Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
При подъеме на гору Лофти шаг за шагом открывается вид на южноавстралийский город Аделаиду, центр которого расположен всего в нескольких километрах у подножия. Вдоль пешеходных дорожек высажены эвкалипты, на многих стволах заметны следы пожаров – и совсем свежих, и случившихся давным-давно.
На дорожках полно народу. Мимо пробегают несколько нарочито подтянутых, бодрых ребят в ярких спортивных костюмах, пока мы с китайским политическим карикатуристом и микроблогером Бадюцао пыхтим, карабкаясь на горку. Два дня назад мы впервые встретились вживую.
После восьмичасового перелета из Гонконга я вышел из аэропорта Аделаиды прямо под ливень. Вымокший и невыспавшийся, я заселился в дешевую гостиницу и пешком дошел до небольшой арт-галереи неподалеку. Выставочный зал был выкрашен свежей белой краской. В нем никого не было, если не считать диджея, который в углу раскладывал оборудование. Я пришел до обидного рано. На стенах висели восемь черно-белых портретов австралийских политиков, в том числе тогдашнего премьер-министра Малькольма Тёрнбулла и его предшественника Тони Абботта. Напротив располагались пять красочных предвыборных плакатов, какие обычно расклеивают на столбах перед выборами в парламент. Вместо местных политиков на них был председатель КНР Си Цзиньпин с лицом, написанным плотными рельефными мазками, как будто проступающими из пластиковой основы. Ниже были слоганы «Все красные в Китае за председателя!» и «Партия будет превыше всего».
Черный брезент на полу покрыт горками детской смеси. Из них выступают лица шести малышей, которые в 2008 году погибли, отравившись партией сухого молока. В него попал меламин, промышленный химикат, применяющийся для производства пластиковой посуды.
Бадюцао сделал себе имя на агрессивных, зачастую грубых карикатурах, выполненных ярко, резкими штрихами. Они изобличали повседневный произвол китайских политиков. По сравнению с карикатурами эта работа куда тоньше и эмоциональнее. На протяжении двух месяцев, что идет выставка, порошок будет впитывать влагу из воздуха и со временем растворится. Лица младенцев, прорисованные по трафарету тонкими линиями, смажутся и исчезнут, как стерлись из коллективной памяти они сами и судьбы еще 300 тыс. пострадавших тогда детей. Китайские СМИ тогда накинулись на перепуганных родителей, которые принялись массово закупать сухое молоко за рубежом, в том числе и в Австралии.
Напротив инсталляции с порошком, в маленьком стеклянном футляре – центральный экспонат выставки, сподвигший Бадюцао отказаться от принципов предыдущих работ. Бордовые корочки с оттиснутым на обложке гербом Китайской Народной Республики, верхний правый угол отрезан. После долгих лет изгнания Бадюцао перестал быть гражданином Китая.
Перформанс проходит под тяжелый, жесткий бит. Бадюцао мощными широкими мазками рисует на портретах красные иероглифы, а затем в тюремном комбинезоне и с мешком на голове безучастно стоит, пока публика осматривает выставочный зал.
В жизни он оказался коренастым, с редкой козлиной бородкой. Темные волосы на макушке стянуты в короткий хвостик. По-английски говорил мягко и переливисто, сразу и с австралийским, и китайским акцентом. Открыт и честен, часто смеется. Ярость его творчества сменялись иронией, сардоническим юмором и глубокой рефлексией.
Бадюцао родился в Шанхае в конце восьмидесятых (он попросил, чтобы я не раскрывал его точный возраст). Представитель поколения балинхоу, родившегося после 1980 года. Это было первое поколение, не заставшее правление Мао. Балинхоу, которому стереотипы приписывают избалованность и изнеженность, стало продуктом нового Китая – страны, которая всегда была на подъеме и где партия прочно стояла у власти. Пропасть между ними и их родителями иногда была колоссальной, что логично: люди, чья юность прошла в тяжелом труде на ферме в захолустье, заводят детей, а у тех мир состоит из торговых центров, «Айфонов» и свиданий на одну ночь481.
«Молодое поколение верит только в официальные заявления. Некоторые даже считают, что противоречить официальной линии – это ересь. Они не утруждают себя проверкой фактов», – жаловался в 2013 году писатель Мужун Сюэцунь, добавляя: «Китайские миллениалы разъелись до ожирения на кока-коле и гамбургерах»482.
В XIX веке Шанхай поделили между собой США, Великобритания и Франция. Они вынудили цинское правительство подписать международные соглашения и предоставить иностранным державам самоуправляемые концессии. Оттого Шанхай не был похож на типичный китайский город. Там не только находили убежище и евреи, бежавшие из Европы во время Второй мировой, и китайские республиканцы в последние дни империи, но и проходили самые жестокие коммунистические мятежи и чистки. Буржуазное космополитичное городское население при Мао пострадало особенно сильно – сперва в борьбе с правоуклонистами, а затем от культурной революции. Сотни тысяч человек были убиты, а нескольким миллионам пришлось переселиться на новое место жительства.
Безумная волна репрессий разрушила жизнь бабушки и дедушки Бадюцао по отцовской линии. Они работали на киностудии, но то, что они делали, не удовлетворяло чиновников, как рассказал Бадюцао. В итоге их отправили на перевоспитание в трудовой лагерь.
Старики еще помнили Китай до Мао. Балинхоу уже видели и политику открытости, и интернет. Поколение родителей Бадюцао ничего не знало, кроме партии. Их взросление пришлось на культурную революцию. Вместо религии, культуры и истории у них был только Мао. Когда идеология, которой подчинялись их жизни, погрузила страну в пучины голода, убийств и гражданской войны, они остались ни с чем. «Для поколения моих родителей важны только деньги, – говорит Бадюцао. – Деньги стали самым важным в их жизни, чем-то таким, что могло уберечь от неприятностей».
Родители с сыном разошлись на почве неприятия политической деятельности. Умный, творческий и прямой Бадюцао хотел изменить Китай к лучшему. Его отец желал, чтобы сын стал стоматологом или парикмахером: у людей таких профессий редко бывают проблемы с властями. Бадюцао подал документы на юридический факультет, мечтая оказаться в рядах храбрых, подвергающихся постоянным нападкам правозащитников. Родителям он дипломатично сказал, что собирается заниматься судебным арбитражем.
Из Китая он уехал отчасти по настоянию отца, который видел в таланте и бунтарской натуре сына большую опасность. «Когда я был подростком, шла постоянная борьба. Мы очень часто ссорились», – рассказывает Бадюцао. Когда-то отец подумывал переехать в Австралию. Вот и сейчас он снова об этом заговорил. И вот так, с холодным прагматизмом истинных шанхайцев, они остановили свой выбор на Аделаиде. В Австралии действовала балльная система выдачи въездных виз, а в южной Австралии с ее низкой рождаемостью молодые иммигранты вроде Бадюцао ценились больше.
Оказавшись в безопасности, Бадюцао все чаще и чаще стал писать на Weibo. Чем популярнее становились его работы, чем больше каждая из них собирала репостов и комментариев, тем выше была вероятность их удаления службой цензуры сайта. Через какое-то время публикации, которые хотя бы с натяжкой можно было посчитать спорными, немедленно удалялись, словно кто-то стоял у него за спиной и заглядывал через плечо. В один прекрасный день он ввел свои учетные данные и увидел сообщение об ошибке: его аккаунт удалили.
Бадюцао стал участником «Партии реинкарнации»483, группы популярных Weibo-блогеров, затеявших с цензорами игру в кошки-мышки. «Мы делали то же, что и Далай-лама, – раз за разом перерождались», – говорит он. За аккаунтом @Badiucao2 последовали @Badiucao3 и 4. За один раз он регистрировал несколько десятков аккаунтов, а когда какой-то из них удаляли, переходил на следующий. Впрочем, цензоров это не остановило, и вскоре эта тактика стала неэффективной.
Как только Си Цзиньпин и его главный цензор Лу Вэй провозгласили политику нулевой терпимости к инакомыслию, дни Weibo в качестве площадки для более или менее свободной общественной дискуссии были сочтены. Сервис ввел авторизацию по настоящим именам, аккаунты привязывались к номерам мобильных телефонов или удостоверениям личности. Регистрировать новые аккаунты стало гораздо сложнее. «Больше я этим заниматься не мог: смысла не было, – вспоминает Бадюцао. – Удаляли каждый рисунок. Если я хотел зарегистрировать новый аккаунт, нужно было либо указать номер своего паспорта, либо найти кого-то, кто возьмет этот риск на себя».
WeChat, еще одна популярная в Китае социальная сеть, тоже не годилась. Тогда это в основном был мессенджер для частных бесед, а все опции в нем, хоть как-то связанные с обменом информацией, цензурировались точно так же, как в Weibo. Где-то в районе @Badiucao33 он сдался и перекочевал в Twitter. Для большинства китайцев он был недоступен, но хотя бы предоставлял возможность безопасно выкладывать рисунки, а оттуда, в теории, они могли снова попасть в Китай через Великий файрвол.
И вот мы взбираемся на вершину горы Лофти и вместе с другими любителями пешего туризма сидим в маленьком кафе с видом на город. Я вижу, что эта интернет-ссылка не дает ему покоя. Бадюцао оставил свой телефон в машине, до которой нужно идти час. Без телефона ему явно не по себе. Он засыпает меня вопросами о том, как обстоят дела у Twitter. В то время он испытывал финансовые трудности и, по слухам, подыскивал покупателя. Утратив аккаунты в Weibo и WeChat, Бадюцао боялся потерять и последнее свое прибежище. Бадюцао беспокоило и то, что, постепенно укореняясь в Австралии, он теряет связь со страной, в которой родился. В отличие от Twitter, в Weibo не получится просматривать посты без учетной записи, и Бадюцао переживает, что в отрыве от онлайн-обсуждения и политической инициативы снизу его карикатуры устареют и потеряют остроту, а сам он превратится в очередного бесполезного иностранного оппозиционера, который воюет за проблемы вчерашнего дня.
Когда пишешь о цензуре в Китае, больше всего поражает изобретательность, с которой блогеры и оппозиционеры находят способы хотя бы временно обойти блокировки. На Weibo пользователи обсуждают запретные темы, используя кодовые обозначения или омонимы. Например, если пишут «64» или «35 мая» – значит, говорят о событиях 4 июня на Тяньаньмэнь. «Речной краб» – омоним китайского слова, означающего «согласованный», что само по себе эвфемизм цензуры.
По иронии судьбы китайский язык идеально подходит для обхода фильтров по ключевым словам. Если в английском все слова заменять омонимами, очень скоро получится полная бессмыслица. В китайском же можно выбирать среди тысяч возможных иероглифов как раз такие, которые способны завуалировать смысл, но сохранить при этом звучание слова. Однако и такая тактика обычно дает пользователям лишь небольшую фору. Сегодня количество запрещенных ключевых слов, связанных с Тяньаньмэнь, исчисляется уже сотнями484. По сравнению с противниками запас времени и ресурсов у цензоров ничем не ограничен, благодаря чему можно взять измором даже самых стойких интернет-оппозиционеров.
С другой стороны, рисунки представляют для цензоров целый комплекс дополнительных трудностей. Можно написать специальные алгоритмы для определения разных видов нежелательного контента, например порнографии (в этом случае алгоритм будет искать большие скопления пикселей телесного цвета485). Куда труднее написать код, который сможет надежно определять политическое содержание и помечать его для дальнейшей проверки, не говоря уже о том, чтобы сразу цензурировать такие изображения, как это делают фильтры по ключевым словам. Изображения очень легко тиражируются и распространяются, еще и поэтому их трудно заблокировать.
Бадюцао и других карикатуристов изгнали с Weibo. Иногда их работы все-таки просачиваются через Великий файрвол в китайский интернет. Там их успевают репостнуть десятки или сотни раз, пока исходный пост не обнаружит и не удалит вручную живой цензор. Посыл карикатур зачастую предельно прост, и за счет этого его способны понять намного больше людей, да еще и куда быстрее, чем перегруженный омонимами твит или статью на 800 слов. Поэтому рисунки лучше расходятся по Сети и сопротивляются цензуре.
Диктаторы и идеологи всех мастей терпеть не могут сатиру, а карикатуры исторически особенно сильно действуют им на нервы. Этим объясняется нападение на парижский сатирический еженедельник Charlie Hebdo в 2015 году. В Европе, в частности во Франции, нет недостатка в исламофобской риторике. Некоторые из таких реплик произносят куда более влиятельные люди, да и пророка Мухаммеда они оскорбляют больше, чем его изображения в Charlie. Слова не картинки, они не могут набирать вирусную популярность и требуют перевода. (И действительно, сила нарисованного образа – основная причина, по которой изображения Мухаммеда запрещались в раннем исламе. Так богословы стремились обезопасить верующих от идолопоклонства486.)
Досталось и другим карикатуристам. В 2011 году вооруженные головорезы напали на сирийского карикатуриста Али Ферзата и переломали ему руки в качестве предупреждения – за высмеивание президента Башара Асада487. Позднее Ферзат эмигрировал из страны. В Малайзии Зульфикли Анвар Ульхак, известный под псевдонимом Зунар, получил сорок с лишним лет за произведения с критикой тогдашнего премьер-министра Наджиба Разака488.
«Благодаря появлению социальных сетей карикатуры сегодня воздействуют на самую разную аудиторию сильнее, чем когда-либо, – сказал в 2015 году приговоренный к пожизненному заключению индийский карикатурист Асим Триведи. – Если в работе есть мощный посыл, карикатура с большой вероятностью станет вирусной и уйдет в народ»489.
Бадюцао был не единственным китайским художником, которому пришлось эмигрировать. Ван Лимин, известный под псевдонимом Rebel Pepper, тоже получил известность в Weibo в золотой период соцсети, пришедшийся на начало десятых годов490. Он был одним из самых активных деятелей Партии реинкарнации: на его счету более сотни удаленных аккаунтов. «В разгар блокировок мои аккаунты удаляли иногда по четыре-пять раз на дню, – вспоминает он. – Я только соберусь что-то выложить – аккаунт уже недоступен». В отличие от укрывшегося за границей Бадюцао, Вану довелось испытать на себе, как опасно переходить границы дозволенного в Сети. В 2008 году он выложил в групповой чат ссылку на статью в китайской газете за рубежом о Синьцзяне и Тибете, после чего ему пригрозили арестом. «Тогда я впервые испытал ужас цензуры», – говорит он. Несколько лет спустя из-за похожего случая ему уже пришлось провести ночь в отделении полиции.
В 2014 году, когда Ван с женой путешествовали по Японии, цензоры нанесли новый удар, удалив все его аккаунты в соцсетях, а заодно и страницу о нем в Baidu Baike, подцензурном подобии Википедии491. В государственных СМИ его заклеймили как предателя, низкопоклонствующего перед Японией492. Его онлайн-магазин на площадке Taobao (подразделение Alibaba) закрыли, а также перекрыли доступ к остальным источникам дохода. В итоге ему пришлось публично просить денег у подписчиков493. Некоторых пользователей за репосты карикатур Вана задерживала и допрашивала полиция.
Cупруги, напуганные тем, что их ждет в случае возвращения, были вынуждены остаться в Японии. К счастью, они собирались надолго и привезли с собой много вещей. Все равно к переезду они не готовились: с собой были только летние вещи, почти все имущество осталось в Китае. «У меня много друзей в Японии. Они поддержали меня в это трудное время, – говорит Ван. – Японские власти неохотно предоставляют политическое убежище гражданам Китая, так что друзья помогли мне легально остаться в стране». Сначала для него выбили университетский грант, а потом Ван с женой подали документы на получение рабочих виз.
Переехав в Японию, Ван не перестал рисовать, но и цензоры никуда не делись. Его постоянно подвергали травле китайские проправительственные тролли, некоторые даже угрожали смертью.
И Бадюцао это не обошло стороной, когда он стал известным. Его уже изгнали с Weibo, но жил он в Австралии, поэтому традиционные методы заставить его замолчать не работали. Пришлось прибегнуть к угрозам.
«Когда я рисовал для акции “Освободите пятерых феминисток”, они начали травлю в Twitter», – рассказывает он. Имеется в виду группа девушек, которых арестовали в начале 2015 года, накануне Международного женского дня. Он сделал рисунки с их портретами и призывами к освобождению. Рисунки широко разошлись, а история девушек стала известна по всему миру (аресты тогда публично раскритиковали и госсекретарь США Хиллари Клинтон, и редакция New York Times)494. Ленту в Бадюцао Twitter заполнили сообщения, которые полностью парализовали работу приложения. «Они писали туда всякие ужасные вещи, называли меня извращенцем, предателем, лакеем американцев», – говорит Бадюцао.
Когда попытки заткнуть рот провалились, тролли сменили тактику и нацелились на его репутацию. С фейковых аккаунтов валом шли посты о его жизни и мотивах, некоторые выдавались за якобы написанные им самим. Бадюцао рассказывает: «Это были очень подробные посты, как если бы я вел дневник. Они будто пытались придумать, кем я был в Китае, почему решил уехать». Удивительнее всего было, когда Бадюцао обнаружил сайт Badiucao.net, на котором его рисунки перемежались с порнографией и домыслами на тему, кто он такой на самом деле.
«Когда читаешь комиксы Бадюцао, сразу понимаешь, насколько он наивен, – говорится в одном таком посте. – Весь текст – это мысли, пришедшие с Запада. Он говорит о китайской политике, только чтобы понравиться Западу. Но китайский народ все понимает намного лучше, чем Бадюцао, и не слушает его, потому что знает: сейчас Китай идет по верному пути». В других постах его называют австралийским клоуном, защищающим тибетский сепаратизм и распространяющим порнографию, а также больное, непристойное искусство. Впрочем, у этой кампании неожиданно открылись и положительные стороны: она побудила его запустить собственный сайт («К счастью, у меня уже был тогда зарегистрирован адрес badiucao.com»), чтобы опустить фейковую страницу в рейтинге поисковика. Сейчас ее больше нет на первой странице выдачи по запросу «badiucao» или «巴丢草» ни в Google, ни в Baidu, хотя она до сих пор доступна.
Бадюцао и Rebel Pepper оказались среди первых жертв нового вида атаки фабрики троллей. Вообще оскорбления в интернете – стандартная практика. Так считает Софи Бич, редактор сайта China Digital Times, который основал Сяо Цян для освещения вопросов цензуры и свободы слова. Все это показывает, насколько далеко правительство готово зайти в подавлении инакомыслия даже за пределами страны. «Оппозиционеры и активисты подвергаются нападкам личного характера, – рассказывает она по скайпу из Калифорнии. – При этом посты с оскорблениями написаны казенным языком государственной пропаганды». С тех пор тролли вроде тех, что когда-то травили Бадюцао, осмелели и начали запускать в иностранных социальных сетях кампании, направленные против других оппозиционеров, австралийских и тайваньских знаменитостей и даже против президента Тайваня Цай Инвэнь, которая, к неудовольствию Пекина, присутствовала на официальной церемонии поднятия флага495.
Сфера китайского влияния в интернете простирается чрезвычайно широко и опережает даже влияние России и США. Она росла благодаря действиям и проплаченных комментаторов, так называемых умао (то есть «50 центов», как считается, раньше это была ставка за один такой пост), и обычных людей, которые верят государственным СМИ и, как правило, ополчаются на кого-то из-за рубежа496. Умао – страшилка китайского интернета. Этот термин используется в довольно широком смысле: любой, кто занимает проправительственную позицию, провозглашается агентом партии. Их существование – не вымысел, оно подтверждается многочисленными доказательствами. Эти «лидеры мнений», как свидетельствует исследователь Дэвид Бандурски, росли на форумах университетских сайтов, которых было много на заре развития китайского Интернета.
В марте 2005 года на волне национальной чистки министерство образования выработало новую тактику по отношению к университетским форумам. Пока Нанкинский университет запускал новый форум для своего студгородка после вынужденного закрытия популярной гостевой доски Little Lily, чиновники наняли ретивых студентов подрабатывать сетевыми комментаторами. Их бригада прочесывала форум в поисках нежелательной информации и активно высказывалась на всевозможные темы – с точки зрения партии. Финансировалось это за счет университетских фондов. В последующие месяцы руководство обкома провинции Цзянсу приступило к комплектованию собственной команды сетевых комментаторов. По Сети быстро разлетелись слухи, что эти добровольные админы получали по 50 мао (примерно 7 [американских] центов) за каждый положительный пост. Так появился термин «Партия пятидесяти центов», или «Умаодан»497.
Стереотипный образ умао – это пользователь, который яро воюет с врагами партии. Согласно большинству оценок, умао скорее интересуются позитивной повесткой и заменой запретных тем на обсуждение одобренных властями публикаций. В конце концов, байцзо, белые левые, как в китайском интернете уничижительно именуют сторонников либеральных и прогрессивных течений, подпитываются нападками и жаждут внимания, а этого цензоры им давать не хотят. По данным исследования 2016 года, проплаченные комментаторы ежегодно создают в социальных сетях порядка 448 млн фейковых постов, которые чаще восхваляют курс правительства, нежели ведут борьбу с его оппонентами498. В исследовании, в частности, отмечалось:
«Они не вступаются за правительство, лидеров и их политику, как бы жестоко их ни критиковали оппоненты. Кажется, они вообще избегают противоречивых тем. Большинство постов [умао] содержат одобрение и обсуждение значимых вопросов в позитивном ключе. Содержание сообщений соотносится со временем их написания. Это позволяет предположить, что стратегическая цель режима – отвлечь общественное внимание от обсуждения событий, способных повлечь за собой коллективные действия».
В 2011 году художник-диссидент Ай Вэйвэй уговорил одного умао (как тот сам представился) на интервью в обмен на новый айпад499. Анонимный собеседник, двадцатишестилетний студент-журналист из Шанхая, на протяжении нескольких лет работал корректором общественного мнения500.
«После того как что-то происходит, или даже еще до того, как появляются какие-то новости, нам приходит по электронной почте письмо. Там рассказывается, что случилось, как будет выглядеть новость, какой линии придерживаться, – сообщает он. – Таким образом, письмо задает идеологический вектор, а ты направляешь мысли интернет-пользователей в нужную сторону, или рассеиваешь их внимание, или, наоборот, подогреваешь их эмоции [по какому-нибудь вопросу]».
Хотя неуклюжие и порой комичные попытки очернить Бадюцао оказались по большому счету неэффективны, он начал беспокоиться, что его настоящее имя узнают и от этого пострадают его родители в Китае. «Иногда были угрозы моей жизни и здоровью, – говорит он. – Поначалу это ужасно угнетало». Родители все-таки переехали к нему в Австралию, однако они, в отличие от Бадюцао, все еще граждане Китая, и он волнуется, что тролли могут взяться за них. «Чем я известнее, тем больше я боюсь. По сравнению с положением других активистов и художников из Китая мое выглядит намного лучше. Я все говорю себе: «Перестань бояться, ты в тысячах километров от их зоны влияния, ты должен это преодолеть». Я в безопасности, я должен высказываться от лица тех, кто этого делать не может. Преодоление страха – это постепенный процесс, но еще и борьба».
Цензорам удалось обуздать Weibo, но сам портал они не убили. Сегодня сайт популярен как никогда, его приоритеты качнулись от новостей в сторону освещения жизни знаменитостей и огромной индустрии развлечений Китая501. В качестве площадки для дискуссий он сейчас лишь тень себя прежнего. Крах Weibo в этом качестве – убедительное доказательство, что цензоры могут придушить любую угрозу. Платформа, которая когда-то казалась неподконтрольной и устойчивой к закручиванию гаек, теперь не представляет для властей никакой опасности. В конце 2017 года Weibo торжественно поклялась окончательно взяться за ум и обязалась строго следить, чтобы публикуемый контент не подрывал основополагающих ценностей китайского социализма502.
Преследование Weibo показало: тех, кого нельзя контролировать с помощью алгоритмов, например «Больших V», Бадюцао и Rebel Pepper, можно прижать другими способами. Для пользователей за пределами Китая судьба поколения Weibo – предостережение: площадки, которые делают, что заблагорассудится, и, кажется, не могут подвергнуться репрессиям, на деле куда более уязвимы. Власти могут усмирить кого угодно, если только захотят.
Войти с помощью соц. сетей: