного опыта, что время от времени это окупается. Иногда убийца просто не может удержаться, чтобы лишний раз не позлорадствовать; или же он малость со странностями и хочет окончательно убедиться, что человек, которого он убил, действительно мертв. Хотя, как правило, все гораздо прозаичнее, и ты просто подозреваешь, что убийца — это кто-то из членов семьи или знакомых жертвы.

В любом случае все, что я хочу сказать, — это что иногда детективу стоит отряхнуть от пыли свой черный костюм и раскошелиться на пару цветочков.

Хотелось бы мне сказать, что когда в воскресенье утром я проснулась, в голове у меня хоть сколько-то прояснилось… Увы, творился там примерно такой же бедлам — не стану делать вид, будто это было не так, — но, по крайней мере, я проснулась с идеей в голове. И довольно достойной, как мне показалось, несмотря на все, чего я не знала или чего не могла понять. Поскольку я поняла, что мой убийца и вправду где-то в этой церкви.

Церковь, психиатрическое отделение… короче, вы уловили суть.

Сразу после завтрака я поговорила на эту тему с Маркусом — не про то, как убийцы ходят на похороны, разумеется, — и он оказался совсем не против этой идеи.

— Что ж, неплохая мысль… — Он вроде как не испытывал абсолютно никаких подозрений. — Это очень внимательно с твоей стороны, Алиса… Дай знать, если мы чем-то можем помочь.

— Это последнее, что мы можем сделать! — пафосно объявила я.

Имелись в виду не настоящие похороны, разумеется.

Впрочем, вариант с имитацией похорон я тоже бегло рассматривала — картонный гроб, все такое, — но под конец это показалось мне слишком уж сложным, тем более что я так и не смогла придумать, как сымитировать закапывание в могилу или кремацию, и даже не знала, что из этого предпочел бы сам Кевин, — так что этот план пришлось отмести. Решила остановиться на чем-нибудь попроще. Настоящие похороны вроде как уже состоялись, а даже если и нет, то вряд ли кто-нибудь из нас получил бы приглашение, так что я провела остаток дня, готовя то, что назвала Маркусу прощальной церемонией.

Первым делом я рассказала всем, включая «добровольцев», что именно планирую, всеми силами постаравшись их убедить, что на таком мероприятии надо обязательно присутствовать.

— Он был одним из нас, — проникновенно вещала я. — Всем нам будет только на пользу… дать волю своим чувствам, выразить себя слегка. — И еще: — Ну хоть какое-то развлечение!

Некоторые предсказуемо проявили бо́льшую охоту, чем прочие, но ближе к полудню я была уже практически уверена, что народу явится немало, когда до этого дойдет дело. Людям будет чем заняться, в конце-то концов, все смогут полюбоваться на нечто новое и неизбитое. Хоть как-то поломать унылую монотонность сложившегося уклада жизни в отделении.

Немного подсобила мне только Лю-Косячок — Донна не смогла выкроить время из своего плотного расписания ходьбы, а Ильяс заявил, что у него шахматный матч, — но на то, чтобы все как следует организовать, все равно ушла бо́льшая часть дня. Как только я выцыганила подходящее помещение, пришлось передвинуть тонну всякого добра и все подготовить — расставить рядами стулья и так далее. Кроме того, мы хотели, что все смотрелось красиво и пафосно. Для задуманного мною антуража требовались фото покойного, если выйдет их раздобыть, кое-какие декорации и, конечно же, соответствующая случаю музыка.

Я хотела, чтобы все было как у людей.

Прекрасно сознавая, что принятое мной решение малость принизит торжественность процедуры, я все-таки в итоге склонилась к мысли провести прощание с Кевином в тот час, когда действие дневных лекарств будет уже иссякать, а не когда вечерние начнут действовать в полную силу. Это чутка оживит предстоящее действо, подумалось мне, а при удаче и позволит извлечь из него куда больше пользы. Так что к шести вечера я была уже полностью готова и сидела как на иголках в ожидании, а через какие-то полчаса уже наблюдала — изо всех сил стараясь не выдать своего возбуждения, — как прочий контингент понемногу подтягивается к кабинету эрготерапии.

Принудительно госпитализированные явились в полном составе, что было превосходно.

Пара-тройка «добровольцев», что тоже неплохо.

Плюс большинство санитаров.

Я провожала собравшихся к их местам, всеми силами стараясь успокоить тех, кто в этом нуждался. Думаю, музыка этому тоже способствовала. Я подключила свой телефон к переносной колонке, которую мне одолжила Люси. Мне хотелось чего-то, максимально подходящего к ситуации — может, слегка классического, но выбирать было особо не из чего, так что в итоге я остановилась на произведениях Майкла Бублé. Хотя Бубле — это практически беспроигрышный вариант, и должна признать, что он удивительным образом сделал свое дело.

Не сказала бы, что атмосфера была идеальной, поскольку, честно говоря, это было все равно что согнать в одну стаю кучу бродячих кошек, но когда все более-менее угомонились и расселись по местам, что от них и требовалось, я вырубила музыку и не спеша вернулась на свое место в глубине комнаты, чтобы произнести свою речь.

На написание которой в первой половине дня убила чуть ли не целый час.

— Спасибо всем, кто пришел.

Ильяс заорал: «Иди ты в жопу!», но я проигнорировала его.

— Я искренне ценю ваше внимание и знаю, что Кевин тоже это бы оценил, если б не был мертв.

Я мотнула головой на прислоненный к цветочному горшку портрет Кевина, который любезно распечатал для меня Маркус и который я прицепила к одному из тех канцелярских планшетов с зажимом, с которыми ходит тут весь медперсонал. Только не подумайте, что я хвастаю, но, по моим прикидкам, работу я проделала просто колоссальную, учитывая все обстоятельства, — не церемония вышла, а конфетка. Мы с Люси навезли сюда на больничных каталках целую кучу пластиковых папоротников со всего отделения и выстроили их по бокам и вдоль задней стены, а еще я положила на поднос пучок разноцветных разномастных свечей. В основном пахучих таких, люди обычно используют их в туалетах и уж не знаю еще где, но это было единственное, чем удалось разжиться.

— Не будем грустить, — продолжала я. — Потому что все это ради памяти Кевина, когда он еще был с нами. Вспомним о том, как нам с ним было весело, какие дурацкие вещи подчас происходили… Хотя все равно нам нельзя забывать, что он больше не с нами.

Пауза для максимального эффекта.

— Никто из присутствующих в этой комнате не должен забывать, что было совершено преступление. Самое худшее преступление из всех возможных.

Я примолкла на пару секунд и, должна признаться, слегка занервничала, поскольку услышала, как еще пара каких-то говнюков орет что-то непотребное из задних рядов. Можно было предположить, кто это был и какого рода комментарии они отпускают, но нельзя было терять темп. Мне определенно не хотелось поднять взгляд, рискуя встретиться взглядом с кем-нибудь из санитаров. Маркус, который уже явно просек, что именно я затеваю, недобро поглядывал на меня от двери.

— Кто-то забрал у нас Кевина, и если кто-нибудь из вас хотел бы высказаться на этот счет, то я уверена, что всем нам хотелось бы это услышать. — Теперь я наконец подняла взгляд. — Так что если у кого-то из вас есть чем поделиться… может, тем, что они помнят и о чем желают рассказать, то сейчас самое время.

Я опять показала на портрет Кевина.

— Выходите вперед, зажгите свечу в его память, и, пожалуйста, не стесняйтесь сказать, что сейчас у вас на уме.

Отступив вбок, я выждала. Я не была уверена, стоит ли опять включать Майкла Бубле и как долго мне ждать, так что просто стояла, переминаясь с ноги на ногу и наверняка выглядя малость по-дурацки, если сейчас припомнить.

Ильяс — ну почему это должен был быть Ильяс? — спас мою шкуру.

— Он был наглым шизанутым засранцем… иногда. — Шмыгнув носом, Ильяс ткнул пальцем в портрет — видать, на тот случай, если кому-то непонятно, кого он имеет в виду. — Но все же это не дело. То, что случилось с ним.

Прихватив с собой одну из свечей, он двинулся обратно на свое место. Когда я шагнула к нему и попыталась отобрать ее, Ильяс стал немного раздражительным и бросил: «Я думал, они бесплатные», так что я решила — ну и фиг с ним, пускай оставит себе.

Следующей вышла Донна, слегка дрожа.

— Кевин был реально чудесным человеком, и он никогда не сказал мне грубого слова, так что храни его Господь.

Взяв зажигалку, которую я предусмотрительно положила на поднос, она зажгла свечу и вернулась на свое место.

Ее примеру достаточно быстро последовали и остальные, более-менее соблюдая порядок и не отпихивая друг друга.

— Я не слишком хорошо его знал, — сказал Боб.

— Кевин отлично играл в «Скрэббл», — печально молвил Грэм. — Был редкостным знатоком нецензурной лексики.

Лю-Косячок сочинила стихотворение, благослови ее Господь, и во весь голос зачитала его, словно принцесса в школьной постановке, разве что на стул не становилась. Что-то там про чайку, которая летит домой, да так и не долетит, а потом еще кусок, где «взгрустнуться» рифмовалась со «свихнуться». После этого вперед выдвинулась пара «добровольцев». Пока они молча поджигали ванильные свечи для торта, я глянула туда, где в последнем ряду бок о бок с Феми сидел Шон. Он так и не прекратил всхлипывать с тех пор, как вошел сюда.

Потом настала очередь Певички.

Я с ужасом ждала, когда и эта мадам внесет свою лепту, естественно, но пусть даже ничто до сих пор не подсказывало мне, что от нее можно ждать что-либо помимо ее обычных фокусов, Лорен, по крайней мере, искренне удивила меня. Она стояла там, не сводя пристального взгляда со всех полминуты или даже больше, и все реально напряглись, словно она вот-вот могла сорвать с себя всю одежду или просто с воплями наброситься на кого-нибудь. Но вместо этого Лорен сделала глубокий вдох и затянула вполне приличную версию этой знаменитой песенки «Аллилуйя» из «Икс-фактора», и клянусь, почти попадала в ноты. Когда она закончила, почти все аплодировали, и это был единственный раз, когда я видела, как Лорен искренне радует хоть что-то помимо возможности довести людей до белого каления.

Я даже почти забыла, для чего все это затеяла.

В тот момент, когда, судя по всему, поток желающих высказаться окончательно иссяк и я приготовилась вновь включить музыку, один за другим вперед стали выходить представители медперсонала. Они не собрались здесь все одновременно, разумеется, — как минимум двое остались дежурить на посту, — но трое или четверо все-таки заглянули.

Сначала зажег свечу Маркус, потом Джордж и Малайка.

Я опять посмотрела поверх голов на Шона, не оставляя призрачной надежды, но голова его лежала на плече у Феми, а глаза были закрыты. Вообще-то глупо с моей стороны; на что я в самом деле рассчитывала? Я знала лишь то, чего хотела. Я хотела, чтобы к нему чудесным образом вернулся дар речи, чтобы он поднялся и решительно вышел вперед. Я хотела, чтобы он во всеуслышание объявил: «Кевина удерживали здесь ради выплаты несуществующего долга такие-то и такие-то члены преступной группировки наркоторговцев, и он сделал то-то и то-то, что им не понравилось, и в итоге ему пришлось умереть, так что к его убийству причастны те-то и те-то…»

Я хотела получить свидетеля, который сдвинул бы дело с мертвой точки.

Я хотела, чтобы он рассказал всем собравшимся то, что побоялся сказать мне.

Дебби была последней из медперсонала, кто вышел вперед. Я увидела в глазах у нее слезы, когда она зажигала последнюю свечу. И, клянусь, услышала натуральный всхлип, когда она дотронулась пальцем до портрета Кевина, а потом перекрестилась.

Весьма трогательно, полагаю, если вас вообще волнуют такие подробности.

Вскоре после этого все довольно быстро потянулись к выходу. У каждого нашлось, куда пойти или с кем пообщаться. Я предложила прибраться в кабинете, но Маркус сказал, что персонал сам этим позже займется.

— Ну что, довольна тем, как все прошло? — спросил он.

Я ответила ему, что да — пожалуй, все прошло и вправду отлично.

— Рад это слышать, — сказал он, и я прошла мимо него. Вообще-то Маркус даже не пытался скрыть сарказма в голосе, и было ясно, что он зол, что я обвела его вокруг пальца, но мне уже было все равно.

Когда я вернулась в свою комнату, мой мозг по-прежнему крутился на повышенных оборотах, и я больше обычного испытывала острую нужду все это с кем-нибудь обсудить. Связаться с Бэнкси не удалось, так что я позвонила Софи. Может, я говорила сбивчиво, или в моих словах не было особого смысла, но в любом случае ее это вроде особо не заинтересовало, так что под конец я сдалась и позволила ей долдонить про всякие ее собственные дела.

Про работу.

И опять про ее фантастическую новую соседку по квартире.

И про ее нового бойфренда.

А после этого решила просто немного отдохнуть в своей комнате в ожидании ужина. Готовя прощальную церемонию, я даже пропустила обед, так что жутко проголодалась. Что более важно, мне не терпелось узнать, что люди по поводу всего этого думают, и выяснить, не вышло ли так, что горе — или что там за него сходит в подобном месте — вдруг все-таки вытряхнуло какого-нибудь кота из мешка.