Технокорпорации сегодня захватывают власть, используя декларации. Крайне важна для рассматриваемой темы «Декларация независимости киберпространства», провозглашенная американским поэтом и активистом Джоном Перри Барлоу в Давосе в 1996 году. В ней так говорилось о новой реальности интернета: «Мы создаем мир, куда все могут войти без привилегий и предрассудков, вызванных расой, экономической властью, военной силой или местом рождения».
Интернет виделся Барлоу и другим как пространство абсолютной свободы, освобожденное от экономического диктата капитализма, но жизнь распорядилась иначе. Уже с начала 2000-х финансисты сумели найти способ монетизировать киберпространство, начав продажу рекламодателям поведенческих продуктов.
11 января 2010 года в Сан-Франциско основатель Фейсбука Марк Цукерберг провозгласил свою декларацию. Дело было на вручении Crunchie Awards, наград для стартапов Силиконовой долины. Цукерберг объявил, что отныне персональная информация пользователей будет доступна всем. «Мы решили, что это теперь становится социальной нормой, – заявил он. – Людям вполне комфортно не просто делиться информацией разного рода и в большем количестве, но и делать это более открыто и с большим количеством людей».
Цукерберг угадал запросы нового поколения людей и, действительно, сумел через свою декларацию навязать обществу новые нормы. Установки сотен миллионов людей были в один исторический момент изменены. Тогда ему было 25 лет, а у Фейсбука было 350 млн подписчиков.
Сейчас основателю Фейсбука 35 лет и у его сети 2,5 миллиарда подписчиков, а в 2019 году он провозгласил следующую декларацию: «Будущее становится приватным»: «Future is private». Цукерберг сказал это, вероятно, для того, чтобы подчеркнуть свою заботу о приватности, но с приватностью пользователей сети дела с тех пор лишь ухудшились. Между тем слово private в английском языке означает также «частное», «частная собственность».
Очевидно, Цукерберг не видит в будущем «общественного», то есть «общественное» будет присоединено к «частному», будет приватизировано, причем приватизировано именно такими корпорациями, как Фейсбук. Таким образом, вместе с «общественным», «общим» они приватизируют и само будущее, самого человека.
Безумные на первый взгляд приказы, которые издают политики по всему миру в надежде выслужиться у новых конкистадоров, не так уж и безумны – они готовят почву для открытого провозглашения новой декларации. Ведь людям надо дать понять, что они автоматы, биологические машины, белковые роботы, которые должны выполнять любые приказы. Они – наблюдаемые. Парки закрывают в том числе и потому, что это общественное пространство, а ведь больше не должно быть места общественному (объединениям людей), ведь, как декларировал Цукерберг, «будущее стало частным».
Государству в новом мире есть место постольку, поскольку оно способно быть инструментом социального разделения и отчуждения, помогать жрецам нового порядка заменять общественное частным.
В политической жизни создается атмосфера цирка и абсурда с тем, чтобы отвратить от нее людей, показать, что она не имеет значения. Реальную экономику подгоняют под алгоритмические прогнозы, под предсказания, на которые сделали свои ставки финансисты – как в случае с коронавирусом, например. В сфере прав человека происходит аутсорсинг этих прав частным структурам – соцсетям или онлайн-платформам, которым государство по факту передало, например, права цензуры. Это делается для приватизации всей когда-то общественной сферы, с последующим придушением, а потом и ликвидацией этих прав. И повсюду уже происходит управление восприятием – то есть контроль над тем, как именно люди воспринимают реальность, с тем, чтобы создать у них впечатление незыблемости существующего порядка вещей в мире, который на самом деле рушится на глазах.
Об общественном, об обществе можно говорить только если мы признаем свободу воли участников процесса. В обществе свободные агенты конфликтуют или сотрудничают, и в итоге вынуждены договариваться. Отменив свободу воли и перейдя к полному управлению стадом через бихевиористский контроль над поведением мы приходим к ликвидации конфликтов и даже почвы для этих конфликтов. Следовательно, общественное исчезает, заменяемое роевыми принципами через обучение с подкреплением людей, взломанных цифровыми платформами.
Уже сейчас в экспериментах и исследованиях, проводимых частными соцсетями и платформами, людей приравнивают, по сути, к биороботам, к киборгам. В ситуации, когда за объектами управления не признается даже элементарных человеческих прав, можно говорить о современном рабовладении. Об этом возвращении в архаику, о социальном регрессе следует помнить, когда вам будут рассказывать о том, что технологии несут с собой прогресс.
Голландская компания «Дросте» с 1900 года выпускает баночки с какао, на которых изображена монашенка, которая держит в руке баночку, на которой изображена монашенка, которая держит баночку, и так до бесконечности. Подобным образом каждая цифровая корпорация содержит в себе другую. «Гугл» содержит «Фейсбук», внутри него сидит «Амазон», внутри этой шкатулки лежит «Майкрософт», тот содержит яйцо «Эппла», а в каждом «Эппле» записана игла «Гугл». Круг замыкается, границы между различными цифровыми корпорациями прочертить невозможно, они пропадают в бесконечных изгибах и не имеют значения. Береговая полоса, кровеносная система, Цифровой Левиафан – если увеличить любой фрагмент такого фрактала, можно увидеть точно такой же паттерн, что и на изображении без увеличения.
Цифровая платформа едина, ей подчинилось человеческое общество, и жрецы стараются, чтобы она охватила всю Вселенную, или, как минимум, чтобы люди в это поверили. Цифровой Левиафан распространился повсюду как вирус, а вирус стал цифровой платформой, которой люди отдали свою свободу и волю. Теперь эта платформа-вирус разрешает суждение и распространяет его для коллективного усвоения роем подключенных.
Цифровая платформа вируса не предусматривает никаких опций, кроме моментального реагирования роя на сегодняшние указания согласно последним графикам и опубликованным цифрам зараженных. Ежедневная публикация числа смертей доказывает смертельную серьезность новых указаний, ограничений, инструкций, запретов и регламентов наказаний. Хотя для проведения необходимых ритуалов пребывания вируса в мире никакого доказывания серьезности и не нужно.
Владимир Вернадский писал о ноосфере, но сегодня она оборачивается своей пугающей стороной, являя нам образ Левиафана. Новый цифровой Левиафан надзирает за человеческим роем, ставшим частью вирусной цифровой платформы. Давайте осознаем, насколько наш цифровой Левиафан походит на Левиафана библейского.
Корень еврейского слова «левиафан» имеет значение «свитый» или «скученный» – и тут приходит на ум сгусток сверточных нейронных сетей – самой распространенной архитектуры для машинного обучения. Библия описывает Левиафана как грозного зверя, обладающего чудовищной свирепостью и великой силой. Левиафан не может быть привязан или приручен; на него страшно смотреть. При этом, он имеет изящный вид, он идеально защищен чешуей, его спину невозможно пронзить. «Нет на земле подобного ему – создания, которому страх неведом».
У Томаса Гоббса Левиафан – это некая всемогущая и всеведающая машина, это аппарат, инструмент, созданный людьми и стоящий над ними для того, чтобы помешать им перебить друг друга. Человек владеет искусством, при помощи которого Бог создал мир и управляет им, пишет Гоббс. И главное проявление этого искусства – умение создать «искусственное животное».
Так человек создает своего Левиафана, которому подчиняется. Вот что пишет Гоббс: «В этом Левиафане верховная власть, дающая жизнь и движение всему телу, есть искусственная душа, должностные лица и другие представители судебной и исполнительной власти – искусственные суставы».